Какие привлекательные бонусы можно получить в онлайн казино Пин Ап? 
Военно-морская клюква 
А может уже надо ударить? 
Электричка в сторону Киевского вокзала перед мостом через Сетунь, 1967 г. 
Поговорите с детьми, чтобы не попали в беду... 
Любовь и смерть всегда вдвоём... 
И ещё вот такие новости - хотим издать настолку! 
Танцевальный киноквиз №17 - итоги, ответы 
Хроники строительства МЦД: Беговая. Апрель 2024
04.12.2017 —
Альпийский фронт - 3. ( 75 фото )
Конец дивизии "Великая Германия".
oper_1974 — 04.12.2017
"Мы с нашими пистолетами и
карабинами, а также штурмовой винтовкой оказываемся в резерве на
случае контратаки. Командир пехотного подразделения должен
находиться слева от нас примерно в ста метрах. Впрочем, возможно,
он ранен, так как связист, которого я послал туда, чтобы установить
контакты, вернулся ко мне только с картой, которую нашел на
месте.Я передаю ее командиру батальона. Пока Пёршкен еще находится в наших руках, и там русские, вероятнее всего, перейдут в атаку. Так и происходит. Сначала противник занимает опушку леса, предварительно обработав ее минометным огнем, так что осколки летают буквально у наших ушей.
Особенно безобразно ведут себя "корчеватели деревьев". Так называют снаряды с особо чувствительным взрывателем. С каждым разом они переносят огонь все дальше в глубь леса.
Затем раздаются крики "ура! ура!" наступающих Иванов. Они уже около одного из окопов. Однако непосредственно перед нами их еще не видно. Но вскоре мы уже замечаем, как слева и справа от нас они проникают в лес. Обороняться здесь нам сложно.
Правда, из леса по русским наша артиллерия ведет огонь, но мы чувствуем угрозу с обоих флангов. В то время как мы напряженно ищем выход, с обеих сторон леса раздаются отвратительные крики буйствующего противника. Затем все совершается очень быстро. Танки стреляют по нашей позиции в лесу из пушек, осколки минометных мин буквально косят траву.
Прямо конец света! Я посылаю солдат, чтобы забрать продовольствие в землянку. У одного из солдат - штурмовая винтовка. Я беру свой пистолет-пулемет. В окопах мы пережидаем обстрел. Противник внезапно прекращает огонь, и наступает тишина. Я не верю своим глазам. Солдаты выходят из окопов и землянок. Однако за 100 м перед нами раздается дикий крик "ур-ра!", и иваны идут на нас.
Мой связист проклинает все на свете, надевая штык на винтовку. Остальные минометчики спрятались за первыми попавшимися укрытиями и стреляют в противника. Почти у половины моих людей (танкистов и водителей) нет никакого оружия, кроме пистолетов, которые не могут стрелять на дальнее расстояние.
Связист стреляет из своей штурмовой винтовки. Я прыгнул за толстое дерево и прицельно стреляю в самых первых врагов. Наш огонь вынуждает русских бросаться носом в грязь. Они остаются лежать, а это уже большой успех для нас.
Мы стреляем еще несколько раз и уже надеемся, что нападение отражено, как мимо нас прошумели мины, а затем по деревьям затрещали осколки. Мы даже не слышали выстрелов миномета, открывшего стрельбу.
Я оглядываюсь в поисках укрытия. Дважды рядом со мной пролетели осколки, и мне показалось, будто бы кто-то бьет меня по ногам дубинкой. Потом я почувствовал какое-то жжение в обеих ногах. Я мешком заполз за деревья.
Правая нога была парализована, начиная с колена. Сначала я вовсе не ощущал боли, весь поглощенный происходящим боем. И только теперь понял, что ранен. Ища помощи, я осматриваюсь. Вижу, как наш командир кивает солдатам и исчезает в лесу. Люди где-то сзади. Я хочу заползти поглубже в лес, но ноги окончательно отказывают.
Я беспомощно смотрю вперед, русские возвращаются, они уже в 50 м от меня. И я не могу даже двинуться. Проклятье! Я поднимаю свой пистолет-пулемет и вставляю новый магазин. Стреляю в приближающихся иванов, с трудом глотая воздух. Затем внезапно появляются двое моих минометчиков и забирают меня.
18 марта 1945 г. Наконец мы прибываем на место - Волитта. Между тем уже стало совсем светло. Холодно. Весь промерзший, я тащусь, как и другие раненые "хиви" (бывшие русские солдаты на немецкой службе), с санитаром на дивизионный медицинский пункт. Он размещен в одном из крестьянских домов.
Здесь лежат или сидят, опираясь на костыли, тяжелораненые, на три четверти уже мертвецы. В доме все помещения и комнаты полностью забиты этими бедными парнями. Одни слабо стонут и передвигаются туда-сюда, однако большая часть лежит спокойно, закрыв глаза.
И снова мне повезло! Два солдата доносят меня до двери перевязочной и оставляют там. Мне, пожалуй, пришлось бы ждать полдня, пока подойдет моя очередь. В таких ситуациях черно-серебристая нашивка на рукаве, отличающая "Великую Германию", конечно, имеет преимущество. Поэтому я прождал только один час.
Бедная Германия! В то время как я лежу здесь, на столе, бомбы летчиков с Ил-2 гремят снаружи. Поблизости разрываются мелкокалиберные бомбы, затем слышится шипение запускаемых ракет и в последнюю очередь продолжающие стучать несколько минут молоты бортовых пушек и треск пулеметов. Затем все солдаты, которые могут еще бежать, несутся в укрытия.
Двое санитаров поднимают меня на носилки, и мы отправляемся. Как только мы появляемся между домами, русский снаряд, как привидение, обрушивается точь-в-точь на нас и врезается в землю, но не разрывается. Это так называемый случайный снаряд, как его называют. Но он вполне может еще рвануть, ранить случайным попаданием или даже убить.
От страха оба санитара бросают меня и мчатся в укрытие. Они не решаются прийти сюда снова. Мне совсем не улыбается погибнуть еще раз, и чувство страха не оставляет меня. Наконец мои "герои" все-таки появляются и быстро тащат в следующий дом.
За окном слышны какие-то крики, топанье ног и беготня. Кажется, там что-то происходит. Запрягают лошадей, грузят машины. Что случилось? Я приподнимаюсь и смотрю в окно. Вижу, как какие-то солдаты с фаустпатронами бегут к пулеметам и минометам.
Зенитное орудие на самодвижущемся лафете подходит к домам. Начинается артиллерийский обстрел. Страх опять охватил меня. Неужели нас оставят здесь так просто? Открывается дверь, входит санитар, идет от одного к другому, трясет их - никакой реакции.
Он слушает пульс, нажимает на белки глаз. Мертвые - мертвые - мертвые! Я - единственный, кто здесь еще жив. Санитар берет солдатские книжки из карманов мертвых и открывает капсулы с личным знаком. Затем он ищет то, что осталось в сумках.
Санитар спрашивает, нужно ли мне это. Сначала это меня коробит, но затем соглашаюсь, так как не знаю, получу ли в дальнейшем что-нибудь из еды или курева. Я спрашиваю его, что значило там, снаружи, это беспокойство? Он отвечает, что дивизионный медицинский пункт должен сворачиваться, так как противник, видимо, прорвал фронт где-то впереди.
Затем он быстро выходит. Бедные парни, которые лежат здесь, — это танкисты, пережившие тяжелые сражения, у которых были подбиты и сгорели машины. Теперь у меня только одна мысль: как бы меня не забыли здесь!
Изо всех сил я ползу к двери и вижу, как санитары готовятся к выступлению. На машины для перевозки лошадей грузят большое число раненых, но ко мне никто так и не подходит. Я кричу в проем двери и угрожающе размахиваю пистолетом-пулеметом. Тогда ко мне все-таки приближаются двое санитаров и несут меня на одну из машин. Врач остается. Он решает передать в крайнем случае русским нетранспортабельных раненых.
Хуже всего, что летчики с Ил-2 не оставляют нас в покое. Они беспрепятственно кружатся вокруг, бросают бомбы и ракеты, стреляют из пулеметов по грузовикам, домам и солдатам. Когда-то гордая боевая немецкая военная авиация не может противопоставить им ничего.
На набережной зенитная пушка 8,8-см делает все, что может, но теперь она вынуждена защищать уже сама себя. Дым, чад от горящих грузовиков разносятся по улицам. Солдаты спасаются от атак летчиков на полях.
Если самолеты подлетают к нашей колонне, то все солдаты и раненые, которые могут еще бежать, прыгают с грузовиков и отбегают от них, прячась в уличные канавы или в окопы. Мы, остальные раненые, лежащие в кузовах машин, обреченно смотрим на хозяйничающие в воздухе самолеты.
