К вопросу о легитимности современной российской элиты

Михаил Хазин — 16.02.2011

Российский социум находится в ситуации, которую можно описать как отсутствие у составляющих его слоев чувства своего единства. Что в свою очередь обусловлено отсутствием чувства общности экономических и социальных интересов, базовых экономических и социальных ценностей.

Подчёркиваем, речь не идёт об отсутствии таких интересов и ценностей в принципе, объективно такие интересы и ценности имеются. Речь идёт о том, что они российским обществом не фиксируются, не осознаются, поскольку то, что они объективно существуют, не является для большинства жителей России значимым фактором. Для подавляющего большинства людей определяющее значение приобрёл прямо противоположный фактор – глубокий социальный раскол российского общества.

Такое положение – закономерный итог рыночных преобразований, точнее, того, как они были осуществлены в нашей стране в 90-е годы, и в первую очередь, – того, как была проведена приватизация. Её результатом явилось то, что одни социальные группы боролись и борются за выживание, за обеспечение более или менее сносного существования своих семей, другие – за сохранение и укрепление позиций, обеспечивающих приумножение собственности, капитала, иных источников доходов. Здесь главный источник разнонаправленности интересов различных слоёв.

Нельзя не видеть, что «угол» расхождения интересов со временем не становится меньше, ибо социальная дистанция между группами с существенно различающимися уровнями доходов сокращается черепашьими темпами. Возьмём такой показатель, как разрыв в величине доходов, приходящихся на 10% населения с самыми низкими доходами и 10% населения с самыми высокими доходами. В начале 2000-х годов этот разрыв, согласно официальным данным, составлял 16-17 раз, сегодня – примерно 14 раз. Независимые эксперты, Всемирный банк называют другие цифры: 23-25 и 20-21 раз соответственно. Но даже официальные данные говорят о неблагополучии: в «старых» странах ЕС этот показатель колеблется в пределах 6-8 раз. По подсчётам отечественных специалистов, примерно 15% всех денежных доходов приходится на долю 1% населения (примерно 1,4 миллиона человек, около 400 тысяч семей).

Медленно формируется средний класс. Он охватывает примерно 35% населения, притом, что критерии отнесения к нему в нашей стране занижены по сравнению с соответствующими критериями в странах Запада, где средний класс составляет большинство населения.

Не приходится удивляться, что точек соприкосновения, рождающих социальное партнёрство основных групп российского общества, было и остаётся крайне мало на протяжении всего периода экономических, социальных, политических преобразований.
Наверное, в этом одна из основных причин отсутствия в нашей стране национальной идеи, национальной идеологии. Мы понимаем под ней такие ценности, которые принимаются практически всем населением страны, обеспечивают высокую степень социальной и гражданской консолидации общества, рождают в нации стремление работать, трудиться, действовать ради их достижения. Национальную идею, идеологию нельзя придумать, нельзя навязать. Её можно сформулировать, систематизировать, предъявить нации лишь тогда, когда привлекательные для большинства людей общие ценности, цели возникли, выкристаллизовались внутри общества. Только тогда она становится действительно сплачивающей и одушевляющей общество силой.
Думаем, что концепция суверенной демократии, которую партия «Единая Россия» объявила идеологической основой своей стратегии, не годится на роль национальной идеологии даже в качестве первого приближения. Спору нет, суверенная демократия вполне подходит для обоснования того, что наша страна должна строить свою экономическую (рыночную) и свою политическую (демократическую) систему с учётом исторических и современных реальностей России. Правда, особой новизны в таком подходе нет. Фактически концепция суверенной демократии является воспроизведением в современных условиях формулы КПСС, международного коммунистического движения, согласно которой общие закономерности социализма должны осуществляться с учётом национальных особенностей конкретной страны.
Есть ли основания полагать, что концепция суверенной демократии найдёт положительный отклик в умах и сердцах россиян, сплотит народ в единое целое, направит усилия людей в единое русло, – словом, выполнит функции национальной идеологии? Основания для такого вывода не просматриваются. Концепция суверенной демократии не несёт в себе ни высокого гуманистического пафоса коммунистического идеала (обращаем внимание, речь об идеале, а не о сильно отличающейся от него советской практике), ни привлекательной практичности «американской мечты», ни солидности и рациональности западноевропейского образа жизни.

Понятно, что расколотое общество, в котором значительное большинство населения чувствует себя обделённым, обездоленным, не только не конкурентоспособно, но и не жизнеспособно. Либо оно просто исчезнет, погибнет, либо нынешняя ситуация должна быть радикально изменена. Сделать это относительно плавно, без потрясений – задача элиты.

