когда б вы знали, из какого сора растет кино, не ведая стыда

Стены замка украшены очень натуральными и неаппетитными потеками окаменевших за столетия экскрементов — застывшими говнопадами. На какой-то картине Герман увидел какающего человечка в маленькой будке на крепостной стене. Воображение живо дорисовало, сколько дерьма должно налипнуть за века эксплуатации подобных сортиров, и, конечно, их должно быть много, и вот: стены замка-музея сплошь угвазданы окаменелым дерьмом. То, что в реальности отхожие места были в меньшем количестве, а все падавшее на стены непременно смывалось дождями, мастеру кажется мелочным и тоскливым копанием в деталях

Историческая достоверность? О чём вы! Он так видит!(тм)

(о Германе, съёмки "Трудно быть богом")
Вообще много нажористого:

сразу по приезде в Чехию, на натуру, Герман рассорился с оператором Валерием Мартыновым:
В результате: экспедиция, только начавшись, повисла, потеряла смысл. Это ведь киноэкспедиция, а снять кино без оператора и всей его тщательно отобранной группы (улетевшей тем же рейсом) нельзя.
Естественно,
Из-за задержки полетели бы договоренности с объектами. Но они и так полетели, мы пробыли в Чехии вместо планируемых двух месяцев — четыре.
стало быть, всё в порядке.

до этого, проба казни книгочея, которого солдаты топят в нужнике:
Герман придумал, что книгочей вырывается от солдат и бежит, но его все равно топят. Валера ставит камеру так, чтобы на первом плане было отхожее место, позади дверца лачуги, из которой выводят жертву, а потом камера развернется, открыв широкий двор, по нему хромающий старик потрусит от солдат. Герман смотрит репетицию и велит переставить камеру так, чтобы справа — лачуга книгочея, слева — нужник, а книгочей бежит обратно в свою лачугу. Валера недоумевает:
— Но они его тут же поймают, какой смысл?
— Это его дом, как ты не понимаешь?
Они долго спорят, Валера не соглашается, но снимает, как велит Герман.

Валера сделал бы ситуацию на картине предсказуемой, угадываемой, надежной. Он сам признался мне спустя пять лет: «Лёша, я хотел помочь ему правильно и методично решить задачу — снять картину за год». Но ни методичность, ни правильность в планы Германа не входили. Он не хотел картину снимать, он хотел ее выращивать.
Ну и съёмки затянулись (за бюджетный же счёт!) немыслимо. Творец же! Он творит!


[помрежу]Юрка, готовь кадр. Валера, снимите на видео, я в вагончике подожду.

И Герман уходит. На неделю. Потому что неделю мы не можем снять этот кадр. По четыре раза на дню солнце сменяется снегом, потом заходится дождь, тучи накрывают замок внезапной тьмой, снова пробивает солнце… Эта неделя кажется бесконечным годом с беспорядочной сменой времен, а Герман все сидит в своем вагончике.

— Что я делаю не так, что? — недоумевает Валера.

Уже неделю сорок каскадеров в монашеских рясах ложатся в грязь, голый человек, облитый гримерным дерьмом, часами дрожит от холода, в сотый раз подбегает мальчик, (...) Но прежней, той случайной выразительности японского кадра никак не добиться, все получается какая-то театральщина, музей мадам Тюссо, а не хроникальный ужас разыгравшейся здесь катастрофы.
(...)
(оператор)— И что ты предлагаешь?
(помреж)— Класть вместо людей манекены и заказывать снеговые машины — должно быть белое в кадре, снег, уже покрывающий, прячущий весь случившийся кошмар.
Смена заканчивается, на завтра заказываем манекены. Весь день их обряжают в монашеские рясы,
фактурят.
Кладем их в кадр.
Попало! (...)
Весь следующий день снимаем этот кадр на видео, дубль за дублем, совершенствуя движение крана, ракурс камеры… Получается.
Смена короче по случаю дня рождения Кармалиты. Мы сняли хороший дубль. Я везу в гостиницу кассету, радостные идем на банкет.
Герман не стал смотреть кассету. Группа осталась без оператора.


