Юность героя

Будущий любимец Привоза и Пересыпи родился зимой 1890 года в бедной греческой семье, каких было много в Одессе конца XIX века. Отец Георгий торговал на Привозе зерном, но его бизнес, оставшийся по наследству от тестя, сильно потеснили конкуренты-евреи. По семейному преданию, прадедушка (со стороны матери) дослужился до чина фельдфебеля в Арнаутском полку, что матушка поминала отцу часто, когда тот возвращался с Малой Арнаутской, пропив весь дневной заработок.

С детства Костю манило море, он готов был до одури нырять с причала на Ланжероне, когда дачники смеха ради бросали в воду монетки. Тогда он задружился с легендарным “папой” Сатыросом, который сначала позволил мальчишке помогать на берегу развешивать сети на просушку, а потом постепенно стал учить морской премудрости.

Первая работа, которую “папа” поручил Косте, было вывозить на лодке в море романтически настроенных клиентов (часто это бывали пары, солидный мужчина с молоденькой девушкой, но случалось всякое). Двухчасовая прогулка позволяла паре уединиться, а мальчишка научился искусству молчать обо всём, что он видел и слышал.

По рыбам, по звездам

Дмитрий Сатырос был хорошо известен в городе. Поэт Эдик Багрицкий прославивший его потом в стихотворении, любил романтику не меньше, чем греческий коньяк, который “папа” привозил из Румынии. Всем нужен был табак, в том числе чекистам. Но денег у населения было очень мало, и даже рыбу приходилось продавать нелегально, чтобы какой-нибудь ревнитель социалистической собственности её не реквизировал.

Обычно папа брал с собой в поход молодых  – Алексей Янаки со стакселем, Сатырос на румпеле, а Костя управлял гротом. Жили бедно, но всё-таки не голодали.

Когда в Одессу пришел НЭП, дела пошли лучше. Походы в Румынию (знамо, под прикрытием рыбной ловли) приносили хороший доход. Костя ходил вразвалочку в хромовых блестящих сапогах, и все девушки на Молдованке прихорашивались, заслышав скрип его походки. Поэтому женился Ставракис поздно, мать ворчала – уже пора остепениться.

После того, как в исполнении Утесова стихотворение Багрицкого¹ приобрело всесоюзную известность, рассерженные пограничники устроили облаву на Сатыроса. К счастью для Кости, в тот раз он остался на берегу. Янаки застрелили при попытке к бегству, а “папу” Сатыроса отправили строить Беломорканал имени И.В.Сталина. Добрые люди говорили, что там загибались и те, кто втрое моложе.

Папа Ставракис

Вот так в 1930 году дело старого наставника перешло Ставракису. Пришлось, конечно, заставить блатных уважать себя, и совсем не в евгений-онегинском смысле. Умирать Костя не собирался: у него росла любимая дочь (1927 года рождения), и ради неё он был готов умереть всех убить.

В знак этого уважения всё чаще называли его за глаза “папа Ставракис”. Обращались к нему по-прежнему “Костя”.

Война

Как известно, война налетела на Одессу стремительно. У Ставракиса даже мысли не возникло уезжать из Одессы, а потом, когда режим оккупации стабилизировался, Ставракис продолжал вести прежний образ жизни. Очень помогало то, что с румынскими офицерами Костя мог вести разговор на их родном языке.

При этом он не отказывал в помощи и советским подпольщикам. Деньги они платили, но Костя стеснялся брать с них “по особому тарифу”. Чаще это были толстые запечатанные письма, которые он должен был оставлять в условленном месте на безлюдном берегу.

Дочь Веру фашисты забрали в Германию в ост-арбайтеры, и она, по рассказам спасшихся подруг по несчастью, погибла где-то в Саксонии, под американской бомбардировкой. Жена Соня умерла от туберкулеза зимой 1944 года, когда в городе уже хозяйничали немцы.

