Как мы с Ильей Хржановским пытали украинских детей

Именно – пытали. Детей. Украинских. Во всяком случае, так восприняли кадры одного из эпизодов художественного фильма «Дау.Дегенерация» уполномоченный по правам детей на Украине Николай Кулеба, представители прокуратуры города Харьков и ещё целая куча занятных людей, которая устроила в социальных сетях крестовый поход детей в защиту детей. А причём тут я? Ну как же? Я ведь снимался в том самом эпизоде. Более того, по сюжету это всё устроили чуть ли не мне на потеху. Погодите, сейчас всё подробно расскажу.



20 апреля (в день рождения Сами Знаете Кого) в сети стал доступен очередной фильм из киноэпопеи «Дау» режиссёра Ильи Хржановского. Этот фильм с самого начала съёмок преследуют слухи и скандалы. Но второй фильм – «Дау. Дегенерация» переплюнул всё, что было с этим проектом до того как. Ибо почти сразу после выхода в online-эфир, по запросу уполномоченного по правам детей на Украине Николая Кулебы прокуратура Харькова возбудила уголовное дело в отношении авторов фильма «Дау. Дегенерация» по факту возможных издевательств над несовершеннолетними сиротами и причинения им всяческих страданий. Некоторые наиболее горячие граждане пишут прямо – при съёмках фильма пытали детей. Ни больше, ни меньше. Сильно сказано. Но давайте по порядку.

Каким образом я оказался в проекте «Дау», я писал когда-то давным-давно (вот, вот,  вот и ещё вот). Выход фильма откладывался год от года, в итоге проект превратился в какой-то эпичный кинодолгосторой, который уже по самому этому факту, наверное, мог бы попасть в книгу рекордов Гиннеса (если таковая ещё существует).

В этом фильме я участвовал в нескольких эпизодах. Три из них попали в «Дау.Дегенерация». А два из попавших имеют непосредственную связь с тем, что заинтересовало прокуратуру Харькова и недремлющую общественность. Проект снимался довольно странно для тех, кто привык к классической технологии создания фильмов. Однако с моей точки зрения, ничего такого странного в проекте «Дау» не было, если только смотреть на него не с точки зрения того, как снимается кино, а с точки зрения того, как делаются документальные фильмы. Когда для телевидения снимается какой-то документальный фильм, то в общем и целом режиссёр предоставляет полную свободу действия тем, кто должен попасть в кадр. Главная просьба режиссёра – не замечать телекамеры и заниматься своим делом. Вот примерно также снимался и «Дау». Илья Хржановский создал некий мир, в которой как бы жили люди, а время от времени внутрь этого времени проникала как бы съёмочная группа, которая снимал что считала нужным, а жители мира на эту группу внимания не обращали. Тем самым снимался проблема непрофессионализма почти всех, кто был занят в проекте.

Но отсюда же и ощущение полной документальности того, что происходит на экране. И, видимо, именно с этим в первую очередь связана та шоковая реакция от сцены с опытом, в котором участвовали младенцы. Вообще-то, я написал про этот опыт почти сразу, как вернулся со съёмок. Просто, связанный определёнными обещаниями, я подал этот рассказ как моё участие в каком-то отвлечённом опыте, а про то, что это были съёмки фильма «Дау» я намеренно не упомянул. Сейчас процитирую (немного сократив) собственный пост 2011 года. Итак.

«Мне предложили принять участие в одном необычном эксперименте по исследованию воздействий электрических токов на человеческий мозг. В качестве наблюдателя. В эксперименте принимала участие команда из трёх учёных, небольшой группы наблюдателей (куда входил и я), одного консультанта, четырёх медсестёр и нескольких вспомогательных сотрудников.



В эксперимента участвовали четыре младенца в возрасте от 4 до 6 месяцев: два нормальных младенца (мальчик и девочка), один с симптомами болезни Дауна и один ребёнок от родителей-алкоголиков. Суть эксперимента заключалась в воздействии на определённые участки мозга детей волн определённой частоты и выяснения, как повлияло это воздействие. Для этого на голову ребёнка одевался специальный «шлем Бога» (так, во всяком случае, называли эту штуку учёные, занятые в эксперименте). На самом деле это была шапочка из прорезиненных полос, в узлах перекрещения которых находились контакты, через которые и подавался слабый ток. Так, во всяком случае, я понял. По уверению консультанта, этот эксперимент абсолютно безвреден и скорее даже полезен в плане стимуляции мозговой деятельности.

