Крандиевская-первая: из истории женских литературных династий

fem_books — 18.09.2023 Имя поэтессы и мемуаристки Натальи Васильевны Крандиевской-Толстой понемногу возвращается из обидного забвения, как и имя её сестры, скульпторши Надежды Крандиевской. Но немногим известно, что мама талантливых сестёр профессионально занималась литературой. Впервые имя Анастасии Романовны Крандиевской мне встретилось в мемуарах Ираклия Андроникова: дескать, тёща Алексея Толстого выступала в своё время в печати с рассказами. Но начинать следует с самого начала.

Анастасия Кузьмичёва, родившаяся в день зимнего солнцестояния в 1865 году, вынуждена была поменять фамилию в детстве: её удочерил отчим, ставропольский чиновник Тархов. Настенька была ещё шестнадцатилетней гимназисткой, когда за нею установили негласный надзор полиции. Образ мыслей девушки очевидно был невосторженный. В середине 80-х годов она опубликовала несколько небольших рассказов в журналах «Северный Кавказ», «Развлечение», «Русский курьер». Значительного читательского интереса они не вызвали. Закончив гимназию, Анастасия Тархова почти сразу покинула Ставрополь, обвенчавшись с Василием Афанасьевичем Крандиевским, издателем альманаха «Бюллетени литературы и жизни». Крандиевский был ненамного старше жены, 1861 года рождения. Человек мыслящий, незаурядный, он даже не задавался вопросом, стоит ли позволять супруге продолжать образование. Хочет учиться? Этого довольно! Отучившись два года на историко-словесном отделении Высших женских курсов В. И. Герье, Анастасия Романовна покинула студенческую скамью по уважительной причине. У неё родился сын Всеволод, Через два года дочь Наталья, а ещё через полтора года дочь Надежда. Забот у молодой матери хватало!

В столице Крандиевские жили в доме дальнего родственника Василия Афанасьевича, Сергея Скирмунта. То был феноменальный человек. Богатый книготорговец и издатель, он славился благотворительностью, поощрял революционные идеи, одним из первых среди торговцев книгами создал для своих работников нормальные социальные условия труда: медицинское обслуживание, субсидии, полноценные обеды, даже оплачиваемый отдых в Крыму. Всё это из личных средств. Наталья Крандиевская-Толстая в мемуарах упоминает, что дом был странный: отец отсутствует, мать полуприсутствует, а дядя Серёжа с апостольской бородой ведёт хозяйство на широкую ногу. Анастасия Крандиевская продолжала активный образ жизни, увлекалась шведской гимнастикой, носила брюки и эпатировала буржуа.

В сентябре 1900 года Максим Горький пишет Чехову: Видел писательницу Крандиевскую – хороша. Скромная, о себе много не думает, видимо, хорошая мать, дети – славные, держится просто, Вас любит до безумия и хорошо понимает. Жаль её – она глуховата немного, и, говоря с ней, приходится кричать. Должно быть, ей ужасно обидно быть глухой. Хорошая бабочка. Самой Крандиевской певец волжских босяков советовал: Тётушка Настасья, вам не романы писать, а посадить вас в инкубатор, чтобы вы талантливых детей рожали... К счастью, совету Горького тётушка Настасья не последовала и литературную деятельность не бросала. В 1896 году она, если можно так выразиться, вторично дебютировала в «Русской мысли» повестью «То было раннею весной». Впоследствии под этим названием появился целый сборник рассказов и маленьких повестей, написанный под сильным влиянием Чехова. Крандиевскую оценили. И хоть критиковали за многословие и отсутствие значительных характеров, но сборник ««Ничтожные» и другие рассказы», вышедший в революционном 1905 году, читательскими кругами был принят с интересом. Привлекало и то, что писательница недавно побывала в ссылке, отправившись туда со всеми детьми за... Сергеем Скирмунтом. То-то раздолье было столичным сплетникам. А похоже, зря трепались.

