Может быть, зря сложили головы наши отцы и деды спасая шляхтичей от истребления?

Согласно опросу 2014-го года, проведённому агентством Pew Research, негативно к России относится 81% поляков

Польские власти запретили российским байкерам проезд через свою территорию, в Варшаве не хотят возвращать на место отреставрированный Памятник Советско-Польскому Братству по Оружию, который стоял в центре города с ноября 1945 года, президент Коморовский отказался ехать в Москву на парад 9 мая; да и вообще, согласно опросу 2014-го года, проведённому агентством Pew Research, негативно к России относится 81% поляков. По данным того же опроса, больше всех Речь Посполитая любит немцев.

Да-да, тех самых тевтонцев, которые всегда считали поляков людьми второго сорта и собирались половину истребить, а половину онеметчить. Если себя немцы прочили в будущих сверхлюдей, взяв у Ницше термин "Übermench" (über — над, Mensch — человек), то для поляков, по аналогии, у них нашлось уничижительное слово "Untermensch" (unter — под). Сегодня отношение не слишком поменялось, и у немцев до сих пор в ходу каламбуры типа: "Знаете, почему поляки не пользуются кулинарными книгами? Потому что каждый рецепт начинается словами: "возьмите чистую посуду". Цинично, но...

Когда Германия оккупировала Польшу и истребила почти два миллиона из проживавших там евреев, многие поляки открыто аплодировали. Мало того, после войны они охотно добивали и выгоняли уцелевших; в результате, из живших до войны в Польше 3,5 миллионов евреев сегодня наберётся лишь несколько сотен. Ещё один факт, о котором не любили говорить: в войсках Вермахта было примерно столько же поляков, сколько и в составе Войска Польского, то есть около двухсот тысяч.

По официальной статистике, при освобождении Польши погибло более полумиллиона советских солдат, если точнее, то 600212. А ведь они могли просто вернуться домой после того, как выперли германские войска со своей территории, строить и сеять, обнимать родных и близких. Так, может быть, зря сложили головы наши отцы и деды спасая шляхтичей от истребления?
Может, не следовало после войны включать поляков в семью победителей и считать равными?
Может, надо было относиться к ним по-тевтонски — считая в подавляющей массе вороватым тупым быдлом, не помнящим хорошего и всегда готовым предать, продать и ударить в спину?
Может, тогда бы они нас любили так же, как немцев?

Юрий Лоза

P.S.

Из книги Ивана Солоневича - "Народная монархия" - сравнение русского народа с польским.

"И так как все в мире познается сравнением то попробуем сравнить нашу доминанту прежде всего с доминантой Польши – нашей ближайшей родственницы, соседки и конкурентки.

Обе страны, и Польша, и Россия, являются славянскими странами – причем в Польше славянское происхождение выражено гораздо чище, чем у нас: здесь нет примеси финской крови и очень слаба примесь татарской. Географические условия двух стран приблизительно одинаковы, – польские несколько лучше, наши несколько хуже. Климатические – одинаковы почти совершенно. И обе страны поставили перед собою одинаковую, в сущности, цель: создать восточно‑европейскую империю «от моря до моря», как формулировали это поляки, и «окнами на пять земных морей», как форму л ировал это Волошин. Такого сходства исходного этнографического материала, исходных географических пунктов и конечной цели во всей мировой истории, пожалуй, трудно найти. А, вот, результаты получились совершенно разные.

Для того, чтобы понять неизбежность и психологическую обусловленность этих результатов – попытаемся сравнить две примерно равно упорные доминанты – русскую и польскую.

1. – В России вся нация, в течение всего периода ее существования непреры в но строит и поддерживает единую верховную царскую власть. Крестьянство своей массой, духове н ство своей идеологией, купечество – мошной и служилое (т. е. до‑петровское) дворянство своей военной организацией – каждый по‑своему, но непрерывно и упорно строили русскую царскую власть.

В Польше шляхетство и духовенство – при полном нейтралитете и пассивности остальных слоев населе н ия, всячески урезывали королевскую власть и оставили от нее одну пустую оболочку. «Проклятого самодержавия» Польша так и не создала – едва ли Польша благословляет сейчас это историческое достижение. В России народ нес царю свою любовь и свое доверие: термин «батюшка‑царь» появился не совсем зря и советский «отец народов» – это только неудачное литературное воровство. Польша рассматривала своих королей, как врожденных и неисправимых жуликов, которые – только не догляди – стащат все золото шляхетских и ксендзовских вольностей. В России даже мятежные движения все шли под знаменами хотя бы и вымышленных, но все‑таки царей. [4] В Польше все мятежи шли в форме «конфедераций», то есть антимонархических организаций польской шляхты.