19 марта 1945 г. Мы, замерзшие, лежим в кузове грузового автомобиля. Возникает страшный вопрос: что будет теперь с нами? Наконец приближается отставшая колонна. Я с несколькими ранеными выбираюсь из грузовика, и мы едем через Валгу в старый Орденсбург.
Там остаемся в старой церкви (церковь Ордена). Здесь убрали все скамьи и положили на пол солому. На ней бок о бок лежат многочисленные раненые. Бог мой! Какое бедствие! Я осматриваюсь, но не вижу ни одного из знакомых.
Несколько часов лежу с закрытыми глазами. Потом чувствую сильный голод. Из планшета я вытаскиваю банку масла и кусок хлеба. Я так голоден, что хлеб мне кажется сладким пирогом. Затем поворачиваю голову к алтарю, который освещен пробивающимися солнечными лучами.
На нем - икона Божьей Матери с Младенцем. Окружают их толпы ангелов. Все, что позолочено, блестит и сверкает. Мы еще не были никогда так близки к небу, как здесь. Я так восхищен этой картиной, что вынимаю свою фотокамеру "Агфа" (приобретенную в Гут Весдельне) из футляра и фотографирую эту прекрасную картину.
К сожалению, я так и не увидел этой фотографии. Я закопал пленку в саду моего дяди в Шверине с другими вещами, прежде чем убежать 1 мая 1945 года из военного госпиталя через Гадебуш - Роггендорф - Лассан от русских.
Наконец подходит санитар с двумя костылями, и я имею возможность встать. Едва я отошел несколько метров от церкви и остановился за большим каменным надгробьем, как загремела русская артиллерия, и затем тяжелые гранаты 15,2-см "черной свиньи" зашипели со стороны Бальги.
Черные облика дыма указывали на то, где разорвались снаряды. Я кое-как отполз к церкви. Следующие осколки трещат уже на кладбище. У меня создается впечатление, что иван имеет своим ориентиром для пристрелки как раз эту церковь. Но в ней я чувствую себя спокойно.
Я ложусь, прижавшись к мощной каменной стене, рядом с дверью. И снова бросаю взгляд внутрь на кафедру и алтарь. Солнечные лучи упали на фигуру Христа и позолоченных ангелов, и они ярко засверкали.
Я невольно подумал: "Мой Бог, как ты можешь позволить, чтобы здесь происходило такое!" У меня перед глазами возникают маленькие дети, замерзающие на обочинах дорог, раненые, лежащие здесь, вообще все, кто испытывает сейчас бедствие и нужду. "Бог мой, ты покинул нас?" Но Бог молчит!
За надгробным камнем нахожу место, где могу "опорожниться". Наконец мне это удается, и облегчение приносит пользу. Внезапно подъезжает запряженная лошадью повозка. Кучер "хиви" прыгает с козел и кого-то ищет. Тут он видит меня, с нашивкой на рукаве "Великой Германии", и кивает.
Убедившись, что я ранен, он подходит ко мне, и я узнаю, что он послан для перевозки раненых из "Великой Германии" отсюда в Розенберг. Там есть маленькая гавань, откуда корабли перевозят раненых в Пиллау.
Так как в тот же момент церковь снова начинает обстреливать артиллерия, он быстро мчится к лошадям и успокаивает их. Затем подходит ко мне и помогает взобраться на козлы. Счастливый, я усаживаюсь там и вновь чувствую приступ боли. И затем слышу опять столь привычное ворчание в воздухе.
Я вижу низко летящий штурмовик (Ил-2) с красными звездами на несущих поверхностях. Я вижу даже летчиков в кабине. И сразу же раздаются взрывы бомб, стук бортовых пушек - словно молотом по наковальне - и шипение ракет.
Мне не очень-то приятно сидеть здесь так высоко на козлах. Если возникнет серьезная опасность, то я не смогу, как "хиви", спрыгнуть с козел. Но он внимательно наблюдает за самолетами и старается ехать так, чтобы повозку не было видно с воздуха, например под кронами деревьев.
Я вижу бункер-землянку и узнаю флаг Красного Креста над ней. К нам походит офицер медицинской службы и интересуется, куда мы едем. Узнав, что в Розенберг, он просит захватить с собой тяжелораненого, с огнестрельным ранением в живот, солдата. Трое бойцов приносят полумертвого мужчину и осторожно кладут его позади на повозку.
Мой последний бастион - это спина "хиви", защищающая меня от осколков. Время от времени небо очищается, но потом снова появляются самолеты и грохочут бомбы так, что закладывает уши. Я судорожно осматриваю небо. И вижу направляющийся к Розенбергу американский бомбардировщик "Бостон", бросающий на город бомбы.
Взрывная волна доходит даже до нас. Все гремит и грохочет, когда бомбы взрываются и черные грибовидные облака поднимаются в воздух. Теперь прилетают русские самолеты и бросают бомбы на Бальга.
Обе лошади, по-моему, глухие, так как они не реагируют ни на воду, ни на взрывы, бушующие вокруг. На воде залива я вижу только несколько лодок, и их тоже обстреливают летчики.
Я оглядываюсь, и вслед за мной "хиви" поворачивает голову. К нам направляется целый эшелон самолетов противника, которые собираются бомбить Розенберг. Но они, конечно же, нас заметили. Мой бог! Что теперь будет?
Самолеты летят над пляжем и берегом, по которому мы едем. Здесь у нас нет никакого укрытия. И я уже слышу, как стреляют по нам бортовые пушки и пулеметы. Их грохот заглушает даже шипение ракет. Маленькие облачка зенитных разрывов растворяются в небе под фюзеляжами самолетов.
Проклятье! Когда вокруг нас начинают подниматься фонтаны грязи и песка, мой "хиви" кувырком прыгает с козел в одиночный окоп. Я вновь вижу пилотов в кабине машин, которые, слегка покачивая крыльями, улетают теперь от нас.
Один из летчиков отделяется от эскадрильи и летит на более важную для него цель. Это артиллерийские позиции зенитной пушки калибра 8,8-см. Я вижу, как на прислугу орудия и лошадей обрушивается бомбо-штурмовой удар.
Мы приехали в Фолиендорф - городишко на полпути от Бальга до Розенберга. На стенах домов, бортах грузовых автомобилей и других свободных плоскостях бросается в глаза лозунг, намалеванный белой краской: "Смелость и верность".
У меня есть время поразмышлять. Я думаю о том, что немецкие солдаты здесь, в Восточной Пруссии и в ее городах Замланде, Пиллау и Кенигсберге, воевали, фактически только исходя из стремления спасать многочисленное восточнопрусское население, дать ему возможность убежать от жаждущих мести советских солдат.
И уже снова прибывают проклятые летчики. Бортовым оружием они решили, пожалуй, уничтожить нашу повозку, так как вокруг нее сыплются осколки и взрываются маленькие бомбы. Отвратительное чувство! Я наклоняюсь, поднимаю воротник мундира.
Так как "илы" обычно подходят сзади, из Фолиендорфа, мне всегда кажется, что меня ранят в спину, особенно потому, что я сижу высоко на облучке рядом с кучером безо всякого укрытия. Все трещит и свистит вокруг меня, осколки стучат по повозке, на которой лежит бедный парень с огнестрельным ранением в живот.
Я был уверен, что он еще раз ранен или уже убит, но, когда летчики улетели, посмотрел на повозку и, к своему удивлению, убедился, что он еще жив. Но я не могу забыть ужасную картину. Бомбы упали прямо в группу из шести-восьми солдат.
Теперь они лежат окровавленные, изувеченные, с оторванными частями тела и разбитыми головами. Это поистине страшно! И повсюду между убитыми рассеяны маленькие ямки от малокалиберных бомб, которые летчики сбрасывают в массовом порядке.
После того как мы проехали там, я весь пропах кровью. Эти картины уничтожения никогда не изгладятся из моей памяти. Здесь окружен на самом тесном пространстве остаток 4-й армии, спиной упершийся в море: "Смелые и верные!"
Дальше! Еще дальше! Мы не должны здесь оставаться. Теперь мы уже видим цель - Розенберг. Это единственное место, где залив выходит далеко к берегу. Я не вижу ни кораблей, ни сходен, ни людей. Вокруг причала вздымаются фонтаны взрывов, пропадающих высоко в солнечном свете.
Начинает реветь ракетная установка "катюша", однако все ракеты ложатся на пляже и на воде у набережной. Высоко в небо поднимаются фонтаны воды, но они не приносят значительного ущерба. В воде плавает много опрокинутых, полузатонувших лодок. Спасительный причал для посадки на пароходы отошел от набережной примерно на 1,5 км.
При взгляде на причал в Розенберге я вижу несколько маленьких моторных и весельных лодок и паромов. Залив здесь полукругом вклинивается в гавань. Снова и снова фонтаны бурлящей пены высоко поднимаются из воды.