Не только ссылка в Олонецкой губернии и годы реакции наложили на творчество Крандиевской свой отпечаток, но и страшная трагедия: в 1907 году умер от воспаления мозга одиннадцатилетний сын Сева. С горя писательница ударилась в философию, ушла с головой в ЛЬва Толстого и Достоевского, в романе «Тайна радости» (1913) предлагает проект общественного переустройства, несколько сектантский, но всё же, всё же... Её собеседники в этот период – Василий Розанов, братья Трубецкие, а также Сергей и Елена Бердяевы, старший брат и невестка Николая Бердяева. Между прочим, Сергей Бердяев был блестящий украинский поэт и переводил на украинский русскую и немецкую классику, а с украинского Ивана Франко и Осипа Маковея, а что касается Елены Бердяевой, она писала интереснейшие рассказы из украинского и еврейского быта, который знала досконально. Октябрьскую революцию Анастасия Крандиевская не приняла, очень тяжело переживала нищету и недоедание. У молодёжи в мемуарах наблюдается какое-то весёлое безразличие по отношению к голоду, а Крандиевская была взрослый человек, организовывала помощь голодающим и знала, как опасна дистрофия. Впоследствии она всю жизнь экономила и отчаянно берегла провизию. В 1928 году умер Василий Крандиевский, и писательница переехала к дочери Наталье, к тому времени вышедшей замуж вторым браком за Алексея Толстого, красного графа.

Литератор И. Малютин вспоминает о семье Толстых и о бабушке: В тот вечер я разговорился с нею о её рассказах, читанных мною ещё в деревне в 1905 году. Это заинтересовало Крандиевскую, но писательница была почти совсем глуха, и разговор наш не клеился. Заметим, что беседа Малютина и Крандиевской состоялась в начале тридцатых. Рассказы помнились более четверти века! Вот вам и отсутствие значительных характеров.

Анастасия Романовна Крандиевская, мамина мать, была писательницей, — рассказывает композитор Дмитрий Толстой, внук Крандиевской, — (Её имя можно прочесть в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, в третьем дополнительном томе.) Она была своеобразным человеком, трудным и неуживчивым, но умным и талантливым. Она была чрезвычайно любознательна и по поводу всего на свете высказывала оригинальные, иногда пророческие суждения. Однажды (это было в 1935 году) бабушка вызвала меня в сад, чтобы просвещать и поучать. Там она удивила меня, произнеся такие слова: «Вот немецкие фашисты зверствуют, жгут книги, погрузили Германию во тьму и варварство, а знаешь, что я тебе скажу? Ты, наверно, удивишься, но я уверена, что мы ещё будем с ними дружить». Тогда все посмеялись над бабушкиными нелепыми фантазиями. Но не прошло и пяти лет, как в Москву приехал с дружеским визитом Риббентроп. Бабушки уже не было в живых, но мама, я и братья вспомнили её слова.
Бабушка продолжала много писать, хотя после революции её сочинения уже не печатали. К старости она оглохла и перестала следить за своим внешним видом: постоянно ходила в мятом старомодном жакете и юбке из сурового полотна. Как все глухие, она разговаривала громко, чем иногда возбуждала неудовольствие окружающих. Вообще, она совершенно не заботилась о том, какое впечатление производит на людей. Если прибавить к этому пылкий темперамент, мятежный дух, независимость в высказываниях и неукротимую жажду истины (бабушка была большим философом и дружила когда-то с В.В. Розановым), которая распирала её и заставляла порой резать правду-матку, не считаясь ни с чем, то можно понять, что в доме она не стала любимым существом. А жалко, ужасно жалко!

Обаянием Крандиевской, своей ровесницы, был покорён Герберт Уэллс, посетивший гостеприимный кров Толстого и Крандиевской-Толстой в 1934 году. Вокруг теснились гости, мечтавшие пообщаться с заморской знаменитостью, а Уэллс был поглощен разговором с ней, и, по-видимому, никого не замечал. Прощаясь вечером, Уэллс сказал маме: „Больше всего мне было интересно говорить с вашей очаровательной матерью“. Конечно, после фальшивых дипломатических тостов, после полуофициальных и полуискренних признаний бабушка была для Уэллса отдушиной. <�…> Ничего удивительного не было в том, что он почти весь вечер проболтал с нею, сидя на диване, в то время как остальные гости, на которых он не обращал никакого внимания, тщетно старались вступить с ним в разговор.

