Мэннинг, человечу: патриотизм или совесть?

Глагольные формы английского man связаны с военными действиями. Глагола to man со значением «быть человеком» в английском языке нет. Вероятно, теперь появится. История Мэннинга – это история о том, как быть человеком, как человечить.

В 21 год мальчишка с перенакрученной судьбой попадает в Ирак. Здесь он очень быстро понимает, что слова, которые он слышит всю свою юность (в сентябре 2001 года ему было 13 лет) про войну с терроризмом, – просто зонтик для  прикрытия геополитической экспансии. Как и разговоры про гуманизм и права человека. За ними прячут те же геополитические интересы. Когда надо, и гуманизм, и права человека топят в кровавой бане.

Даже мне, никогда не жившему в США больше нескольких месяцев русскому интеллигенту, не понаслышке знакомому с теневыми сторонами американской жизни, но воспитанному когда-то подлостями коммунистического режима в духе почитания Америки, было как-то неловко писать кощунственные слова из предыдущего абзаца. Они звучат и, конечно, будут восприняты частью моих читателей, как предательство. Да, они и есть в некотором смысле «предательство» – предательство юношеской мечты о светлом американском образе, «империи добра» – антагонисте советской «империи зла», грязным сапогом растоптавшей мирный Афганистан.

А представьте, что должно происходить в душе молодого американца, в которой патриотизм не просто воспитывался всей системой образования, а которая росла в атмосфере, напитанной патриотизмом, и едва ли не в буквальном смысле всосала патриотизм с молоком матери? Что должно происходить в этой душе, когда она видит, что Родина-Мать оказалась, перефразирую Галича, не матерью, а с..кою?

Естественно, что об этом конфликте американские консерваторы-государственники предпочитают не говорить, стараясь подать все дело так, что какой-то псих разболтал военные секреты. Иначе бы пришлось открыть очень больную тему о том, может или не может патриотизм быть подлым.  

Но сам текст обращения Мэннинга к лауреату Нобелевской премии Мира Бараку Обаме никаких сомнений в мотивах этого «предательства» не оставляет. Вопрос стоял именно так: изменить присяге или изменить совести?

«Увидев отчеты о том, что мы делаем, я задумался о моральности наших действий», «мы забыли о человечности... и прячем свою безответственность за словами о национальной безопасности», «мы закрываем глаза на пытки», «власть прикрывает морально сомнительные действия, криками о патриотизме», «флаг Родины не может быть достаточно большим, чтобы прикрыть позор убийства невинных людей», «решив раскрыть секретную информацию, я действовал из любви к моей стране и чувства долга по отношению к другим».     

Почему я решил писать об этой истории, казалось бы, очень далекой от нас и наших сегодняшних дел?

Потому что проблемы эти – совесть или патриотизм, совесть или национальный эгоизм, совесть или политическая целесообразность, совесть или «соображения ума» – важны для нас не меньше, а больше, чем для американцев.

Именно для нас и именно сегодня.