Оно конечно так, а может и нет. Я, понятное дело, проверить это утверждение не мог. Сам консультант был не менее интересен, чем эксперимент. Консультантом выступал некий профессор из США, который занимается исследованием работы мозга для американского правительства в военных целях. До эксперимента мы с ним общались в неформальной обстановке и профессор рассказал, что является потомком выходцев с Сицилии, которые некогда приехали в Нью-Йорк и боролись за место по солнцем с ирландскими бандами. Дед профессора якобы был одним из мелких руководителей итальянской мафии. Проверить эту информацию, естественно, я тоже никак не могу.



По длинному гулкому тёмному – и где-то даже зловещему – коридору мы проследовали в лабораторию. Лаборатория выглядела тоже довольно мрачно. В определённый момент в помещение ввезли тележку с младенцами. Я почему-то думал, что детей ввезут на чём-то вроде обычной тележки из роддомов, какие используют для перевозки новорождённых. Но данная тележка была скорее чем-то вроде тюрьмы на колёсиках – это была длинная приземистая клетка. Я подумал, что, возможно, обычно эту тележку использовали для перевозки подопытных животных. В клетке находилось четыре ребёнка. Меня больше всего потрясло, что трое были спеленаты и выглядели просто как кули, а один смог как-то освободиться, выползти и непонимающими глазами смотрел через решётку на нас, зрителей. Ребёнок, глядящий через решётку клетки – это довольно шокирующее зрелище. Медсёстры выглядели как эсэсовские сотрудницы. Да и вообще весь антураж наводил на мысль, что это одна из лабораторий Йозефа Менгеле.



Сам ход эксперимента, правда, какой-то особой жутью не отличался. Младенцев брали по одному, полностью раздевали, снимали с них показания (кардиограмма и т.п.), потом помещали в специальный полностью изолированный стеклянный бокс, надевали на голову «шлем» и включали какой-то прибор. После чего снова снимали показания. Могу засвидетельствовать, что по крайней мере один младенец, который минуту назад орал, как резанный, после включения прибора резко успокоился и впал в нечто вроде эйфории. Глядя на него я отметил про себя, что такое лицо и такое положение тела могло быть у женщины, которая только что испытала оргазм. От этой мысли мне стало как-то гадко. Но выглядел младенец именно так.



Я довольно быстро переключился от наблюдения за ходом эксперимента (визуально он был довольно монотонным) на пояснения работы мозга, которые давал возле специальной доски американский профессор. Он довольно подробно объяснял о том, какие участки мозга за что отвечают (на схеме мозга) и как отключая тот или иной участок можно управлять эмоциями человека, вызывая у него то панический ужас, то полную эйфорию, то превращая его в безжалостного убийцу, то – в самого законопослушного гражданина. Я так увлёкся рассказом профессора, что уже особо не обращал внимания на плачущих в клетке младенцев. Да и другие участники обсуждения тоже их словно не замечали.



Один из нас вдруг спросил профессора: «Почему мы, вроде бы нормальные люди, стоя в комнате, в которой кричат от испуга четыре маленьких ребёнка, не испытываем ни малейшего сострадания и увлечённо обсуждаем теоретические проблемы». На это профессор ответил, что в подсознании человека звук крика маленького ребёнка ассоциируется не с сигналом о какой-то опасности, а, наоборот, ассоциируется с позитивом – со счастливой многодетной семьёй. То есть, насколько я его понял, человек, который слышит крик нескольких младенцев, не только не испытывает чувство тревоги, а, напротив, полностью спокоен.

Я тоже задал вопрос по ходу рассказа профессора об опытах, которые он проделывает у себя на родине: «А эти ваши эксперименты случайно не являются в некотором роде продолжением нацистских экспериментов, которые проводись над заключёнными и покоятся на исследованиях эсесовских врачей?». На что профессор ничуть не смущаясь ответил: «Да, в некотором роде это так и есть. Разница лишь в том, что нацисты не знали, куда вживлять электроды и действовали интуитивно, из-за чего подопытные часто гибли, а мы теперь знаем это точно». Потом он со смехом сказал, что технически сейчас ничто не мешает вживить каждому электроды в мозг и дать пуль управления, регулируя кнопки которого человек сам себе будет включать чувство эйфории, наслаждения или любое другое, какое пожелает.

