Минувшим летом довелось
мне идти по просёлочной дороге. Я ходил по ней в далёком-далёком
детстве целых пятьдесят лет назад. Мы с родителями добирались до
дома моей бабушки. Дом этот был всё, что осталось от небольшой
деревеньки, расселённой по причине бесперспективности и представлял
собой довольно живописную усадебку привольно раскинувшуюся вдоль
дороги посреди поля. Вот туда и нужно было добираться пешком от
города за десяток километров.
Часть этой дороги обсажена
с обеих сторон деревьями.
И вот теперь, пятьдесят
лет спустя, я вдруг словно перенёсся в прошлое. На какое-то
мгновение мне показалось, что здесь ничего не изменилось. Потом
понял - деревья выросли.
Тогда, полвека назад, они
были совсем небольшими, но ведь и я был маленьким. И они казались
мне огромными, достающими до неба. Теперь и я вырос и они. Ощущение
остались прежними.
В этот момент я с какой-то
щемящей тоской понял, как здорово, что тот старый бабушкин дом не
сохранился, исчезнув на излёте моего детства. Он навсегда остался
для меня таким, каким я его запомнил. Высоким, большим,
просторным.
Для человека рост которого
даже с кепкой сильно не доставал до метра, он таким и
был.
Теперь я понимаю, что
крыльцо из трёх ступенек было совсем низеньким, что окошки были
совсем близко к земле. Что с того? Чтобы влезть в это окно я
сначала взбирался на завалинку, потом на подоконник - целое
восхождение. Чердак скрывался где-то в недосягаемой высоте, подпол
казался бездонным подземельем, полным тайн и опасностей.
Перед домом лежало старое
высохшее дерево, казавшееся мне поверженным исполином из сказки.
Летом на его блестящем нагретом солнцем стволе грелось множество
красно-чёрных "солдатиков".
Я смотрел с бугра, как и
полвека назад на долину, где когда-то стоял бабушкин дом и
вспоминал, какой огромной и просторной мне она казалась тогда.
Теперь это небольшая уютная лощина. А ведь почти ничего не
изменилось. Всё те же сады по одну сторону, лес у горизонта. Луга и
поле посередине. Меньше получаса ходьбы в любую сторону.
А когда то это были целые
путешествия. В магазин в соседнюю деревню с бабушкой ходили полдня.
С отдыхом по пути в избе у кого из знакомых.
В этом огромном мире было
множество таинственных мест с загадочными названиями, будившими
детское воображение. Юрасов лес, родник, купальня и уж совсем
романтическое "где вода к горе подходит".
Уже будучи взрослым
человеком я, наконец посмотрел таки на это "место" так будоражившее
моё воображение. Лучше бы оно так и осталось в воображении. Обычный
косогор.
Самым эпическим
воспоминанием, конечно, была печь.
Она навсегда осталась в
моей памяти чем-то огромным. По ней можно было лазить взад и
вперёд, ложиться головой в любую сторону. Там всегда было тепло,
уютно и царил полумрак, в котором и вовсе можно было уединиться,
задёрнув занавеску. Как приятно было наблюдать оттуда за делами
взрослых. Как дед приносил с рыбалки рыбу, высыпая её в тазик, как
пересыпали, купленные в магазине конфеты-подушечки из мешка в
мешок.
Но особенно приятно было
уединится в этом отгороженном от мира уютном закутке под потолком
и, слушая мурлыканье кота, мечтать в полумраке.
Никогда после осязание
сказки не было у меня таким реальным. Ведь вокруг было всё так же,
как и там. Кот, который, казалось вот-вот повернётся на другой бок
и заговорит, шорохи в подполе, откуда в любой момент может вылезти
какая-нибудь нечисть. Рукой подать до речки с огромной прорубью под
заснеженными ивами, где так легко зачерпнуть вместе с водой
заколдованную щуку. Да и сама печь. Разве она не такая, как у Емели
или Ивана из "Конька-Горбунка"?
Но всего сказочней и
загадочней была сама темнота ночного зимнего дома. Уголок света на
столе с керосиновой лампой и тени, убегающие по углам, во тьму.
Скрытый во мраке холодный чулан и мгла за окнами без единого
огонька. Ветер воющий в трубе, потрескивание дров.
Две строки так и засели в
моей душе с той самой поры. Пушкинское: "Буря мглою небо кроет" и
"На дубах орлы раскричались" из сказки про Чудо-Юдо