Дмитрий Толстой тем не менее отмечает: Отец недолюбливал тёщу, она раздражала его своей «достоевщиной». Ее самолюбивые претензии, склонность к дотошному анализу человеческих отношений, проявлявшаяся порой в пустяках, всё это претило ему. Видимо, он чувствовал в ней враждебное литературное начало, от которого он как писатель был далёк в своей манере мыслить и жить... А если предположить, что никакая достоевщина тут была ни при чём? Ведь налицо явные бытовые конфликты. Зять выжил тёщу, как это случается и в самых скромных семьях. Крандиевская после 1935 года переселилась в Дом для престарелых учёных (Халтурина, дом 10). После развода с Алексеем Толстым Наталья Крандиевская-Толстая немедленно взяла мать к себе. Умерла Анастасия Крандиевская в 1938 году в своём доме и тем избрала часть благую: блокада была к старикам и старухам безжалостна. Да и к кому жалостлива?..

Самое известное стихотворение Н.В. Крандиевской-Толстой называется «Маме моей»:

Сердцу каждому внятен
Смертный зов в октябре.
Без просвета, без пятен
Небо в белой коре.

Стынет зябкое поле,
И ни ветер, ни дождь
Не вспугнут уже боле
Вороньё голых рощ.

Но не страшно, не больно…
Целый день средь дорог
Так протяжно и вольно
Смерть трубит в белый рог.

1913

В интернете удалось найти один лишь рассказ А.Р. Крандиевской под названием «Только час». Он основан на реальных событиях: писательница действительно сама спускалась в шахту и откровенно отразила свои впечатления. Мне немного совестно, что я такие вещи публикую на ночь. У кого клаустрофобия, тем лучше не читать.

I

Молоденькая писательница Рябушкина из разряда «начинающих» приехала в рудничный поселок Хотеевку за «материалом». Остановилась она у местного доктора Зуева — жена которого Марфа Ивановна доводилась дальней родственницей Рябушкиным, — и едва только переступила порог докторского дома, как тотчас же засыпала вопросами: сколько рабочих? какова заработная плата? скольким часам равен рабочий день? часты ли несчастные случаи и от каких причин? как вознаграждаются рабочие за увечья? какова администрация — справедливая или несправедливая?.. и т. д. и т. д. до бесконечности...
Доктор, коротенький и пузатенький, плешивый и розовый, давал «показания» бойко и весело, с шуточками и прибауточками, уснащая трескучую речь свою беспрестанным обрывистым смешком, похожим на кашель. Выходило у него так: скажет фразу и сейчас же весь заколышется, побагровеет и — «ках-ках-ках!..».
— Часты ли несчастные случаи?.. ках-ках-ках!.. Да сколько угодно... ках-ках! Тот под вагончик угодил, того камнем прихватит, землей завалит, дурным газом отравит... да мало ли случаев у нас!.. Вот на прошлой неделе трое рабочих на твердую породу напали: рыли-рыли, ничего не выходит, надо было порохом взорвать... так один-то, что фитиль поджигал, не успел вовремя отскочить, ему полживота так и выхватило... А третьего дня глыба угля рухнула и двоих забойщиков насмерть расплющило... только мокренько стало... ках-ках-ках!..
Рябушкину хоть и раздражал нелепый хохот доктора, но все же слушала она внимательно, с тою трепетною и напряженною жадностью, на какую способны только «начинающие». Вопросы свои она задавала по заранее составленной «программке», заключавшей в себе тридцать два вопросных пункта. «Показания» доктора тоже разносила по пунктам, быстро испещряя поля программки какими-то одной только ей понятными иероглифами. Дойдя до пятнадцатого, она энергически раза два подчеркнула цифру 15, строго сдвинула брови и спросила тоном особенно деловитым и озабоченным.
— Ну-с, а какие же у вас просветительные и увеселительные учреждения для народа?
На что весёлый доктор в знак величайшего изумления расхохотался чуть не до истерики.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив