Майя Салавиц, Брюс Перри "Мальчик, которого растили как собаку"

Тогда вот это эпохальное произведение о том, как лечить детей от ПТСР.
Брюс Перри - психиатр, который работал с детьми, а Майя Салавиц (или Шалавиц, у нас переводят по-разному) - журналистка, специализирущаяся на психологии зависимостей, которая, собственно, эту книгу написала.
Закончила Колумбийский университет.
В подростковом возрасте употребляла кокаин и героин, позднее справилась с проблемой наркомании и начала ее изучать.
В соавторстве с Перри она также написала книгу Born for love: Why Empathy is Essential - and Endengered («Рождённый для любви: почему сопереживание необходимо — и почему его всё меньше», на русский не переведена).
У нее есть и ее собственные книги, без соавторства:
- Help at Any Cost: How the Troubled-Teen Industry Cons Parents and Hurts Kids (на русский не переведена, «Помощь любой ценой: как индустрия помощи трудным подросткам обманывает родителей и причиняет вред детям»)
- Unbroken Brain: A Revolutionary New Way of Understanding Addiction (на русский переведена под заглавием "Жизнь и ее суррогаты: как формируется зависимость")
- Undoing Drugs: the Untold Story of Harm Reduction and the Future of Addiction( на русский не переведена, «Отказ от наркотиков: нерассказанная история снижения вреда и будущее зависимости»)
Но вернемся к "Мальчику, которого растили как собаку". Книга потрясает. И даже не ужасными историями детей (инцест, изнасилование, пренебрежение, издевательства, присутствие при убийстве матери, эвакуация из секты, спасение из российского Дома малютки, то самое детство с собаками и т.д.). А тем, что в Америке 90х вообще не умеют и не хотят лечить детские травмы, считается, что "детская психика очень пластична, дети все мгновенно забывают и радуются жизни". И это несмотря на то, что уже давно ведется работа с ветеранами вьетнамской войны и понятие ПТСР уже существует! Но с детьми никакая работа не ведется. И это не какие-то дремучие 50е, это гуманистические 90е!!! Ну уж если в Моссовете (с)...
— Итак, — сказал доктор Стайн, — девочка невнимательна на уроках, у нее проблемы со сверстниками и с дисциплиной. Она импульсивна и ведет себя вызывающе. Я предлагаю считать, что ее случай подходит под диагноз «синдром дефицита внимания» (СДВ) и как «оппозиционновызывающее расстройство» (ОВР).
— М-да. Может, и так, — сказал я, но мне это не показалось правильным. Проблемы Тины были либо чем-то большим, либо чем-то совсем отличным от того, что предлагали диагностические ярлыки. Ярлык «оппозиционно-вызывающее» тоже, считал я, ведет в неправильном направлению, если учесть, что «непослушание» Тины могло быть результатом пережитого стресса. Не могло ли в ее голове все перепутаться, так что сексуальные игры со взрослыми и сверстниками на глазах у всех казались ей нормальным явлением? И что насчет ее задержки развития речи? А если у нее действительно был синдром дефицита внимания, не могло ли в этом сыграть важную роль пережитое ей сексуальное насилие? И не давало ли это обстоятельство ключ к пониманию того, как следует ее лечить? Однако я не задавал подобных вопросов доктору Стайну, а просто кивал головой, как бы размышляя над тем, что он сказал.
— Идите и почитайте, что говорит психофармакология про лечение СДВ, — сказал доктор Стайн. Я ушел от доктора Стайна с чувством разочарования: и вот это-то и означает быть детским психиатром? Я не знал, насколько глубокими могут быть проблемы детей, которых мне приходилось наблюдать. Они могли оказаться в социальной изоляции, иметь задержки в развитии, перенести крайне жестокое обращение, а их направляли в нашу клинику, чтобы мы «исправили» то, что мы просто не могли исправить с помощью имеющихся в нашем распоряжении средств. Как могли несколько часов терапии в месяц и разные «полезные» рекомендации изменить поведение Тины и ее представления о мире? Неужели доктор Стайн на самом деле верил, что риталин и некоторые другие лекарства для лечения СДВ могут разрешить проблемы этой девочки?