или вот отличный момент описан:

Герман выходит на площадку. Его первый вопрос:

— Где свиньи?

— Они пока не снимаются, их увели.

— Я вам дам «увели», немедленно приведите и пусть живут в загоне до конца съемок, и гусей с курами — тоже. Битюга нашли?

Его вопрос заглушает гулкий тяжелый стук: по булыгам в ворота замка идет, подергивая крупом и тряся рыжей гривой, в громадных белых пятнах жеребец.

Его подводят под уздцы, и он ржет, диким глазом косясь на Германа.

— Отлично, запрягайте.

Конюх Мартин что-то говорит по-чешски и не торопится запрягать.

— Что он говорит?

— Говорит, что во дворе не должно быть женщин, у которых… — переводчица замялась, — ну, дни критические, потому что это жеребец, не мерин.

— Ну а я-то при чем? У меня, правда, все дни критические. Что еще?

— Его запрягут только перед кадром, а репетировать будет другой тяжеловоз, и то через каждые пятнадцать минут его нужно выпрягать и выхаживать.

— Я ему сейчас дам «выхаживать»! Это еще что такое?

— Боюсь, что жеребцу вы вряд ли сможете доходчиво донести свои требования.

— Вы тут не шутите!

— А я и не шучу.

— Значит, этот жеребец не будет репетировать?

— Не будет. Это в целях безопасности, но он все сделает в кадре, как надо.

— Тогда уведите его к чертовой матери и приведите мне такого же, но чтоб репетировал!

— Невозможно, другого такого нет.

Это была лишняя фраза, Герману категорически нельзя говорить слово «невозможно», потому что иначе он бросится всех топтать, не разбирая, у кого дни критические, а у кого нет. И переводчица это знала, но она только переводила, и Мартин это знал, но он тоже только переводил — с конского на людской. А конь этого не знал и знать не хотел.

Герман взревел:

— Витя! Извеков, иди сюда.

Это означает, что сейчас всех казнят и в очередной раз закончится экспедиция.

— Это что еще такое за издевательство, я тебя спрашиваю?! Почему мне приводят коня, который отказывается репетировать?

— Не кричите, пожалуйста, Алексей Юрьевич, — просит переводчица, — животное беспокоится.

— Слушайте, Гринпис в юбке, вы мне еще замечания делать будете! Витя, или ты заставишь его репетировать, или я тебя буду снимать вместо него.

— Не кричите, пожалуйста.

— Я сейчас ее убью! Уведите, наконец, этого жеребца, он вам что — любовник, что вы так за него дрожите?

— Я не за него.

Мартин уже уводит своего красавца, экспедиция в Хельфштине зависает под молотом Германа и серпом обстоятельств.

— Я тебе говорю, Витя, заставь его сниматься.

— Он может сниматься, он репетировать долго не может.

— Если он согласен сниматься, он должен репетировать сколько надо.

— Ну давайте отрепетируем с другим.

— Витька, я сейчас, следуя инстинкту самосохранения, тебя убью, учти, еще слово, и…

Эта фраза тонет в грохоте — по булыгам подворотни ведут на репетицию мерина, такого же огромного, но гнедого и поспокойнее.

— Что будем делать, Алексей Юрьевич? — уныло спрашивает Виктор Михалыч.

— Что? Тебя я убью, как обещал, а этого гнедого — покрасьте, как того.

— Я молчу, — говорит переводчица, — но это невозможно.

Герман на нее даже не взглянул.

— Позовите гримеров, пусть что-нибудь придумают.

Подходит, покуривая тонкую сигарету, мягкая и вальяжная Оля Извекова.

— Оля, — рычит Герман, — его надо загримировать.

