Маслов Леонид Николаевич. Настоящий сварщик и мемуарист 01

jlm_taurus — 17.10.2025 "РВСН. Байконур. 1966-68
...У солдат тоже была в армии «зарплата». Рядовой получал в месяц 3 рубля 80 копеек, ефрейтор получал на один рубль больше (4.80), сержантам полагалось по 10 рублей 80 копеек, а старшины получали по 20 рублей 80 копеек. Тяжелее всего приходилось курящим ребятам — все деньги уходили на сигареты. К примеру, «Прима» стоила тогда 14 копеек, а папиросы «Беломорканал» — 23 копейки. Деньги выдавались один раз в месяц, в этой связи за неделю до получки многие из курящих ребят уже вовсю стреляли бычки друг у друга. Поскольку я не курил, то свои деньги растягивал на два-три посещения кафе.
http://proza.ru/avtor/leonardo3&book=6#6
Служба шла своим чередом: я ходил на репетиции оркестра, нередко подолгу засиживался в библиотеке, туда приходили другие ребята, с которыми болтали на разные темы, часто вспоминали свой город, родной дом, родителей, мечтали о том времени, когда вернёмся домой.
***
1966. Армия. ...Неожиданно среди говора ребят я услышал звуки радио, которые доносились из дальнего угла гаража-казармы. Из любопытства решил посмотреть на приёмник. Когда подошёл, увидел, что там стояло не радио — они смотрели телевизор! Как выглядит телевизор, я видел только на картинках, потому что в том городе, откуда я призвался, телевидения ещё не было. Деревня, одним словом, хоть и город...В этот день я впервые увидел настоящий, работающий чёрно-белый телевизор. По разговору ребят понял, что многие из них также видели его впервые. Как завороженный смотрел я на экран, и с трудом мог поверить, что вот так, запросто, не выходя из помещения, можно посмотреть кино или какую-нибудь передачу с изображением. Просто фантастика!

Один раз нас посылали патрулями на «Десятку» — так называли Ленинск, главный город Байконура. Город небольшой, все дома — пятиэтажки. Недалеко от городка протекала неглубокая мутная речка Сыр-Дарья. Привезли нас в гарнизонную комендатуру после обеда, разделили на три группы по три человека и отправили дежурить. Ходили по Ленинску мы до десяти часов вечера, нарушителей не встретили, после чего на автобусе вернулись в свою часть.

В один из жарких летних дней нас всей ротой вывезли на железнодорожную ветку очищать её от разного мусора и степной травы. Работа, как всегда, оказалась утомительной — предстояло очистить десять километров пути. Стоял казахстанский степной зной. Фляжки с водой опустели за полчаса, мы ходили к сопровождавшему нас автобусу и постоянно пили воду из большой фляги, которая стояла там. Из этой поездки мне особенно запомнились крупные вараны, чем-то напоминавшие миниатюрных крокодильчиков, которые постоянно то тут, то там шныряли между горячих рельсов. Вот уж любопытные...

Когда мы ещё только ехали на поезде в часть, среди ребят ходил разговор о том, что в армии существует такое явление, как дедовщина. Это когда старослужащие солдаты, образно говоря, измываются над вновь прибывшими: заставляют их стирать свои портянки, отбирают хорошие личные вещи, снимают у молодых новое обмундирование (ремни, сапоги, панамы), а взамен отдают своё старое. По правде сказать, я с некоторой тревогой ожидал, когда же начнутся эти притеснения и поборы у нас. Мы нередко в личное время прогуливались по городку, заходили в кафе выпить по стакану сока, но никогда даже намёка не было на какую-либо дискриминацию молодого пополнения.

Вскоре я узнал причину нашего спокойного существования. Оказывается, накануне нашего прибытия в часть, здесь вышел жёсткий приказ, подписанный командиром части Львовым, суть которого сводилась к тому, что если командованию станет известен хоть малейший факт жалобы прибывших солдат на старослужащих — обидчика будет ждать суровое наказание, вплоть до трибунала (военного суда). И хочу сказать, что на протяжении всей службы я даже слова такого, как «дедовщина» не слышал. Возможно, повезло, но, скорее всего, это во многом зависело от позиции командира части в таком щепетильном вопросе.

Многие ребята в свободное время читали книги. Мне первое время чтение в голову особо не шло, отвлекался какими-то другими делами. Но однажды увидел у Жоры толстую потёртую книгу, которую он читал при любой свободной минуте. Я заинтересовался и когда он дал мне её почитать, то я не мог потом оторваться, пока полностью не прочёл. Написал книгу американский писатель Ирвин Шоу о молодых солдатах-соотечественниках, принимавших участие во второй мировой войне 1939-1945 годов и называлась она «Молодые львы». Следующей книгой, которую я безотрывно читал, был новый роман Вадима Кожевникова «Щит и меч».

