Малейшая родина

ototo — 16.05.2012

Не в глубине веков, но в начале века истоки того, еврейского, Канавина – не волжской слободы, окающей, якающей, с открытым слогом, а горбоносого штетла, мигом взявшегося, понаехавшего от погромов, от Первой Мировой, из своих Вилен, Бобруйсков и Жмеринок. Наши – мои – приехали из латвийского Жагоре, всем местечком работали на щетинной фабрике, да так за этой фабрикой и поехали. Потом хозяин фабрики в советском Горьком шнурками с лотка торговал.
Еврейское Канавино – место былое и небывалое, которого не могло, не должно было быть.



Не только пространство, породившее само себя, возникшее отовсюду и ниоткуда, но и время, не знающее своих границ. В местечках люди жили по еврейскому календарю, с коротким годом, с лишним месяцем в високосе. Соответственно этому запоминали и дни рождения, свои и детей. Когда при советской власти стали выдавать метрики и паспорта, ни соотносить календари, ни вообще интересоваться мнением регистрируемых, многие из которых и по-русски не говорили, никто не пожелал. Возраст определяли врачи. Моему дедушке, маминому отцу, вписали датой рождения 27 декабря, хотя родился он летом, в самую жару. Да ещё и года полтора убавили из-за маленького роста. Целое поколение без личных – безличных – праздников и дат.

Живая память о Канавине, детские воспоминания моей мамы, конечно, не о тех начальных временах, а о середине 50-ых, мимолётном периоде еврейской жизни одного города, которая уже в следующем десятилетии стала совсем другой.

Дома с еврейскими коммунальными квартирами занимали половину улицы Интернациональной. На второй половине жили татары. Там торговали семечками.

«Общий коридор» – протяжное, почти бесконечное царство детей и старух. Пока одни – кому взрослые, кому молодые – на работе, другие – старый да малый – кочуют по гостям, по никогда не запиравшимся квартирам.

Квартир было десять – восемь еврейских, одна русская, и ещё одна советская – бабушка-еврейка, дедушка-татарин, папа какой уж получился, русская мама и Гарик- бандит. Всех обитателей коридора он звал жидовскими мордами, а они его – гибридом.

На общей кухне вечно мыли мясо – старушки дружно постановили, что обычная говядина с рынка станет кошерной, если её два часа подержать в солёной воде и два часа в пресной. Этому предписанию наша семья следует до сих пор.

На Песах всегда была маца, которую, правда, большинство ело вперемешку с хлебом – хомец не продавали, крошек не вытряхивали. Мацу брали «у Лили». Это был частный подпольный бизнес, целая семья ходила под статьёй, под вечной угрозой, чтобы раз в год евреи города Горького могли вспомнить об Исходе и справить праздник опресноков. Лилину мацу даже я прекрасно помню, потому что её пекли и после расселения Канавина. Её всегда приносили в чемодане.

Молиться ходили в «молельный дом» там же, в Канавине. Почему он не назывался синагогой, непонятно. Может быть, потому что не было официального статуса?

Самое интересное, что вспоминает мама, конечно связано с языком, с её билингвальным детством. Все, включая Панкратовых, говорили на идише, но и русский знали все. Придёт какая-нибудь старушка с рынка, и давай рассказывать, что там произошло – по-еврейски-по-еврейски-по-еврейски-по-еврейски – и вдруг – «одним словом» (по-русски). И снова – по-еврейски до бесконечности. И опять – «одним словом». Больше всего маму удивляло, что слово было не одно.

Жила в коридоре и своя поэтесса. Правда, написала она всего одно стихотворение. Но какое! В самых разных интонациях оно передавалось из уст в уста:

– Ты слышала, что Адочка сказала: «Ала гоем – мишугоем, ала иден – инвалиден».

«Ала» – это «все». Остальное, кажется, понятно и без перевода.

Рассказывает мама и о большом застолье с песнями. Сначала пели «Хава нагилу» и «Марсельезу» на идише. Потом «Шумел камыш, деревья гнулись» – по-русски. О том, что пели эту неприличную песню, детей очень просили никому не рассказывать. А про еврейские песни ничего не сказали.

А для меня идиш так и остался тайным языком взрослых. Я его не знаю.




А в вашей жизни или в жизни ваших близких было так, чтобы даже не город, а отдельный небольшой район обладал своим гением места, жил в рамках особой локальной субкультуры? Может быть, для вас до сих пор актуальны какие-то отдельные словечки или обычаи, появившиеся на этой – даже не малой, а малейшей – родине?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив