«Мы встали на колени перед болезнью»

— Чем «Обратная связь» отличается от «Громкой»?

— Не знаю, сыграет это в плюс или в минус фильму, но задумывали и снимали его в одной реальности, а выходит он в совершенно другой, и как будет смотреться, неясно. На экране люди встречают Новый год, не вспоминая ни про пандемию, ни про чудовищные политические вещи, которые случились в этом году. С одной стороны, и хорошо, пусть зрители отдохнут. А с другой, не будет ли это выпадением из контекста? С предыдущим фильмом таких проблем не было.

Конфликты «Громкой связи» происходят в основном из-за скелетов в шкафу, из-за обманутого доверия, а в «Обратной» все строится на каких-то не проговоренных вещах, на амбициях, на обидах. Все хотят любви и уважения, но одному кажется, что все ок, а другому, что его недоуважали или недолюбили. Кто-то что-то сказал, имея в виду одно, а ты понял другое, и все пошло вкривь и вкось. Поэтому и «Обратная связь». Вернее, проблемы с ней.

— Что еще успели в этом году?

— Выпустили фильм-спектакль «Разговорник» на платформе ivi. Это фрагменты нашего спектакля «Квартетник», дополненные новым материалом. Дописываем пьесу о человеке, становление которого пришлось на 1990-е, в нулевых он стал большой шишкой, а в 2010-м у него отобрали бизнес.

И еще одна фраза, связанная с тем, что мы в этом году пережили: «Как опасность вызывает страх, так и наоборот — страх вызывает опасность». Чем больше мы боимся, тем больше притягиваем опасность. Ну или болезнь в нашем случае.

— На этот счет есть примеры весенние и осенние. Весной были люди, которые страховались стопроцентно, железно: закрывали все открытые части тела, не выходили из дома. И заболевали. Объяснение такое: они уже были морально готовы к этому. А осенью стали болеть вообще все. Значит, все-таки дело не в страхе.

— Просто весной страх был у отдельных людей, а к осени он стал массовым, передался всем, очень многим, по крайней мере. И этот общий психоз, как мне кажется, сильно снизил иммунитет. Уже даже врачи говорят, что паника усиливает симптомы. Чем больше человек боится, тем тяжелее болеет. Мы встали на колени перед болезнью, раскачали эту историю до состояния истерики и уже не владеем собой. Я сейчас не о степени опасности, опасность вполне реальна. А о нашей реакции, которая буквально выедает нас изнутри.

— А что с театром, с «Квартетом И»? Как он все это пережил?

— Еще не пережил, я бы сказал осторожней: переживает. Убрали из репертуара большие многоперсонажные спектакли, остальное продолжаем играть при 25%-ной рассадке. Тут ведь дело не в деньгах, вернее, не только в них. «Ты все время хочешь в ком-то отражаться, чтобы убедиться в том, что ты есть», — говорю я в «Квартетнике». Ты пошутил, кто-то рассмеялся, значит, ты есть. Ты сказал, тебя услышали — ты есть.

— Та самая обратная связь.

— Да, обратная связь, прямое доказательство твоего существования. Я, когда болел, понял, что мог бы умереть не от болезни, а от одиночества.

— А вы переболели?

— Довольно легко, но сидеть две недели дома — для меня пытка. Я очень тяжело переношу изоляцию, это стресс. Мы каждый день слышим цифры статистики — сколько умерло, сколько заразилось. Но я думаю, что огромное количество народу умерло от того, что мы так испугались этой болезни: люди впадают в депрессию, старики не видят внуков, друзья друзей. Не говоря уже о том, что плановые операции переносятся.

— Что и говорить, встряска огромная, она нас всех изменила. Главный урок этого года для вас?

— Очень простой, банальный даже: все может быстро закончиться — жизнь, заработок, можно близких потерять в один день. Я это и раньше понимал, но одно дело — понимать головой, а совсем другое — почувствовать. Почувствовал очень остро. Неприятное ощущение.

— И что делать?

— Жить среди своих. Человеческое тепло — единственное лекарство.

— Про юмор. Если трезво взглянуть на то, что происходит, — это какое-то безумное абсурдное шоу. И то, как власть себя ведет, и как люди. Просто подмывает поиздеваться. Но умирают-то всерьез, и как-то не поворачивается язык. Пошутишь, например, о концерте Басты и закрытии клубов в Питере, а потом кто-то пойдет на концерт, заразится и умрет.

— Но ведь и в войну шутили, и даже в концлагерях. Это помогало выжить или хотя бы умереть, не теряя достоинства. Смех — способ освоить новую ситуацию, принять ее или сопротивляться. Не вставать на колени, как мы это, к сожалению, сделали. Но тут есть секрет. Нельзя издеваться, нельзя ставить себя выше тех, о ком шутишь. Это юмор на понижение, он точно не помогает.

— Например, смеяться над теми, кто ходит на концерты и спектакли. Какие они идиоты, ха-ха. А в подтексте: я-то умный, я молодец.

— Именно. А если сказать что-то вроде: я тоже пошел бы, потому что люблю великого Басту больше, чем боюсь заболеть, — это кого-то поддержит, поднимет дух. Это уже юмор на повышение. Все дело в том, чувствуешь ли ты сопричастность с людьми, есть у тебя к ним любовь или нет.

— Приходишь к вам в театр: теплый чеховский юмор, нюансы, мягкие интонации. Открываешь интернет: поток страшных новостей, крики, пытки, убийства, вопиющая нищета. Нет ощущения, что вас этим потоком может просто смести?

— Может. Но мне кажется, что жизнь большая, в ней место найдется многому. И потом, среди всех этих ужасов нехватка человеческого тепла особенно ощущается, вот мы как-то и пытаемся ее компенсировать. Это давно было видно, но особенно отчетливо ощутилось в этом году: социальные связи рушатся, мир уходит в цифровую реальность, в холод цифровых технологий. Зачем — непонятно, но зато теперь у каждого будет выбор: захочешь — уйдешь туда, захочешь остаться — останешься. Я для себя решение принял, я остаюсь. Я, извините за высокопарность, певец этой реальности, а не той.

Ян Шенкман
обозреватель