В казарме, в том углу, где стоял телевизор (это место называлось «красным уголком»), на длинном столе всегда лежали подшивки газет и журналов. Среди них — «Известия», «Комсомольская правда», «Красная Звезда» и журналы «Молодая гвардия», «Новый мир», «Современник». Периодику читали немногие, я же так пристрастился, что с нетерпением ожидал, когда дневальный принесёт свежие номера. Эта добрая привычка потом сохранилась на долгое время.

Жизнь наша армейская стала входить в монотонный режим: зарядка — завтрак — учёба — обед — учёба — ужин — отбой. Я, как и многие ребята, завёл себе календарь и крестиком регулярно отмечал каждый прожитый день, строго учитывая те, которые остались до желанного дембеля.
Срок службы в армии обычно составлял 1100 дней (3 года). Каких только расчётов мы не делали! Цифирь получалась ошеломляющей и неутешительной.
Я не забыл изречение, что дни ожидания — это не сотни часов, это тысячи минут! Так вот, за три года службы предстояло прожить 26.400 часов, или 1.584.000 минут, или 95.040.000 секунд! Одного только сливочного масла из расчёта 10 граммов в сутки надо было съесть каждому солдату за три года службы 11 килограммов! Среди старослужащих солдат ходила молва, что за службу солдат вместе с кашей здесь, в казахстанской степи, съедал не менее килограмма песка!

Странности судьбы: из-за школьной реформы 1961 года учиться мне пришлось на один год дольше, а теперь вот служить придётся на один год меньше. Радости не было предела, однако некоторые неясности по поводу того, насколько сократится срок службы нашего призыва, всё-таки были. Вскоре мы узнали, что служить будем меньше лишь на полгода. Значит, до дембеля оставался один год! С этого же времени улучшилось довольствие солдат: ежедневно вместо десяти граммов сливочного масла мы стали получать по двадцать.
***
дембель...После получения нового паспорта я вновь приехал на завод и оформился на работу составителем вагонов. Приняли по четвёртому разряду. Эта процедура заняла у меня два дня: я прошёл инструктаж по технике безопасности, получил спецодежду. 16 января 1969 года началась моя трудовая деятельность после армии. В специфику своей деятельности я вник быстро: та же самая железная дорога, только в малом масштабе.

Ещё в детстве меня, мальчишку, всегда занимал вопрос: как рулят на железной дороге? А когда узнал, что у тепловозов нет руля, это оказалось для меня неожиданным открытием. Постепенно я узнал, что все тепловозы независимо от того, тянут ли они пассажирские вагоны или грузовые, — движутся по рельсам только вперёд или назад, а чтобы изменить направление движения, применяются специальные, вмонтированные в рельсы в строго определённых местах подвижные устройства, называемые стрЕлками. С их помощью железнодорожные составы перегоняются с одних путей на другие и продолжают движение в нужном направлении. Стрелки переводятся двумя способами: вручную или автоматически, с помощью электропривода по команде диспетчерской службы. Теперь я узнал, что на заводских путях все стрелки были ручные.

Ферросплавный завод — это сложнейший комплекс, расположенный на большой площади. Его проектная мощность — 48 плавильных электропечей (12 цехов по четыре печи в каждом цехе). Когда я устроился на работу, работал только один плавильный цех с четырьмя печами.
Для нормальной работы любой из этих гигантских, высотой с двадцатиэтажный дом, печей необходимы три основных компонента: первый — это кварцит (кремнистая горная порода), второй — металлолом (чаще всего применялась металлическая стружка) и третий компонент — это кокс.

Всё перечисленное прибывало на завод в грузовых открытых, имеющих высокие борта, вагонах из самых различных городов и областей всего СССР. Здесь эти вагоны с помощью тепловоза загонялись в огромный цех шихты и разгружались: металлолом— в отсек к металлолому, кокс — к коксу, кварцит — к кварциту. Рабочие цеха шихты смешивали эти компоненты в определённых соотношениях между собой, после чего отправляли смесь (шихту) по конвейеру в плавильный цех, к печам.
После плавки жидкий металл разливался в специальные формы, и после охлаждения отправлялся в цех готовой продукции.

Что же представлял собой ферросилиций? Это был странный сплав серебристого цвета. Странность состояла в том, что металл по своим свойствам был хрупким, как лёд. Когда готовый ферросилиций загружался в вагон, грузчики кувалдами били по металлическим чушкам и дробили их на мелкие, величиной с кулак, куски. Я знал, что этот металл применялся в оборонной промышленности: даже небольшая его добавка в другие сплавы, делала их необычайно твёрдыми, легированными.