Я увлёкся разговором и закидал профессора вопросами. Профессор сказал, что вживлять электроды – это уже вчерашний день. Гораздо проще и эффективнее воздействовать на мозг при помощи специальных препаратов, которые могут быть доставлены к мозгу, в частности, через носовую полость. Насколько я понял его объяснения, наркотики, которые наркоман вдыхает через нос, в определённой степени являются прообразом такого воздействия. Однако наркотики действуют грубо, а для управления человеком требуется точечное воздействие на вполне конкретные участки мозга, поскольку ошибка может привести к совершенно непредсказуемым последствиям (чаще всего – к чувству депрессии и сильного страха). Для точного воздействия на нужные участки мозга может использоваться препарат со специальными бактериями, которые, проникая через нос, будут настраивать нужные хромосомы ядра клетки (если не путаю) и вызывать нужный эффект. Достаточно распылить такой препарат, скажем, с воздуха, чтобы вызывать нужные реакции у населения целого города.

Я просил: «проводились ли такие опыты у вас в лаборатории»; профессор ответил: «да, конечно». Я спросил: «а в масштабе какого-нибудь города?»; профессор засмеялся и ответил, что сенная лихорадка – это в некотором роде подобный эксперимент, который ежегодно ставит над людьми природа, заставляя сразу же огромное количество людей одновременно выполнять действия и впадать в определённое состояние, чего с ними в обычной жизни не происходит.

Возможно я не всё понял – профессор сыпал специальной терминологией. Но даже того, что я понял, было достаточно, чтобы ввергнуть меня в глубокую задумчивость. Эксперимент закончился. Детей запеленали и увезли. Руководитель эксперимента предложил всем принять участие в обсуждении, задавать вопросы. Но вопросы как-то не посыпались. Лично я сидел молча и обдумывал увиденное и – в ещё большей степени – услышанное от американского профессора (а он много чего ещё рассказал помимо того, что я кратко изложил)».

Вот, собственно, и всё. Этим американским профессором был Джим Фэллон, нейрофизиолог. Он консультировал Пентагон и занимался исследованием мозга серийных убийцы. Крайне интересный человек.

Что касается пыток и истязаний. Повторю то, что я уж говорил в одном интервью. Это известная история, в кино всё кажется куда более драматичным, чем на самом деле. Скажем, эпизод из «17 мгновений весны», в котором гестаповец, не имея возможности пытать радистку Кэт, начинает у неё на глазах издеваться над её ребёнком, раздевает догола, кладёт перед открытым окном, откуда врывается холодный ветер, ребёнок орёт благим матом, радистка теряет сознание от этого ужаса. Тяжёлая сцена. Помню, моя бабушка никогда не могла смотреть этот эпизод. Но что же, вы думаете, что на съёмочной площадке в самом деле ребёнок лежал на холодном ветру, над ребёнком в самом деле издевались? Или, скажем, зайдите в церковь, когда проходит обряд крещения младенцев. Посторонний дядя берёт их – голых – окунает в ёмкость с водой. Все младенцы отчаянно орут. Караул! Пытки младенцев? Ну или в детскую поликлинику, когда младенцам ставят уколы. Если так рассуждать, то любой младенец испытывает многократные издевательства – в роддоме, в больнице, в помещении, в котором родители демонстрируют его родственникам, да мало ли где ещё.