"Боже мой! Если бы мне только удалось попасть на причал!" Жуткий страх снова охватывает меня, может быть, сильнее его я еще нигде не испытывал.
С крутого склона высоты 21 нам кричат несколько вояк: "Ты идиот! Уезжай отсюда со своей телегой быстрее, ты вызываешь огонь на себя! Русские вот-вот будут здесь! Уезжай быстро!"
Я толкаю в спину "хиви": "Вперед! Давай!" Затем сверкает молния разрыва прямо перед нами. Грязь, пыль, чад, осколки! Мы погоняем лошадей. Мой "хиви" сидит смертельно бледный рядом со мной.
Я нахожусь в таком же жутком состоянии, как и он."Хиви" держится одной рукой за козлы, в другой у него хлыст. Я рву его у него из рук и кричу на бедных лошадей так, что меня вполне может услышать противник: "Ей! Ей!", и с шумом орудую кнутом.
Летчики летают как-то лениво, но достаточно дерзко. Они бомбят артиллерийские огневые позиции на морском берегу, Там снова высоко поднимаются грязь, чад и дым. В то же время я слышу гром зенитных орудий. Но "упрямые летуны" продолжают стрелять из бортового оружия.
Будучи защищены снизу броней, они опускаются к самой земле. Никто не может сбить их. Наконец молоты бортовых пушек замолкают, и не шипят больше ракеты. Самолеты перепахали весь Розенберг.
Все здесь выглядит ужасно! На улицах наряду с горящими руинами появились огромные воронки от бомб, дома сжаты взрывной волной друг с другом. Здесь остались целыми только маленькие домики. Я никогда не забуду ту ужасную картину, которую затем увидел.
На большом дереве, в которое угодила бомба, я вижу, в четырех-пяти метрах над землей, на нижних ветвях висит санитарная машина. Водители и санитары, сопровождающие раненых, мертвы. Их тела спускаются из открытых дверей! Позади двери широко открыты.
Мы неожиданно останавливаемся на перекрестке у жандармского бетонного бункера и узнаем полевого жандарма по жестяному знаку, который висит на цепи на его шее. Эти жандармы внушают страх обывателям.Мы их называем "кулачными героями". Их задача - повсюду добиваться соблюдения порядка.
Однако местный жандарм боится даже голову высунуть из бункера. Мы останавливаемся, чтобы узнать, как пробиться к причалу. Я спрашиваю жандарма, стараясь перекричать рев бортовой пушки: "Где самый короткий путь к посадке на корабль?" Жандарм объясняет, как туда проехать, и сразу же скрывается в своем бункере.
Мой "хиви" прячется с одним солдатом за брусья. Я охотно пожелал бы ему всех благ, так как он был тем, который помог мне в Бальге пересесть на его повозку и довез досюда. Больше я его не видел. Я сижу на причале со своей длинной затянутой в бинты ногой.
Появляются солдаты из дивизии "Герман Геринг", которые ждут здесь парохода. Все они снабжены необходимыми документами, все имеют какое-либо специальное образование, или же это танкисты без танков. Они думают, что корабль уже скоро прибудет. Как только снаряд взрывается на причале, все быстро исчезают за парапетом набережной. Из Розенберга прибывают отдельные раненые. Некоторые прихрамывают или даже ползут!
Наконец я вижу, как к набережной подходит маленький корабль, раскачиваясь на высокой прибрежной волне, и наезжает почти на причал. Быстро спрыгивают несколько матросов, нахлестывают причальный канат на тумбу и затем кричат: "Быстро! Быстро! На корабль!"
Матросы помогают мне взобраться на палубу. Всех раненых, которым удалось попасть на пристань, также приводят на корабль. Затем отдают швартовы! Моторы начинают работать на полную мощность!
Судно вздрагивает. Описывая длинную дугу, корабль на большой скорости отходит от гавани на широкую воду. Так быстро, как только возможно для этого типа судна, корабль идет, отдалившись от побережья, в направлении Пиллау.
Теперь я уже вижу приближающуюся к нам гавань в середине набережной и восточнопрусскую землю, там, где 4-я армия пришла к своему закату.
Это случилось у немецкого Бахнау правее от русского блокадного кольца невдалеке от Розенберга у набережной залива и на востоке от Бальги со старой церковью, откуда я начал свою поездку, - вероятно, у Волиттника, правее другого крыла залива, отделенного косой. Существует ли сейчас еще Райхсштрассе - я не знаю.
