Макаренко о многодетности:"Книга для родителей" (1937)
ru_childfree — 17.10.2010 "- Сколько у вас детей?Он посмотрел на меня и улыбнулся первый раз. В этой улыбке я увидел, наконец, настоящего Степана Денисовича. Его озабоченное лицо ничего общего не имело с улыбкой: зубы в ней были веселые, белые, блестящие. С прибавлением улыбки Степан Денисович казался искреннее и добрее.
- Это для меня самый трудный вопрос: отвечать прямо - стыдно, а часто все-таки приходится, понимаете, отвечать.
Его улыбка еще раз мелькнула и растаяла за усами, а на ее месте снова вытянутые озабоченные губы, и снова он отвернулся от меня:
- Тринадцать. Тринадцать детей!
- Тринадцать?! - завопил я в крайнем изумлении. - Да что вы говорите?! (Заметьте, великий педагог в шоке)
Степан Денисович ничего не ответил, только еще беспокойнее завозился на стуле. И мне стало страшно жаль этого симпатичного человека, я ощутил крайнюю необходимость ему помочь, но в то же время почувствовал и озлобление. Такое озлобление всегда бывает, если на ваших глазах кто-нибудь поступает явно неосмотрительно. Все эти мои чувства разрешились в неожиданном для меня самого восклицании:
- Черт знает что! Да как же... да как же вас угораздило?
Он выслушал мой неприличный возглас с прежним выражением усталости и заботы, улыбаясь только краем уса:
- В семье может быть от одного до восемнадцати детей. Я читал: до восемнадцати бывало. Ну... на мою долю выпало тринадцать.
- Как это "выпало"?
- Ну, а как же? Раз бывает до восемнадцати, значит, где-нибудь и
тринадцать окажется. Вот на меня и выпало.
<...> /Дальше описывается как рабочие отреагировали на такое семейство/
С квартирой было хуже. Насилу-насилу я мог выкроить для него одну комнату, да и для этого пришлось произвести целую серию переселений и перетасовок. Правда, наши рабочие так заинтересовались столь выдающейся семьей, что никто и не думал протестовать. По этому поводу кладовщик Пилипенко сказал:
- А я считаю, что это свинство. Уступить, само собой, нужно, а все-таки человек должен соображение иметь и расчет иметь! Живи, живи, да оглядывайся. Скажем, у тебя трое, четверо, смотришь, пятеро стало! Ну, оглянись же, такой-сякой, посчитай: пятеро, значит, сообрази, - следующий шестой будет. А то, как дурень с печи, - никакого расчета!
<...> /Далее речь идет о комнате, в которой будет жить семейство./
Квартиру осмотрели компанией.
Комната была средняя, метров на
пятнадцать квадратных. Помещалась она в одной из хат,
доставшихся нашему
заводу еще от старого режима.
Степан Денисович все пожевывал и
посасывал, осматривая комнату, и как будто про себя, грустно
вспоминал:
- Там все-таки у меня две комнаты... Ну, ничего,
как-нибудь...
Что я мог сделать? В растерянности я задал Степану
Денисовичу глупый вопрос:
- У вас... много мебели?
Веткин с еле заметным укором на меня глянул:
- Мебель? Да разве мне до мебели? И ставить
некуда.
Он вдруг очаровательно
улыбнулся, как бы поддерживая меня
в моем смущении:
- Вообще для предметов неодушевленных свободных мест
нет.
Чуб лукаво почесал небритый подбородок и прищурил
глаз:
-
При таких объективных условиях товарищу не мебели нужны, а
стеллажи, вот как у меня в инструментальной. Стеллажи, если
начальник не против, можно будет сделать.
Он прикинул глазом высоту комнаты:
- Три яруса. Четвертый дополнительный на
полу.
- Нельзя здесь поместить
тринадцать, - сказал опечаленный кладовщик
Пилипенко, - какая же здесь кубатура останется
для дыхания воздухом? Никакой кубатуры да и вас
же двое.
Снабдить пищей свою семью Веткину было
трудно. Правда, мы отвели для его нужд
значительный участок огорода, и на нем скоро
заработали Анна Семеновна и Оксана. Помогли
Веткину и еще кое-чем: лошадь, плуг, семена и особенно
важная вещь - картофель. Но пока что - огород требовал
только труда и расходов.
Степан Денисович не жаловался, но и не скрывал своего
положения:
- Я не падаю духом. Сейчас главное - хлеб. Для
начала, если будет
хлеб, хорошо. Но все-таки: самое
минимальное - полпуда хлеба, это, значит, по
пятьсот грамм на едока, в сущности даже маловато. Каждый
день полпуда!