В съёмках этого эпизода с каждым младенцем обращались очень бережно. Никто не только не причинял им боль, а, напротив, нянечки их успокаивали, делали массажи и т.п. В целом, конечно, общая мрачность антуража провоцировала мысли об нацистских опытах. Более того, хотя «Дау» снимался без всякого сценария, однако всё равно определённая сюжетная линия была, были определённые положения и герои. Не знаю как с другими, но со мной Илья Хржановским обсуждал кем является персонаж, которого я играю. То есть у меня была некоторая легенда, в рамках которой я и участвовал во всех эпизодах. Правда мы так до конца и не придумали, кто же я такой в этом институте. Остановились на легенде, что я начальник секретного отдела КГБ, который занимается исследованием бывших нацистских опытов, но в институте я себя выдаю за представителя некоего статистического управления. Собственно, подводкой к сцене с опытом является сцена моего общения с новым директором Института. По легенде, этот новый директор также в прошлом является сотрудником КГБ и мы с ним, что называется, быстро находим общий язык. И он мне предлагает участвовать в эксперименте своего Института, который, как он знает, имеет немало общего с тем, что изучаю я в рамках своей работы. Ну и, собственно, уже после этой нашей встречи происходит эксперимент. На видео это видно.



Что ещё сказать? С одной стороны, вокруг проекта Дау уже было столько скандалов, что сцены с «пытками» детей не могли не вызвать резонанса. А там всё так снято и смонтировано, что даже я, который сам находился в лаборатории, когда это всё снимался, при просмотре испытал куда более сильные чувства, чем тогда, когда я видел всё своими глазами. В реальности всё было более монотонно и… скучно. Возможно прав и профессор Фэллон, и звук нескольких плачущих детей в самом деле скорее успокаивает. Но в кино, когда используется техника монтажа, когда крупно показывают глаза детей, когда плач идёт без остановок, то как в той сцене из «17 мгновений весны» – в самом деле бьёт по нервам. Так что реакция украинских правозащитников с одной стороны понятна. Но с другой, мне она очень напомнила реакцию российских правозащитников в той истории, когда погибли российские дети, усыновлённые американской семьёй.

«Да как так?! Это наши дети, они прекрасно жили в наших прекрасных детских домах, а их отдали в Америку и там их убили! Не отдадим больше ни одного российского ребёнка американским палачам!» И тут примерно тоже самое: «Да эти звери киношники пытали наших украинских детей, их наших прекрасных украинских роддомов! Суки! Убить их!».

Но почему-то никто из этих кликуш не задался другим вопросом – а как вообще эти младенцы попали в детский дом? Почему они в детском доме, а не с родителями? То есть то, что дети находятся в детском доме – это нормально, это никого не трогает. А вот то, что их оттуда взяли на пару часов для съёмок в фильме – это прямо-таки преступление.

Я когда смотрел – там, во время съёмок – на этих детей, мне их было очень жалко. Но не из-за того, что с ними делали в рамках «опыта». На съёмках-то с ними вообще ничего не делали, кроме надевания «шлема Бога» и распеленания и запеленания. А жалко мне их было потому что им нет ещё и года, а они уже в детском доме, без родительской любви. А ведь по крайней мере у некоторых из них были родители. И я так скажу. У этих младенцев, которые с рождения попали в детский дом, возможно единственное светлое пятно во всей их жизни – это как раз участие в этих съёмках. А после съёмок, увы, их снова отправили в детский дом с унылым серым существованием. Но это общественность конечно уже не интересует. Ведь куда проще вешать себе орден «за спасение младенцев», посылая запросы в прокуратуру по факту кадров из фильма, чем делать хоть что-нибудь ради того, чтобы детей в детских домах было меньше. Но это, понятно, совсем не такая выигрышная тема в плане самопиара, как история с фильмом «Дау».

Ну а всем сердобольным зрителям, особенно женщинам, ещё раз повторю – никто детей на съёмках сцены эксперимента не пытал, никто им никаких страданий не причинял, а, наоборот, они были окружены заботой. Но если кто-то считает, что режиссёр Илья Хржановский и его помощники должны предстать перед судом за эту сцену, то, безусловно, надо на скамью подсудимых отправить и вообще всех врачей, которые лечат младенцев. Потому что таковые врачи истязают бедных малюток, а порой даже – страшно сказать! – втыкают им в попу иголки.

Ну и, конечно, советую всем сердобольным пойти в ближайший детский дом и хоть чем-то помочь тамошним детям. Это будет куда лучше, чем кудахтанья по поводу сцен в художественном фильме.

Ну а вот, собственно, фрагменты этих эпизодов. Конечно это не полный сцены, но общее представление дают. А кто хочет посмотреть полностью, смотрите весь фильм.