В эти годы прибился к Косте мальчонка лет десяти, потерявший родителей при бегстве на восток, в июле сорок первого. Ставракис заботился о хлопчике, как мог, и потихоньку, как это было с ним самим, начал обучать морскому делу.

Освобождение

И Красную Армию, и Победу Ставракис встретил восторженно. Он всё надеялся услышать весточку от дочери, но пока всё что изменилось – мальчишку–помощника у него забрали, поместили в детдом.

Свежая рыба по-прежнему нужна людям, а также чулки и прочая контрабанда, так что Костя работает, несмотря на солидный возраст.

Мальчонка иногда появляется, навещает. Хоть как-то утешает Константина Ставраки.

Что будет

Ставракис знает про высылку крымских греков и понимает, что до одесских это неминуемо докатится. У него нет никаких иллюзий о том, что ему удастся депортации избежать: слишком уж известный он в городе персонаж. Можно, конечно, самому уехать куда-нибудь на Север – но там ведь нет Черного моря, так что лучше сразу сдохнуть.

Или, наоборот, в Румынию и дальше – глядишь, и в Грецию можно попасть. Технически, такая возможность есть, его шаланда не раз ходила в Констанцу, и он умеет выбрать безлунную ночь и штормовое море, чтобы уйти из под носа пограничников. Но в такой дальний поход самоубийственно отправляться одному. Плюс, чтобы подкупить румынских чиновников, добраться оттуда до Греции, и начать там новую жизнь нужны деньги. Немалые. И не рубли.

Реальный шанс Константиноса Ставракиса – договориться с кем-то, кому до зарезу нужно бежать из СССР, у кого есть серьёзные деньги. И перевезти его за границу – а заодно, и самому спастись.

Впрочем, если остаться дома, может быть вернется из германского рабства Верочка… Бывали же такие случаи, что все говорили “убит”, а потом человек возвращался домой. А если сбежать из Одессы, как она его найдет? Надо будет хотя бы оставить для нее послание, что ли?

И что из этого вышло (отчет)

Первым обратился к Косте Моня. И такое рассказал, ну до того красиво, что папа Ставракис, православный моряк, натурально попал в лапы Тель-Авива. Моня называл её Яффой и сладко наплёл про старинные греческие церкви, про бычков, тунцов и креветок. Правда, за кефаль Моня не знал, но простим ему эту оплошность. Моне нужно было перевезти "два подарочка" в обход таможни, а меня вполне устраивал вариант ловить рыбу в Тивериадском море, по заветам Св.Петра. Моня объяснил, что у англичан претензии только к евреям, а к паломнику-греку отнесутся с пониманием, и обещал помочь всё на месте обустроить. Выдал мне ксиву ״לחברי היקר יאיר״⁴, и я стал готовиться к побегу.

Нет, к Ядвиге по поводу усыновления Волчонка я не пойду. С такими партейными у меня общего языка никогда не было. И ребенку такой родственник с сомнительной репутацией может быть только обузой. Если не удастся забрать мальчика с собой (а он стремается, и это понятно), то вышлю ему денег ехать в Москву, поступать в Консерваторию.

К ночи, как и обещал Моня, в лодке нарисовались два "подарочка": оружие и чемоданчик. Всё на мази, подумал Костя. Но не могу же я уйти в такое опасное плавание, когда на моей совести висит долг покойному Сале. Осложнялось это тем, что 500 целковых у меня не было. Я попытался продать чулки в швейную малину (а ведь надо было бы и презервативы им толкнуть), но тут как раз на них нагрянул Гоцман, и я еле успел смыться, не договорившись с Мадам. Стало страшно: если УГРО нагрянет, или не приведи Господь, НКВД – как я буду с ними за еврейские пулеметы разбираться. В море будет спокойнее.

Возвращаюсь в печали к причалу: приходится всё бросать нерешённым – а там меня ждет кент. Уважительно так говорит, "у Вас по слухам в лодочке Котин чемоданчик. Отдайте его по-хорошему. Если деньги там есть, или что-то ценное, можете себе оставить. А чемоданчик верните, очень Котя по нему огорчается". Ну, говорю: "ты, дружок, отойди отсюда. Я отчалю, и если ваши вещи ко мне попали, найдешь после на причале." Проверяю свой тайник: действительно, Котин чемоданчик, в точности как описали. Внутри - никаких сионистских протоколов нет. Кладу его на причал и быстро отчаливаю. А у самого – сердце упало: если эти евреи до такой ерунды опускаются, чтобы у вора чемоданчик срезать, то как же я с ними буду серьезное дело-то иметь. И вообще я евреев не люблю (см. семейную историю).

Что же делать? Тут ещё и шторм разыгрался, так что всю ночь я провел в море, чуть на скалы не выбросило. Но к утру стихло, я оружие-то припрятал в тайнике, которым всю войну пользовался, чтобы красным партизанам посылки передавать, и с тяжелым сердцем вернулся в родной город: надо же объяснить Моне, что я ему второй подарочек не везу.

На причале меня поджидали механики. Им "вдруг" очень нужно оставить социалистическое Отечество, и денег не пожалеют. Отлично, пусть они отдадут мой долг: я возьму их в Стамбул (предварительно запугав тяжестью многодневного перехода), если они организуют пожертвование 500 рублей детскому дому. Ведь других наследников Александр Иванович Сало не оставил.

Моня, как это свойственно фраерам, сказал легко, что за чемоданчик ничего не знает, и вообще – оружие это то, что его интересует, а остальное, мол, халоймес. Чтоб у тебя, Моня, были такие халоймес, как я всю штормовую ночь переживал, что делать с твоим подарочками. Костя знает хранить тайну, и если у тебя груз оружия, то лучше предупреждать!⁵.

Возвращаются пассажиры, но не одни: у них с собой пулемет и… директор детского дома! С дочерью и с Волчонком!! Он уходит со мной! Но что же делать? У меня в шаланде грузоподъёмность 4 пассажира, а нас уже шестеро!

Вот тут-то и прибежали мусора, началась пальба. Чалый⁶ погиб, но и ментов всех успели положить. Быстро поднимаем парус, отдаем концы (не в том смысле, что Вы подумали). И в этот момент, когда мы уже в лодке (под завязку, в соответствии с указанной в тех. паспорте пассажироподъёмностью⁷) и я только кепочку поменять не успел, появляется Давид Маркович собственной персоной. "Стоять, стрелять буду!" – кричит. Наш бандит держит в руке револьвер и отвечает: "или ты будешь стрелять в ребенка?"

Гоцман задумался на мгновение, развернулся и исчез из виду.

Эпилог. 10 лет спустя.

Каждый из читателей, кто принесет линк на этот текст в известный всему Яфо ресторанчик קוסטה המלח в старом порту, получит 10% скидку и кофе по-гречески бесплатно. Кофе по-турецки или по-арабски не подадут здесь ни за какие деньги. Ронен Зееви, с отличием закончивший Парижскую консерваторию, прервал итальянскую гастроль и принял командование вооруженным на время Синайской Кампании рыболовным судном, захватил остров Снапир, после чего вывез последних евреев Порт-Саида, замкнув тем самым круг.

1. На самом деле, слушать надо Берковского:
   
   
   
2. До шмона дело не дошло, увы.
   
3. Это сделало шикарный эпизод, позволив товарищу Гоцману проявить характер и не стрелять в детей, оказавшихся заложниками бандита.
   
4. В этом месте необходимо уточнить, что по жизни я познакомился с Мариком в Иерусалиме - мы прожили несколько лет в одном доме на улице Штерн.
   
5. Оказывается, ни Моня, ни его подручные не были замешаны в Котином чемоданчике: https://www.facebook.com/events/1617905441613436/permalink/1840605559343422/
   
6. Маблунга
   
7. Отдельные извинения рыбачке Соне: ну не смог я взять её с собой, шаланда картонная не резиновая.