— Нет проблем, — и глазом не моргнув нежно грассирует Оля, — пусть идет в гримерку.

Мартин, держа мерина под уздцы, на всякий случай широко и белозубо улыбается.

— Оля, ты рехнулась! Как он, — Герман тычет в мерина, — пойдет в гримерку?

— Ах он? — без смущения уточняет Ольга. — Он, насколько я понимаю, реквизит, я дам реквизиторам краски — пусть красят.

— А сама?

— А если он, — Оля нежно смотрит на мерина, — если он меня укусит, кто будет гримировать Ярмольника?

Реквизиторы тут же вспоминают, что красить вообще-то должны декораторы, а сами они могут предложить попону.

— Ну, попону так попону, — нехотя ворчит Герман, — только пусть стоит и репетирует, и не смейте мне говорить, что ему надо гулять или звонить жене по телефону.

Мерина впрягают в телегу и приставляют мальчишку-каскадера в костюме солдата — для страховки.

Стемнело, начали снимать, сняли два дубля, уселись смотреть запись по монитору.

Оператору Клименко закапывают альбуцидом глаза — конъюнктивит, он почти ничего не видит.

— Всем хорош, только слепой, — острит Герман. — Юра, посмотри, пожалуйста, тебе не кажется, что в кадре рельсы и вся декорация стоят набок?

— Действительно — рельсы и декорация косые, — соглашается Юрий Викторович, оглядывая двор. — Да, здесь склон и камера в завале, надо строить дорогу.

— Сколько времени нужно?

— Час, большой градус, длинная панорама, понадобятся доски, чурбаки, строители.

— Делайте.

Лезу с вопросом:

— Алексей Юрьевич, можно пока перерыв объявить?

— Нет, нельзя, всем оставаться и ждать.

— А можно пока выпрячь мерина?

И тут Герман заорал:

— Я тебе дам «выпрячь»! Сперва мне верховую лошадь в телегу запрягают, потом приводят бешеного жеребца, которого снимать нельзя, теперь с этим вошкаются, гуманисты, бл*дь! Все стоят, и он пусть стоит. И я вот здесь сидеть буду и ждать, пока наш оператор… он, видите ли, не увидел, что декорация завалена, бред! Пока он дорогу построит.

— Ну хоть костры погасить можно?

— Нет, пусть горят! Злобин, еще слово — и ты больше не работаешь на картине, понял?

Я понял. И мне тоскливо. Можно бы обед объявить, давно пора. И дорогу как раз построят. Но пойди сунься к нему сейчас с этим предложением. Иду через двор замка, за ворота: белый вол спит, привязанный к колышку, — зачем он здесь уже трое суток? У кейтеринга, нашей полевой кухни, прогуливаются водители — им до утра куковать, пока смена окончится. Зачем-то вызванные каскадеры разлеглись на траве — спят. И мерин там, наверное, скучает. Он тяжеловоз, ему ходить надо, чтобы не скапливалось мышечное напряжение, а еще лучше — потаскать чего-нибудь, а он стоит там, бедолага.



Я так это понимаю: режиссёр подготовительную работу завалил, или вообще неприучен делать. В голове нет ни образов, ни плана, ни прикидок, ничего. Были эскизы, были планы, были договорённости и бронирование/резервирование, всё это было нарушено просто сходу. Страдают люди (труппе урезали суточные), перерасходуются финансы, творец творит! А на выходе дерьмо дерьмом.
Думается, достаточно правильно у нас было устроено кино в СССР - цензура бдила, и пусть "творцы" шипели, но снимали замечательные филмы, и держались в рамках. А как только получили свободу самовыражения - вся внутренняя грязь и полезла тут же.
Увы.

http://kinoart.ru/ru/archive/2013/6-iyun/german-chelovek-bozhij-dnevnik-assistenta-po-ploshchadke-fragmenty-knigi
via http://colonelcassad.livejournal.com/1305963.html?format=light&