Люди на войне ( по Игорю Петрову)

Батальонный комиссар Яков Чугунов попал в плен в конце июня 1942 года вместе со 2-й Ударной армией. В материалах немецкого допроса, проведенного вскоре после пленения, говорится, что комиссар указал место, где прятались другие офицеры, и они были уничтожены; теперь же Чугунов готов к со­трудничеству . В плену комиссар вступил в «Политический центр борьбы», марионеточную организацию военнопленных, но уже через год, воспользовавшись случаем, перебежал к партизанам. В объяснительной записке он рассказал о героической гибели своих товарищей по 2-й Ударной при попытке вырваться из окружения . За участие в «Политическом центре борьбы» Чугунов был приговорен к десяти годам лишения свободы, но в 1961-м реабилитирован, так как было установлено, что он вступил в эту организацию «с целью изыскания возможности для перехода на сторону Красной Армии» .
   О том, что он выдал немцам товарищей в Волховском котле, советские власти так никогда и не узнали.
   Ханс Бейтельшпахер, доктор наук и известный почвовед, до войны работал в Кёнигсберге, а после войны – в Брауншвейге; после 1945 года он неоднократно и с неизменным радушием принимал делегации советских ученых и даже перевел на немецкий язык книгу советского светила почвоведения, профессора Марии Кононовой. Если бы не уникальный дневник генерала вермахта Готхарда Хейнрици, чьим личным переводчиком в 1941 году был Бейтельшпахер, мы остались бы в неведении относительного того, что в жизни кабинетного ученого была еще и военная цезура, во время которой он, находясь на Восточном фронте, без суда и следствия повесил десятки партизан или людей, сочтенных им таковыми.

Журналист Дмитрий Токарев-Уральский умудрился оставить два воспоминания об одном и том же бое с немцами. В версии, напечатанной в 1942 году в поднемецкой газете, его дивизия представала сборищем беспомощных бедолаг, управляемых бездарными командирами во главе с комдивом-алкоголиком – зато в опубликованной через тридцать лет советской версии прославлялись героизм бойцов, образцовый порядок в полках и звавшая на подвиги кипучая энергия того же командира дивизии . Очевидец явно подстраивает свой рассказ под внешние условия, при этом и то и другое изложение являются лишь экстремальными полюсами, а историческая правда, возможно, скрывается где-то между ними. Кто-то скажет, что такой подход к той войне порочен – в силу, например, его «недостаточной» патриотичности. Но при рутинной работе с первоисточниками становится очевидно, что «туман войны» очень часто накладывается на «туман личности». В прошлом разлиты добро и зло, геройство и предательство, отвага и трусость, и их пропорция есть величина не предопределенная, а вероятностная. Упомянутый выше генерал Хейнрици летом и осенью 1941 года ломал голову над схожими вопросами патриотизма и практицизма. Красноармейцы, писал он жене, упорно сражались, шли на военные хитрости и отчаянное самопожертвование, некоторые подрывали себя в безвыходной ситуации; однако затем те же люди внезапно позволяли себя пленить и начинали костерить свою армию, проклиная всю советскую жизнь . Вышколенный пруссак не мог взять в толк, как же одно сочетается с другим – и почему не рушится строй, в котором подобные вещи сосуществуют.

И таких примеров сплетения личного, надличного и неизвестного множество. Летчик Николай Власов стал Героем Со­ветского Союза заслуженно: он сбил десять самолетов противника. Попав в плен летом 1943 года, он, допрошенный немцами, дал подробные показания об инспекции Управления ВВС РККА, в которой служил. Оказавшись в лагере военнопленных, он попытался бежать, был пойман, отправлен в концлагерь Маут­хаузен и там казнен за подготовку восстания и побега. Его визави, летчик Фридрих Аугустин, попал в советский плен осенью 1941 года. В лагере он присоединился к анти фашистской офицерской группе и в начале 1943­-го принимал участие во фронтовой операции, пытаясь склонить к сдаче штаб оборонявшего Великие Луки немецкого полка, за что был награжден медалью «За отвагу». В сентябре 1943 года он был заброшен в немецкий тыл и через несколько месяцев проник с фальшивыми документами в кабинет группенфюрера СС Курта фон Готтберга, исполнявшего обязанности генерального комиссара оккупированной Белоруссии. У Аугустина были все возможности, чтобы ликвидировать Готтберга, но, вместо этого, он сдался ему и сдал прикрывавших его отход партизан.

Можно ли объяснить эти и подобные им поступки? Мозг требует рациональной интерпретации, подыскивает спасительные штампы, предлагает трактовки, пусть конспирологичес­кие, но хотя бы логичные. Толкователи производят пассы над документами: «Предположим, что Аугустин изначально был немецким шпионом...». Или другой популярный мотив: протоколы допросов комиссара Чугунова и летчика Власова иезу­итски подделаны хитрыми немцами специально, чтобы замо­рочить голову нам, потомкам. «Тут даже подписи нет! Значит, это “фальшак”, я вам такого сколько хотите нарисую». На смену бритве Оккама приходит боевой конспирологический топор, вырубающий сомнения под корень, – и все снова стано­вится понятным. Но теории заговора развращают, а готовые штампы выхолащивают осознание. Если же отмотать пленку минувшего, то единую логику, которая толкала бы многомиллионный человеческий процесс развития в ту или другую сторону, едва ли удастся прощупать.

Поэтому давайте же признаем наряду со множеством рациональных обстоятельств, влиявших на ситуацию, существование фактора совершенно иной природы – Хаоса, многоуровневой непредсказуемости и сложносоставной случайности, внутри которой живут целые страны и отдельные люди. Ведь если мы не в состоянии установить, почему человек поступал так, а не иначе, то приходится довольствоваться объяснительным потенциалом беспорядка.