2. – Русский народ всегда проявлял исключительную политическую активность. И в моменты серьезных угроз независимости страны подымался более или менее, как один человек. В Польше основная масса населения – крестьянство – всегда оставалась политически пассивной, – и польские мятежи 1831 и 1863 годов, направленные против чужеземных русских завоевателей, никакого отклика и поддержки в польском крестьянстве не нашли. К разделам Польши польское крестьянство оставалось совершенно равнодушным и польский сейм («немой» гродненский сейм 1793 года) единогласно голосовал за второй раздел… при условии сохранения его шляхетских вольностей. Мининых в Польше не нашлось – ибо для Мининых в Польше не было никакой почвы.

3. – Россия, географией своей лишенная выхода к морям – всю свою историю стремилась до них дорваться. Польша проявила к этому вопросу полнейшее и трудно объяснимое равнодушие. Морское побережье Польша безо всякой борьбы уступила тем же немцам, которых польские короли пригласили в сегодняшнюю Пруссию для помощи в христианизации язычников‑литовцев. Очень странное совпадение: в 1242 году Александр Невский громит немецких рыцарей на льду Чудского озера, а за шесть лет до этого – в 1236 году – князь Конрад Мазовецкий приглашает тех же рыцарей в тогдашнюю Польщу, отдает им Кульскую и Прусскую землю для того, «чтобы ввести там хорошие обычаи и законы для упрочнения веры и установления благополучного мира между жителями». Польша не заботится о море, не заботится о торговле, не заботится о промышленности, все это сдается в аренду немцам – и именно они строят и Штеттин (польское Щитно) и Данциг (польский Гданск) и Кенигсберг (польский Кролевец), совершенно автоматически отрезывая Польшу от моря и от всего, что с морем связано.

4. – Свое внимание Польша устремила на восток – и в этом направлении ее доминанта демонстрирует поистине незавидную настойчивость. Первое занятие Киева поляками случилось в 1069 году – в Киев ворвался князь Болеслав Храбрый и с трудом ушел оттуда живьем: жители, по словам летописца, избивали поляков «отай», т. е. организовали партизанскую войну. Столетия подряд такие же попытки повторяли Сапеги и Вишневецкие. Почти девятьсот лет после Болеслава точно такую же попытку и с точно такими же результатами повторил – вероятно, уже совсем в последний раз – Иосиф Пилсудский. Было ли это идиотизмом во времена Болеслава? – Трудно сказать. Но во времена Пилсудского это было идиотизмом уже совершенно очевидным: ни при каких мыслимых комбинациях политических судеб Польша не имела никакой возможности нажиться ни за счет России, ни за счет Германии, ни за счет двухсотмиллионного соседа на востоке, ни за счет восьмидесятимиллионного на западе. Но в 1943 году польское правительство уже сидевшее в эмиграции, снова повторило традиционное требование – Польша от моря до моря – т. е. от Риги до Одессы.

Польша потерпела поражение – и во времена Болеслава, и во времена Вишневецкого, и во времена Пилсудского. Болеслав обошелся сравнительно дешево – была уничтожена польская армия. Вишневецкие обошлись дороже: они, истощив Польшу, подготовили почву для разделов. После страшных поражений в польско‑украинской войне 1640‑х годов и присоединения Украины к Москве – Польша уже никогда не поднималась до настоящей самостоятельности; полвека спустя Петр делал там, что хотел. Пилсудский, предав Деникина и спасши советскую власть, создал самую важную внешне‑политическую предпосылку войны 1939 года…

5. – Польша забросила море и тянулась на восток в поисках крепостных душ для шляхты и католических душ – для ксендзов. И в Киеве, и в Риге, и в Вильне – Польша тысячу лет подряд – при Радзивиллах, Сапегах, Вишневецких и Пилсудских вела всегда одну и ту же политику : подавление и закрепощение всего не‑шляхетского и не‑католического. Польша, по крайней мере, в течение последних лет пятисот, – вела политику профессионального самоубийства и, как показала история, вела ее довольно успешно. И совершенно очевидно, что как Вишневецкий в семнадцатом веке, так и Пилсудскнй – в двадцатом – выражали не самих себя, со всеми своими личными качествами, а доминанту своей страны. Им всем, от Болеслава до Пилсудского, казалось, что они действуют вполне логично, разумно и патриотично, – иначе бы о н и все, или, по крайней мере, хоть кто‑нибудь из них. действовали бы по‑другому. Но иначе не действовал никто: доминанта.

Откуда она взялась? Ближайшее объяснение будет лежать в католичестве. Но тогда возникает следующий вопрос: почему именно в Польше удержалось католичество, разгромленное и в северной Германии, и в Скандинавии и остановленное на пороге России? На этот вопрос ответа у меня нет. Ко всей трагической судьбе Польши и католичество приложило свою страшную руку: при Пилсудском, в сущности, совершенно так же, как и при Вишневецких: все иноверцы, диссиденты, в особенности православные, казнями и пытками загонялись в лоно католической Церкви, сжигались православные храмы (за два года перед Второй мировой войной их было сожжено около восьмисот) и в восточных окраинах возникала лютая ненависть против тройных насильников: насильников над нацией, экономикой и рели гией. И, создавая вот этакую психологическую атмосферу, Польша при Сапегах, Радзивиллах и Вишневецких пыталась опираться на казачьи войска, а в 1939 году послала против германской армии корпуса, сформированные из западно‑украинского крестьянства: корпуса воевать не стали.

«Домашний старый спор», о котором когда‑то писал Пушкин, сейчас решен окончательно. Русское море не иссякло – его не удалось иссушить ни большевикам, ни Гитлеру. Польша, как и следовало ожидать, при минимальной затрате умственных способностей, оказалась расплющенной. И если Россия – даже и при большевиках – сумела ликвидировать немецкий «Drang nach Osten», то о польской «миссии на востоке» и говорить нечего. Если Россия сумела справиться с такою несомненно первосортной Европой, какою она, Европа, являлась и при наполеоновском «новом порядке» и при гитлеровском, то совсем уже третьесортное европейское захолустье Польши – никакой угрозы для нас больше не представляет. И сейчас мы, больше чем когда бы то ни было, можем позволить себе роскошь полного беспристрастия. Может быть – и сочувствия: трагическая и окровавленная судьба этой несчастной страны, которая – как выразился Энгельс, «никогда, ничего кроме воинственных глупостей не делала» – может вызвать всякие чувства, – но и сострадание в том числе. Может быть, даже и нечто вроде признательности: если бы Польша не была католической, то восточно‑европейская империя была бы, конечно, польской, а не русской: для этого Польше одно время было вполне достаточно отказаться от шляхетско‑ксендзовской, политики на Украине – и «Польша от моря до моря» была бы обеспечена. При ее тогдашнем техническом превосходстве – это было бы вполне достаточной базой для стройки империи. Но от Болеслава до Мосьциского (последний президент Польши) – страна вела все одну и ту же политику упорно, настойчиво, фанатично и самоубийственно – безо всякой оглядки на элементарнейший человеческий здравый смысл… Польская поговорка не без некоторой гордости утверждает, что Польша стоит беспорядком: Polska nierzгdem stoi.

Русская народная словесность снабжает существительное «поляк» эпитетом «безмозглый». Немецкая пословица говорит о «польском хозяйстве» – «Polnische Wirtschaft», это битье посуды на ярмарках за недорогую плату: вот посуда перебита, кажется, вся, – до последнего черепка.

Но похороненный под кучею окровавленных обломков, откуда‑то из Англии, жалобно, но упорно стонет загробный голос эмигрантского правительства Польши: «Польша от моря до моря», то есть Польша с Литвой, Латвией и Украиной. В Варшаве в январе 1940 года – когда в городе не было ни топлива ни хлеба – местами не было и воды, когда немцы вылавливали польскую интеллигенцию, как зайцев на облаве и отсылали ее на гибель в концлагеря, когда над страной повисла угроза полного физического истребления – и когда безумные рестораны столицы были переполнены польским «цветом общества», пропивавшим последнее свое достояние – цвет Польши все‑таки жил мечтой о политической, культурной и религиозной миссии Польши на варварском русском востоке. Вы скажете – сумасшествие! Я скажу – истерика! Но Польша будет считать эти планы разумными, исполнимыми и само собою разумеющимися.

Это есть польская доминанта. Это есть внутреннее «я» страны, от которого страна отказаться не может – как не могут немцы отказаться от своей воли к власти.