Доктор пытается найти пути помощи детям. Часто это очень простое, подсказанное здравым смыслом: терпеливо быть рядом (привет, Маленький принц!), давать детям инициативу общения, обнимать, говорить, вместе играть и рисовать, чутко сворачивать общение при выходе на триггеры, выстраивать жизнь ребенка понятным для него образом, с расписанием, ритуалами и привычками. В книге подробно рассказаны истории десяти детей. Кому-то получилось помочь, кому-то не очень, все честно...В процессе расказывания историй объясняется как работает мозг во время травмы и после нее, как он травмируется и что с этим можно делать.
ОЧЕНЬ понравилось, что в книге подчеркивается важность построения поддерживающей среды и вообще ответственность общества за травмы детей, за бедность и безысходность жизни их родителей. К сожалению, редко в психологических книжках на это обращают внимание. Когда Перри поехал в школу к ребенку, ранее усыновленному из российского Дома малютки, чтобы объяснить одноклассникам, почему он так странно себя ведет, аж слезы навернулись...
— Я друг Питера, — начал я. — Я изучаю мозг, и Питер попросил меня приехать из Хьюстона и рассказать вам о мозге то, что я рассказал ему.
Я попросил Питера выйти ко мне и быть моим ассистентом в ходе лекции.
Я рассказал первоклассникам о мозге, о том, что в некотором роде он действует как мышца. Я напомнил, как они учили алфавит в школе, и рассказал о пользе повторения. Я сообщил, что у них много других подобных «мышц» в голове, и им тоже необходимо уделить определенное внимание, чтобы они выросли большими и сильными. Рассказал о том, как развивается мозг и что заставляет мозг человека работать, сделав акцент на происходящие при этом изменения.
Я рассказал, насколько важно для маленького ребенка, чтобы его мозг в процессе развития получал стимулы от прикосновений, разговоров и взаимодействия с людьми. Я рассказал им то же самое, что я говорю родителям, судьям, педиатрам и своим сотрудникам, только чуть проще.
— Мы приглашали Питера в нашу клинику в Хьюстоне, потому что хотели изучить его удивительный мозг.
Дети посмотрели на Питера.
— Дело в том, что когда он был маленьким, то первые три года он непрерывно оставался в своей кроватке.
Казалось, что детям интересно, но не очень понятно.
— Он родился в другой стране, где многого не знают о нашем мозге. Его родители не могли быть с ним, поэтому Питер попал в детский дом, когда был совсем маленьким. В этом детском доме каждый ребенок помещался в кроватку, и она становилась его домом. Дети не могли передвигаться, ползать, даже стоять, чтобы потом научиться ходить. До того момента, когда за ним приехали родители — а ему было уже три года, — он никогда не мог походить, поиграть с друзьями, обнять любимого взрослого человека. Его мозг не получал стимулов.
В классе было абсолютно тихо, двадцать шесть шестилетних детей не двигались, не разговаривали, не возились.
— А потом, когда ему исполнилось три года, приехали его новые родители и забрали его в Талсу.
Я сделал паузу, чтобы напряжение немного спало.
— И тогда удивительный мозг Питера начал осваивать так много нового. Хотя он никогда не слышал английскую речь раньше, он выучил английский всего за пару лет. Раньше у него не было возможности ходить, бегать и прыгать, но он всему этому научился. И поэтому мы хотели встретиться с Питером, чтобы понять, как человек, которому так тяжело пришлось в начале жизни, может достичь такого уровня.
В конце выступления я сказал:
— Среди прочего мы узнали, что каждый день в школе Питер многое узнает от вас. Он смотрит, как вы поступаете, он учится у вас, играя с вами и просто будучи вашим другом. Спасибо вам за то, что вы ему помогаете. И спасибо, что разрешили мне прийти к вам и поговорить о человеческом мозге.
Это был короткий и несложный разговор. Я старался неизвестное — Питера — сделать менее пугающим для детей. И со временем проступила естественно присущая им доброта. Перестав быть странным и отталкивающим, Питер стал популярен, настолько популярен, что одноклассники спорили за право сидеть с ним, быть его партнером, быть с ним в одной группе. Самые умные и сильные дети в классе уделяли ему особое внимание, и их пример полностью изменил ситуацию. Они приняли его, защищали его и в конечном итоге обеспечили ему тот терапевтический опыт, который помогал ему догнать их.


|
</> |