<...> /Здесь Макаренко предлагает отцу семейства взять
сверхурочную работу, что б получить большую зарплату и прокормить
детей./
- Но вы только что сказали, - отозвался
я, - что если нужно для завода...
- Это другое дело. Для завода нужно
- и все. А для детей моих не нужно.
Надо, чтобы отец у него как человек был, а не то, как я наблюдал,
не человек, а просто лошадь: взгляд тупой, спина
забитая, нервы ни к черту, а души, как кот
наплакал. К чему такой отец, спрашивается? Для хлеба только.
Да лучше такому отцу сразу в могилу, а детей и государство
прокормит, - хлеба не пожалеет. Я таких отцов видел:
тянет через силу, ничего не соображает
- свалился, издох, дети
- сироты; а если и не сироты, так идиоты,
потому что в семье должна быть радость, а не то что одно горе. А
еще и хвалятся люди: я, говорит, все отдал для детей! Ну, и дурак,
ты отдал все, а дети получили шиш. У меня хоть и не богатая пища,
зато в семье
есть компания, я здоровый, мать
веселая, душа есть у каждого.
Признаюсь, что в то время такие рассуждения Степана
Денисовича не то что не понравились
мне, а упали как-то не на благоприятную
почву.
Логически с ним трудно было не согласиться, но трудно
было представить себе ту границу, которая могла бы точно
отделить подобную философию от эгоизма или простой
лени. Я привык считать, что чувство долга только
тогда будет действенным и нравственно высоким, когда оно не
находится в очень близком родстве с арифметикой или аптекой.
Мне захотелось
ближе посмотреть, как вся эта теория выглядит
в практической линии Степана Денисовича. Но зайти к Веткиным
у меня все не выбиралось времени, тем более, что положение их
постепенно улучшалось. В
другой половине хаты Веткина жили две девушки-обмотчицы. Они по
собственному почину уступили свою комнату Веткиным, а сами
перебрались к подруге в другую хату. (Прошу заметить
положение этих девушек-мой комментарий)Степан деятельно
занялся реорганизацией своего обиталища.
<...> /И немного психологии одного из сыновей Веткина.
Ваню - парня 14 лет - хотели отпрвить в город учится. Жить он
должен был у дяди-нэпмана./
- Выдержал? - крикнул Чуб еще издали.
Степан Денисович даже не улыбнулся, сердито глянул
назад на сына и, направляясь мимо нас, буркнул холодно:
- Выдержал.
Но потом вдруг остановился и сказал, глядя в землю:
- Вы слышали о дворянской гордости? Пожалуйста:
вот вам дворянская гордость!
Несколько театральным жестом
Веткин показал на Ваньку. Сей
представитель дворянства в одной руке держал ботинки, а в другой
прутик,
которым царапал землю у своих босых ног, рассматривая исцарапанное
место прежним сложным взглядом, состоящим из двух
лучиков: один грустный и расстроенный, а другой лукавый
и вредный. Последний лучик, может быть, как раз и отражал
идею, безусловно, дворянскую.
Степан Денисович старался пронзить Ваньку сердитым
взглядом, но не пронзил: Ванька оказался
твердым, как самшит. Тогда Степан Денисович
обратился к нам с жалобой на сына:
- Яблоки! Яблоки он признает, если натаскает из
совхозного сада. А если они на столе у человека, так он их не
признает!
Такое возмутительное отношение к яблокам,
конечно, не могло быть изображено никакими словами.
Степан Денисович снова воззрился на Ваньку.
Ванька совершил головой
неразборчивое движение, состоящее из
поматывания в нескольких направлениях, и сказал:
- Разве только яблоки? Не в яблоках дело, а вообще... я
там жить не буду.
Степан Денисович снова обернулся к нам, чтобы подчеркнуть
развратный характер Ванькиных слов, но Ванька продолжал:
- На что мне ихние яблоки? И конфеты? И этот... балык!
Ванька вдруг пыхнул смехом и отвернул покрасневшее
лицо, прошептав несколько смущенно:
- Балык...
Воспоминание об этом деликатесе смешило Ваньку недолго, к тому же
это был горький смех сарказма. Ванька
повернул этот сарказм к нам его
серьезной стороной и сказал с настоящим осуждающим выражением:
- У нас дома ничего такого нет, и я не хочу! Не хочу - и все!"
P.S. Макаренко даже задася вопросом о внутресемейных отношениях:
" Еще семья Веткиных не прибыла
к нам, а меня заинтересовал важный
педагогический вопрос: имеется
ли в этой
семье какая-либо организационная
структура, или семья представляет из себя, так сказать,
аморфную массу?"