Я получал от диспетчера завода задания: какие вагоны куда доставлять, какие вагоны из какого цеха вытаскивать и тому подобное. Основная трудность в работе состояла в том, что постоянно, как только вагоны оказывались в нужном месте, надо было спускаться с тепловоза и отцеплять их, дёргая за специальный рычаг у сцепки вагона. И ещё нужно было следить за тем, чтобы перед движущимся вагоном не было никаких препятствий. Также в мои обязанности входила работа по переводу стрелок на путях. В ветреную погоду стрелки заметало снегом и их приходилось постоянно очищать. Работа предусматривалась сменная: двенадцать часов в день, потом через сутки двенадцать часов в ночь, после этого двое суток отдыха.

Бывали смены, после которых я не чувствовал ног: это когда на завод поступало вагонов двадцать с коксом, стружкой и около десятка думпкаров с кварцитом. Думпкары — это специальные полувагоны для перевозки сыпучих грузов, оборудованные пневматическими механизмами для разгрузки. Все вагоны и думпкары мы беспрерывно расталкивали для разгрузки по цехам, затем порожняк вытаскивали на запасный путь, а в цеха снова загоняли полные вагоны. Кроме этого из ЦГП — цеха готовой продукции — забирали платформы (вагоны с невысокими бортами), загруженные ферросилицием, попутно загоняя туда для новой загрузки пустые.

В первые дни я выучил жесты сигнализации, потому что даже сильный голос составителя из-за шума работающих двигателей тепловоза машинисты услышать не могли. Основных жестов три: движение правой поднятой рукой вправо-влево (примерно такое, как при прощании с отплывающим кораблём) — это команда тепловозу «двигаться вперёд»; такое же движение, только опущенной вниз рукой — команда «двигаться назад»; «остановка» — вращение рукой по кругу. Ночью эти же команды выполнялись специальным электрическим фонарём, которые выдавались составителям.

...с каким трепетом я нёс домой первую зарплату, полученную на заводе. Родители, не сговариваясь, заявили, что на свою зарплату я должен одеться. Я сразу заказал в ателье пошив пальто с шалевым воротником и брюки (модными тогда были «дудочки»), купил какую-то шапку-папаху и туфли, в которых можно было ходить зимой. Вскоре я выглядел не хуже своих сверстников.
***
26 июня 1969 года я уволился с завода, а с 1 июля перешёл работать инструктором райкома комсомола по районным комсомольским организациям. С первых же дней я познакомился с ребятами, которые здесь работали. Наиболее хорошие товарищеские отношения у меня установились с Женей Калашниковым, совсем недавно приехавшим в Ермак из Иртышска (есть такой крупный райцентр в Павлодарской области). У него квартира находилась в том же доме, где жил с Вандой я. Вскоре мы познакомились с его семьёй: женой Лидой и годовалой дочерью Ингой.

Работая в комсомоле, игру в эстрадном оркестре я не бросил, и это со временем стало вызывать некоторое раздражение у первого секретаря райкома Кувалдина. Он почему-то считал это занятие делом несерьёзным, недостойным работника райкома, хотя я ему пытался доказать, что именно через игру в ансамбле я максимально приближён к молодёжи, нахожусь в её эпицентре. Да и материальная сторона играла не последнюю роль, дело в том, что зарплата у инструктора была небольшая — 95 рублей, поэтому добавка в 60 рублей от игры на вечерах отдыха была весьма кстати. Видя мою непоколебимость, Кувалдин эту тему трогать перестал.

Работая инструктором райкома комсомола, я как челнок носился по району, проверяя комсомольские организации в совхозах и рабочих посёлках, при этом инструктировал местных комсоргов, привозил им распоряжения руководства райкома, помогал готовить отчётно-выборные комсомольские собрания. Вернувшись из командировок, я тут же бежал в ДК на репетиции ансамбля. Я понимал, что дома нахожусь мало, но чтобы иметь зарплату, приходилось вертеться. Ванда этого не хотела понимать, в семье постоянно возникали конфликты.

Образование у меня было среднее, одиннадцать классов. В Ермаке к этому времени открылся филиал Павлодарского индустриального института. Я подал туда документы, успешно сдал экзамены и с сентября приступил к учёбе на вечернем факультете ЭСС (электрические сети и системы). Помимо работы и игре в ансамбле добавилась ещё одна нагрузка — учёба. Занятия длились порой до 11 часов вечера. Помню, несколько дней я корпел над эпюрами (проекционными чертежами), а когда приготовился нести их сдавать, то не нашёл. Пришлось чертить новые. А потом одна из Вандиных подружек проболталась, что это моя жена в чертежи завернула селёдку, возможно осознанно, — может, не нравилось ей, что я получаю высшее образование?

В один из сентябрьских дней ко мне подошёл Женя Калашников (вот уж настоящий товарищ!) и подсказал, что с октября освобождается место секретаря комитета комсомола треста Ермакферросплавстрой (комсорг Саша Шишинёв уходил служить в армию), и на это место райком мог бы порекомендовать меня.
— Давай, Лёнчик, хватит метаться по колхозам, — добавил Женя, — найдём сюда кого-нибудь помоложе, а ты готовься — 27 октября в тресте будет собрание.
Шишинёв, когда я его увидел, подтвердил, что уходит в армию, и что не возражает, чтобы его заменил я.
— Будешь там на инженерной ставке, 142 рэ чистоганом и плюс премии. Контингент, правда, тяжеловатый, молодёжь плохо идёт в комсомол, но работать можно.

Пишу эти строки и чувствую, что использую много «казённых» слов, но вот было тогда такое странное время, когда «под знаменем марксизма-ленинизма» вся страна «семимильными» шагами шла вперёд, к «победе коммунизма». И я со своей комсомольской активностью оказался в «толпе» шествующих.
***
...Я не случайно затронул тему общежития. На фоне громких лозунгов о человеке коммунистического будущего (на стенах многих учреждений висели плакаты с текстами «Морального кодекса строителя коммунизма»), в стенах этого общежития сосредоточилось довольно много таких личностей, которых писатель Горький называл «дном». Их ничто не интересовало — ни политика, ни книги, ни газеты, ни искусство. Для чего жили? Неясно. Практически все заработанные деньги пропивали, а в пьяном угаре не давали покоя тем, кто проживал рядом. Ходили вечно небритые, грязные. И мне, правильно воспитанному парню, невозможно было понять этих людей.

ДК «Строитель» был практически единственным центром во всём городе, где молодёжь могла, как говорили, культурно отдохнуть. Особенно большой популярностью пользовались вечера танцев, поскольку только на них парни и девушки могли довольно быстро близко познакомиться друг с другом. Среди завсегдатаев нетрудно было заметить жильцов нашей «тридцатки». Сколько народу набивалось в фойе первого этажа в эти дни, трудно было сосчитать. Хотя оркестра не было, все присутствующие вполне успешно танцевали под магнитофон, включённый в какой-то усилитель. Модными танцами конца 1969 года были вальс, танго, твист, шейк. Вальс и танго я знал ещё до ухода в армию, а когда после демобилизации вернулся в Ермак, то здесь и увидел два новых «дёргающихся» танца, завезённых сюда продвинутой молодёжью. Первое время без улыбки смотреть на движения танцующей толпы я не мог, а потом стал привыкать, а когда попробовал под музыку попрыгать сам, понравилось.

Начиная организовывать в ДК эстрадный оркестр, я понимал, что наиболее сложным делом будет не приобретение необходимой аппаратуры (кое-что уже купил), а подбор музыкантов. Для нормального ансамбля требовалось как минимум пять человек: барабанщик (ударник), пианист (для игры на электроорганоле), и три гитариста (соло, ритм, бас). Где их взять? Вывесил объявления в нашем общежитии и в самом ДК. На второй день пришёл высокий парень — Олег Миронов, студент спорттехникума, взял электрогитару и заиграл. Сразу скажу, что таких виртуозов я не встречал ни до, ни после — гитарист от бога. Я начал ему аккомпанировать, получилось великолепно, невозможно было оторваться от чарующих звуков электроинструментов.

...я ушёл с комсомольской работы (оставив за собой работу с эстрадным ансамблем) и поступил учиться в Ермаковское культпросветучилище (КПУ) на отделение хорового дирижирования. А в конце года встретил Любу, с которой в 1972 году поженились. В этом же, 1972, году родился сын Игорь. В конце этого же года я окончил КПУ и по распределению попал на работу в Павлодарский областной Дом культуры профтехобразования в роли художественного руководителя. Жили мы с Любой в Павлодаре на съёмных квартирах, трудно было, но терпели.

Весной 1974 года, после очередного успешного проведения смотра художественной самодеятельности профтехучилищ области, ко мне подошёл директор Беловского ГПТУ-156 Аполлон Иванович Симонов и предложил работу руководителем художественной самодеятельности в его училище. Вместе с этим предоставил жильё, да не какое-нибудь, а трёхкомнатный коттедж с большим приусадебным участком! Это был счастливый «звёздный час» в нашей семейной биографии.

Дело в том, что училище находилось в посёлке Беловка, расположенном в пяти километрах от города Ермака, города моего детства. А в самой Беловке, у реки Белой, в собственном доме жили родители Любы, переехавшие сюда в 1971 году из дальнего казахстанского совхоза «Бирлик». Как же это здорово, когда рядом живут близкие родные!

Занимаясь художественной самодеятельностью в училище (и параллельно подрабатывая воспитателем в общежитии — деньги лишними не были), я иногда заходил в училищную мастерскую, где проводились практические занятия с группами сварщиков. Меня завораживала магия «голубой дуги», я искренне завидовал мальчишкам, которые учились сварочному делу. Однажды сам попробовал «варить». Понравилось.

Наступил 1975 год. Как-то меня к себе в кабинет пригласил завуч училища Александр Адамович Савчук и буквально ошарашил предложением поработать мне мастером производственного обучения в одной из групп сварщиков. Я попытался отказаться, пояснив, что не знаю сварочного дела — ведь пацанов надо чему-то учить. Но завучу, видать, не впервой приходилось решать кадровые вопросы. — И не обязательно мастеру группы сразу знать сварочное дело! Здесь его задачей является контроль за успеваемостью, за посещаемостью, вовремя в баню сводить... А сваркой с ними будет заниматься профессионал — Дмитрий Васильевич Русак. Его недавно прислали к нам с производства. Кстати, ты сам тоже можешь заниматься у него, это пригодится тебе в будущем.

5 марта я принял группу сварщиков. Мальчишки разные, в большинстве своём потенциальные охламоны, выгнанные из школ. Общий язык я с ними нашёл сразу, так как все хотели научиться играть на гитаре. А допуск к гитаре предполагал полную успеваемость по всем учебным дисциплинам. Группа моя, к немалому удивлению Савчука, стала одной из лучших в училище. Удивление его я «расшифровал» позже, когда узнал, что он «подсунул» мне самую проблемную группу училища.

К весне 1976 года я уже довольно сносно научился варить, так как с сентября прошлого года проходил обучение при училище параллельно с работой. Когда поехал с группой на практику на Завод металлоконструкций (ЗМК), то там сдал сварные образцы и получил удостоверение сварщика четвёртого разряда. Вернувшись с практики, сдал в училище на «отлично» все госэкзамены и получил красный аттестат сварщика пятого разряда.
***
В эти годы раза два или три в отпуск к маме в Ермак приезжал мой брат Лев, работавший водителем в Надыме (это Крайний Север). Невооружённым глазом было видно, что жили северяне в несколько ином материальном измерении, нежели «южане», который позволял им купить то дом под Алма-Атой, то современные «Жигули». Как-то Лев намекнул мне, мол, давай, брат, собирайся потихоньку на Север. Я тогда ещё не был готов к коренному изменению своей судьбы, но «зерно» было брошено.

С сентября 1976 года меня перевели из мастеров в преподаватели спецтехнологии (сварочное дело), где я и проработал до 1 ноября 1978 года. Уволился в связи с тем, что решил ехать на работу в Надым. «Зерно», как говорится, проросло. Увольнялся с большими трудностями. Дело в том, что преподавателей в училище не хватало. Директором к тому времени стал работать Фёдор Фёдорович Гильдерман. Долго мы с ним беседовали, спорили, и всё-таки каким-то образом я уговорил его подписать заявление. Скорее всего, обещанием поработать на севере три года и вернуться вновь в училище более опытным сварщиком. Но три года растянулись на 30 лет. Так получилось. О том, как протекала наша жизнь в северных широтах, довольно подробно рассказано мной в воспоминаниях «183 письма с Севера».
***
...фактор романтизма занимал здесь немаловажное место, но одна из наиболее существенных причин — это, конечно, материальный интерес. Мотив этот в немалой мере двигал и мной, когда я вознамерился в ноябре 1978 года объявиться в Надыме. С вызовом на работу (город считался закрытым) мне помог мой брат Лев, приехавший туда работать лет на семь раньше. Мной планировалось поработать здесь годика три, подсобрать средств на «Жигулёк» и вернуться назад, на родину. Но, как говорят, человек предполагает, а Бог располагает — действительно, «задержался» я с семьёй в этом краю надолго. Так и хочется продолжить бардовскую песню: «На северах, на северах нас держат тысячи причин...» И только лишь весной 2008 года после выхода на пенсию мы навсегда покинули Надым и переехали жить на Кубань, отдав Северу без малого тридцать лет.

...Всю дорогу я безотрывно всматривался в темноту за иллюминатором, глупо пытаясь что-то там рассмотреть. За полтора часа полёта раза три видел внизу в темноте таинственно горящие факелы. Может, скважины? На душе — неспокойно и тревожно, в голову лезли глобальные мысли: какая она, эта Западная Сибирь, как встретит меня, как сложится здесь моя дальнейшая жизнь?

Самолёт приземлился, у всех проверили пропуска. Я с толпой пассажиров вышел из самолёта, увидел, что здесь уже установилась настоящая зима: снегу по колено и мороз под тридцатник. И не мудрено — это ж полторы тысячи вёрст к северу от Тюмени! Вдалеке виднелось небольшое здание аэровокзала со скромной промёрзшей надписью «Надым». Перед зданием стояли два «Икаруса», которые забрали всех прилетевших и бесплатно повезли в город. Платных, с кондукторами, автобусов в Надыме ещё не изобрели. «Прямо как при коммунизме», — подумалось.

Мой брат Лев младше меня на полтора года, но ростом повыше, телом крупнее, кучерявый, с голубыми глазами и лицом, чем-то похожим на писателя-сатирика Аркадия Арканова. Сразу после армии в 1969 году он по комсомольской путёвке попал сначала в Норильск, а потом в Снежногорск, Красноярского края, где строилась Хантайская ГЭС. Работал там монтажником, потом водителем. Здесь женился на Людмиле Ивановне Ермизиной, мастере одного из строительных участков. В 1971 году Лев узнал, что где-то в Тюменской области началось обустройство газовых месторождений. В этом же году судьба привела его и многих его знакомых в необустроенный и мало кем известный город Новый Надым.

Я приехал в этот город, когда уже стояли ряды пятиэтажек, а дороги украшали бетонные плиты, и когда в город пришло цветное телевидение. И брат с семьёй уже жил в новой благоустроенной квартире.

На следующий день с утра Лев собрался идти в гараж своей автобазы (он работал водителем на «Урагане») и пригласил с собой меня, чтобы, так сказать, «познакомить с окружающей северной обстановкой». Сноха Люся пошла на свою работу, по пути захватив сына Юрика в садик.

Наполовину разобранный «Ураган» находился на территории автобазы прямо под открытым небом. Подобную машину (этакого железного мастодонта) я увидел вблизи впервые, особенно впечатлили меня колёса, величиной с мой рост. Я подумал: «И как только мужики справляются с такими тяжестями?» Возле «Урагана» стояла небольшая железная будка, внутри которой находилась печка, сваренная из куска толстой трубы, стол и скамейки. Топилась печь со стороны улицы.

Ремонтировать машину брату помогали два прилично обросших мужика, скорее всего, слесари. Они постоянно заходили в будку, чтобы погреться, туда-сюда носили то подшипники, то болты, всё это было в мазуте. Дул пронизывающий ветерок, так что вскоре я стал мёрзнуть, хотя был в полушубке и унтах. Лев в промасленной робе что-то прикручивал на тягаче, а когда заходил в будку погреть руки, подмигивал мне и говорил: «Ну, как, братуха, Север? Привыкай». Когда дело стало подходить к обеду, он спросил: — Ну что, Леонтий, шулюм будешь с нами есть? — Буду, — охотно откликнулся я, давно почувствовав запах варёного мяса. Я видел, как мужики ставили на печку ведро с водой, затем принесли пару кусков мяса, похожего на баранину, и немытыми плюхнули их в кипяток. Потом сыпанули в ведро пол горсти соли, чуть меньше — чёрного перца и чуть не половину пачки лаврового листа. После забросили несколько картофелин и разрезанную пополам луковицу. Делалось всё довольно грубо, но со знанием основ пещерного кулинарного искусства.

— Спирт пить будешь? — снова спросил Лев. Я алкоголем не увлекался, разве что по праздникам чуть-чуть, а тут — спирт, и пить его в каких-то антисанитарных условиях. Помощники брата с некоторым подозрением поглядывали на меня, наверно, брат сказал им, что я только что прибыл из солнечного Казахстана. — Попробую, — как можно спокойнее ответил я. — А как же работа? Начальство не поймает? — Какая работа? Ты что, брат? Сегодня суббота! Потом, немного помолчав, улыбнулся:— А суббота у нас каждый день...

Вскоре готовое мясо выложили в эмалированную, наспех протёртую снегом, чашку, порезали его на несколько частей и сверху слегка присолили. Тарелок не оказалось, были только ложки, я понял, что бульон придётся черпать прямо из ведра. Брат достал булку чёрного хлеба и грубо разломал её на несколько кусков. Затем взял большую луковицу, не очищая, разрезал её на четыре части и положил на столик. Тут же появилась бутылка спирта — магазинная, с алюминиевой пробкой без язычка. Один из мужиков уверенным движением (ногтём что ли?) сковырнул пробку и разлил содержимое в четыре разномастных кружки, а пустую бутылку небрежно отбросил в сторону. У меня глаза полезли на лоб — пить спирт мне, можно сказать, не приходилось. Пробовал единственный раз, когда учился в институте, мы тогда были на сельхозработах, и кто-то угостил рюмкой медицинского спирта. Когда выпил, показалось, что чем-то резко осушил рот, а потом с нёба, как после ожога кипятком, слезала кожа.

— Ну, давай, брат, — Лев пристально посмотрел на меня и поднял кружку, — давай выпьем за твой приезд на Север. Я поднял свою, все сосредоточенно уставились на меня. Чокнулись. Мужики и брат сразу опрокинули свои ёмкости с такой лёгкостью, будто в них находилась простая минералка. Я последовал их примеру. Тяжело, ох, тяжело пошёл 96-процентный С2Н5ОН приезжему провинциалу. Однако выпил. Тут же закусил хлебом с луком, а потом стал работать ложкой. Какой же он вкусный, этот наваристый шулюм! Мужики начали есть мясо.
***
Лев и Люся отговорили меня ехать работать в Уренгой (у меня вызов был оформлен именно туда) «кормить клопов», как сказал Лев. Люся сразу после праздника помогла мне устроиться на работу электросварщиком в ЦЗМ КММУ-4. Здесь в управлении КММУ она сама работает инженером ПТО*. В мастерской, где я буду работать, вернее, уже начал работать, ведут укрупнительную сборку сантехнического оборудования (водопроводов, труб канализации и т.д.), всего, что монтируется в жилых домах при их строительстве. С зарплатой обещают неплохо, где-то под 400 рублей. Для более хороших заработков нужен северный стаж. Северный коэффициент здесь 1,7, то есть, к основной зарплате 70% доплачивают сразу, как только приехал на Север. А «полярки» идут — одна в 6 месяцев, значит, за три года получается 6 штук, это ещё 60% к зарплате. После ещё 2 года добавляется по «полярке», в итоге до 8. У Льва и Люси «полярки» все. В общем, с районным коэффициентом и всеми «полярками» к основной зарплате добавляется ещё 150%.

Вокруг Надыма много временного жилья — балков, здесь живут рабочие. Если удастся достать или купить балок, буду вызывать Любу. Я сказал Льву, что постараюсь узнать пока про общежитие для себя, но они с Люсей завозмущались, сказали, что ещё какое-то время могу пожить у них. Квартира двухкомнатная, на втором этаже в пятиэтажке. Лев с Люсей спят в комнате на диване, а я и Юра — на деревянных кроватях в спальне. Прописан я пока по «трассе», на газовом промысле № 8 (ГП-8), здесь так многие делают — легче получить общежитие. С жильём на Севере невероятная проблема, даже с общежитием.

До работы мне идти 1,5 км, хожу пешком. Лев работает шофёром в автобазе под Уренгоем, ездит на мощном «Урагане». Сейчас пока стоит на ремонте в Надыме. Вечерами со Львом играем в картишки, смотрим телепередачи. Ходили раза два в кино. Дом культуры «Победа» с широкоформатным кинозалом намного больше Ермаковского «Юбилейного». Всё здесь строят добротно. В детских садах такое оборудование, что я просто обалдел: цветные телевизоры, ковры. Говорят, и в школах так.

Перед самым отпуском Люба на работе вытянула талон на приобретение стиральной машины, да не какой-нибудь, а голубой мечты любой хозяйки: «Вятки-автомата». Редко в какой семье имелось тогда такое чудо техники. Стоило это «чудо» 450 рублей — примерно месячная Любина зарплата. Я каждый день бегал в магазин «Север», чтобы выкупить стиралку. Сначала там не пришли на них документы, потом не могли найти цену, и так это дело тянулось до тех пор, пока мы не уехали в отпуск.

На случай, если машинки вдруг поступят в магазин, а мы будем в отпуске, я оставил доверенность на её получение моему напарнику по работе Мише Ермоленко. Через месяц, уже из отпуска, я позвонил ему, но он сказал, что всё тихо и гладко. Окончание этой истории таково. Приехав из отпуска, я на следующий же день рванул в магазин, но стиралками там вообще и не пахло. Что же делать?

И тут Люба вспомнила, что у её хорошей знакомой — заведующей детсадом ПСО-35 Людмилы Ульяновой — муж работает начальником городского ОБХСС, и пожаловалась ей на ситуацию. Пошли две дамы (Люба и Людмила) в контору ОРСа, которому принадлежал магазин, Людмила ласково так и говорит: «Моя фамилия — Ульянова. Тут моя подруга должна выкупить стиральную машинку, которой в магазине почему-то нет...» — «Есть, есть, есть машинка! — чуть не хором ответили работники базы, которые хорошо знали в лицо тех, кого положено знать. — Пусть завтра же идёт выкупать». Короче, приезжаю я с работы с кирпичного завода, а дома стоит новая красивая стиральная машина. Кое-что приходилось выбивать, используя связи. К слову скажу, ОРС успел повысить цены на машинки, и когда Люба рассчитывалась, то отдала тогда за неё не 450, а 1026 рублей.

1982 Я по-прежнему входил в состав постройкома и вёл культмассовую работу. Два раза в неделю собирал на репетицию ансамбль. Пока лежал в больнице, репетиции не проводились. И вот теперь, когда работать стал недалеко от конторы (красный уголок находился здесь), репетиции начал проводить в неделю по три раза. К празднику 8 Марта мы организовали для рабочих небольшой концерт и вечер танцев. Жизнь продолжалась.
***
«Здравствуй, дорогая мамулечка!
С ответом я немного задержался, всё откладывал. Сегодня все дела отложил и сел за письмо. Жизнь наша идёт своим чередом. Я до 22 января лежал с аппендицитом. Потом месяц находился на больничном. Собственно, самые морозы просидел дома. Операция прошла удачно. Шов аккуратный. Сейчас о нём забываю. В отпуске обо всём расскажу подробно. Дома отметили мой юбилей — мне стукнуло 35!

Как-то приболела Люба. Хоть и бережётся, всё равно где-то простыла, стала сильно болеть голова. Сходила на рентген — признали гайморит. Почти месяц ходила на электрофорез. Сейчас чувствует себя хорошо. У неё повышение: из учётчиц перешла работать кладовщицей на склад ПСО-35. У меня тоже новость: я перешёл работать сварщиком по ремонту механизмов в ОГМ (отдел главного механика). Работа вроде ничего, и домой ходить недалеко.

У нас ещё есть одна новость — скоро будем справлять новоселье. В новом, строящемся прямо в посёлке ПСО, одноэтажном доме нам должны дать двухкомнатную квартиру. Я в очереди второй. Думаю, что вселимся до отпуска. Купили холодильник «Бирюсу», и кухонный уголок, это к новоселью. Отпуск в этом году у меня и Любы льготный, проезд нам потом полностью оплатят. По графику отпуск с июля.

Игорёк ходит в школу, не болеет. Нынче сыну исполнилось 10 лет — юбилей. Купили ему фотоаппарат «Смена», учится фотографировать. Надо теперь купить фотоувеличитель. Как появятся первые фотографии, сразу вышлем. И ещё купили Игорю коньки на ботинках (о таких мы когда-то в детстве мечтали). Теперь он всю зиму не вылезает с катка. Катком у нас служит небольшая площадка, залитая водой прямо из водовозки. Зима нынче была не особо лютая, поэтому дети часто и катались.

У Льва бываем, правда, не часто. Были у них на 8 Марта, и ходили 11 апреля. В этот день в городе проходил праздник — проводы зимы. Народу в центре города пришло много, наверно, тысяч пять. Погода на удивление стояла тёплая и солнечная, +8. А кругом еще снег, но уже рыхлый. Продавались шашлыки, апельсины. Вино продавалось прямо в трёхлитровых банках, какой-то «Жасарат», мы со Львом взяли банку, но осилить сразу не смогли. Люся и Люба не пили.

У Льва на работе неприятность. Пока он находился дома в отгулах, его напарник разбился на «Урагане», сейчас в больнице с переломом ног. «Ураган» у них с тралом — специальной платформой для перевозки тяжёлых грузов, тракторов и др. Лев поехал на 86-й километр (это 60 км от Надыма), чтобы забрать трал, но трал кто-то угнал. Лев в понедельник пойдёт в милицию, чтобы заявить.

Вот такие у нас дела. С Любой по-прежнему много читаем. Из последних книг, что понравились, «Сотворение мира» Виталия Закруткина, «Судьба» Петра Проскурина, «Великий Моурави» Анны Антоновской (прочитал все 6 томов), а так же прочитали в журналах: «Три жизни Окини-Сан» Валентина Пикуля в «Октябре», № 9-10-11 за 1981 г., «Богач, бедняк...» Ирвина Шоу в «Иностранной литературе», № 8,9,10,11 за 1980 г. Отличные вещи, читали запоем. Одним словом, стараемся от жизни не отставать. Пиши, мамулечка, что у тебя нового, готовишься ли к огородным работам? Привет всем от всех нас. Скоро отпуск. Соскучились. Целуем. Леонид, Люба, Игорёк. 13.04.82».
***
Самым заметным событием у нас в 1982 году стало, конечно, получение квартиры в ПСО-35, где мы жили потом до сентября 1989 года. Деревянный «бамовский» дом построили к маю. В нём имелось шесть квартир: четыре двухкомнатных и две однокомнатных. Две двухкомнатных квартиры выходили общим коридором и дверью на одну сторону дома, две других точно также на другую сторону, и однокомнатки располагались по центру дома, деля его как бы пополам. Нам выделили двухкомнатную, в которую мы в июне и въехали. Соседом нашим оказался водитель Саша Дридигер, здоровый рыжий немец, которого

Сохранено