В книге Рейнхарда Хаушильда "Плюс минус ноль" под заголовком "Горящий залив" - описаны все страдания и конец 4-й армии в котле Восточной Пруссии 29 марта 1945 года, как раз в то время, когда я там находился.
Передо мной встают, как на сцене, шум, гром, грохот, треск и дым на почти безоблачном ясном небе и светлом солнце марта! Примерно на сто метров в высоту поднимался дым от горящих домов, транспортных средств и танков.
Куда же делись люди? Пулеметы тарахтят, слышны отдельные ружейные выстрелы. Это те, кто еще способен обороняться, последние смельчаки, которые пытаются сдержать натиск врага, несмотря на его значительный перевес, на территории, отрезанной от 65 до 75 км от немецкого Восточного фронта.
Он протянулся где-то в районе Данцига. Теперь я уже избежал непосредственной опасности в районе боевых действий - но как бы русские не подошли к Пиллау? Если совсем немного времени осталось теперь до полной ликвидации армии, то зачем нужны были эти тяжелые и убийственные сражения?
Потери с 15 января 1945 г. по 29 марта 1945 г.: 14 586 воинов - из них 390 офицеров. Только с 13 марта 1945 г. по 29 марта 1945 г.: 5653 воинов - из них 120 офицеров. И Бог молчал?
В заливе несколько маленьких пароходов и лодок проезжают между Пиллау, косой и причаливают к берегу, где замыкается котел вокруг 4-й армии. Это маленькая, тесная территория. Мы выходим в Пиллау без дальнейших инцидентов.
В гавани разгрузка идет очень быстро, так как все опасаются воздушных налетов. Меня со многими другими ранеными отправляют в барак на территории порта. Уезжая, я вижу два грузовых судна, приставших к набережной, к которым идут длинные очереди эвакуированных. Это преимущественно жители Восточной Пруссии, которые вынуждены оставлять здесь свои повозки, нагруженные различным добром.В бараке каждый ищет для себя подходящее место, чтобы устроиться на ночлег.
Фельдфебель записывает наши имена, фамилии, звания и номера полевой почты. Таким образом, мы регистрируемся. Он обещает нам снабжение продовольствием. Мы теперь находимся в ожидании. Надо надеяться, что не будет налета авиации.
Мы, совершенно беззащитные, лежим в деревянном бараке. Внезапно к нам приходят несколько матросов причалившего к пристани корабля и спрашивают: "Кто желает выехать в Швецию? Мы приведем вас к кораблю, но только раненых". Я не медлю ни минуты." - из записок унтер-офицера Г.Рехфельда, командира минометного взвода 8-й роты 2-го батальона панцерфузелерного полка дивизии "Гроссдойчланд".
Сохранено
|
|
</> |
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
03.12.2017 —
Последний танк Гитлера в Берлине.
03.12.2017 —
Что чувствуешь когда тебя давит танк.
03.12.2017 —
Неблагодарные ангольцы.
03.12.2017 —
Братушки - болгары. ( 45 фото )
02.12.2017 —
Замполит и штрафники-уголовники.
02.12.2017 —
Сыщики-бандиты, коррупционеры и авантюристы.
01.12.2017 —
Сержант - освободитель.
01.12.2017 —
Жизнь зверобоя.
Архив записей в блогах:
Гриобоедов пишет Булгарину. Фон Булгарину. Мы с батей живем на "развалинах" поместья этого фона. Лифляндским помещиком, т. е. владельцем имений Карлово и Саракусте Булгарин был половину своей жизни, более тридцати лет. Здесь в 1832 – 1840 годы родились его четыре сына и дочь, в Тарту ...
Сделали ремонт в спальне!!! Шоколадные оттенки способствуют улучшению сна, у меня ВСЯ спальня шоколадная))) А сна пока нет)) Сейчас поедем покупать новые шторы (старые сна не улучшают) хорошо бы еще и покрывало новое купить, но боюсь ни семейный бюджет, ни муж этого не переживут. Хотя... ...
Второй год подряд, каждое утро отводя Ульяшку в школу, смотрю на это объявление. Вроде бы ничего странного, вполне нормальное объявление. Такие же висят в поликлиниках, фитнесс-клубах и многих других общественных местах. Правда есть одно но... Я понимаю, когда все ходят в бахилах: ...
Cглазила предыдущим постом ...
С позитивчиком - на работку!)) ...