Существует большое количество определений этого понятия, введённого в современную социологию В. Парето. Мы принимаем следующую дефиницию данного термина: элита – это достаточно сплочённые социальные группы, обладающие ресурсами, которые обеспечивают им возможность готовить, принимать, осуществлять решения, имеющие важные последствия для всей страны, всего народа. В зависимости от сферы, в которой эти группы занимают господствующие позиции, выделяют политическую, государственную (административную, чиновничью), бизнес-элиту (предпринимательскую), военную и иные элиты.

В состоянии ли современная российская элита укрепить социальные устои страны? Вопрос, на который трудно дать однозначный ответ.

Начнём с того, что значительную часть современной российской элиты отличает равнодушие к коренным интересам России, её стратегическим перспективам. Страна, её население представляют для элиты интерес лишь в той мере, в какой это связано с ростом капитала, получением иных доходов, а государство значимо постольку, поскольку представляет собой важнейший инструмент обеспечения этих целей.

Считаем, что именно этой позицией элиты в немалой степени обусловлено то, что коррупция в нашей стране приобрела системный характер, став органическим элементом её государственно-политического устройства. Это несомненный «прогресс» по сравнению с «феодальной» фазой становления рынка в России, когда олицетворением власти была Семья. Она единолично и произвольно определяла, кому и что должно достаться в ходе приватизации, назначала на «кормление», карала или миловала в случаях, когда возникал конфликт с законом (тем более, что законов зачастую не было вовсе или они допускали вольную трактовку). Сегодня, прежде всего, для бизнес-элиты коррупция является понятным, удобным, в определённом смысле вполне рыночным по своей природе способом приватизации власти. Ведь коррупция создаёт возможность купить услуги власти по сложившейся цене каждому, кто обладает достаточными для этого финансовыми средствами. Иными словами, в современной России само осуществление властных функций организовано как бизнес, превратилось в разновидность бизнеса.

Признаков более или менее мощного протеста против такого порядка внутри элиты не наблюдается. Напротив, судя по весу, он устраивает все правящие элиты: политическую, государственную, предпринимательскую. Следовательно, рассчитывать на то, что элита предпримет шаги, направленные на ущемление собственных интересов ради интересов основной массы населения, не приходится. Однако такая система не только идёт вразрез с принципом равенства всех перед законом и принципом справедливости, не только нравственно порочна. Она не даёт России никаких шансов на развитие.
Это хорошо видно по реакции исполнительной власти на вполне конкретное поручение президента Российской Федерации найти способы удвоения ВВП. Вместо того, чтобы искать пути решения поставленной задачи, усилия министерств и ведомств были направлены на обоснование невозможности удвоения ВВП,

Далее, современная российская элита не ставит перед собой задачу преодоления социального раскола, обеспечения консолидации общества, поскольку, похоже, она не сознаёт всей остроты и неотложности проблемы (за исключением, может быть, политической верхушки, о чём позднее будет сказано особо). Российская элита исторически молода и потому ей присущи такие «возрастные» черты, как беспечность, недальновидность, отсутствие опыта.

И всё же главную причину игнорирования элитой необходимости смягчения возникшего социального раскола мы видим в том, что любое движение в этом направлении неизбежно сделает предметом острой общественной дискуссии вопрос о самой её легитимности как элиты. И в первую очередь этот вопрос встанет в отношении бизнес-элиты, поскольку ее право на ту собственность и выгоды, которые она получила в результате разрушения советской системы, не получило однозначного и широкого признания со стороны большинства российского общества.

Вот данные опроса, проведенного Институтом социально-политических исследований РАН, которые подтверждают приведенный выше вывод:
- подавляющее большинство хозяев крупной собственности владеют ею не по праву – 77% опрошенных (противоположной точки зрения придерживается лишь 15% опрошенных);
- приватизация привела к разграблению национальных богатств – 81%;
- в результате приватизации приобрели массовый характер коррупция и криминализация экономики – 80%;
- приватизация породила крайне обострение социальных проблем и противоречий – 66%;
- реально собственность распределена в интересах узкого круга лиц, тогда как большинство людей оказалось обманутым – 67%. (Данные взяты из журнала «Россия в глобальной политике», 2006, N 6, Интернет-версия).

При этом опрос показал, что большинство людей не ставят под сомнение саму необходимость экономических и политических реформ. Подвергается сомнению легитимность их результатов и, соответственно, легитимность современной отечественной элиты, прежде всего, – бизнес-элиты.

Если принять во внимание, что российская политическая элита тесно связана с деловой элитой, в первую очередь, с крупным капиталом, своим происхождением, ориентирована на него в своей деятельности, то напрашивается вывод о том, что оценка легитимности политической элиты аналогична. То, что дело, скорее всего, обстоит именно таким образом, косвенно говорят известные данные о крайне низких рейтингах доверия и одобрения со стороны населения деятельности органов государственной власти и политических партий.

Понятие «легитимность» возникло как ответ на вопрос о законности, обоснованности государственной системы, политической власти, то есть того типа отношений, которые М. Вебер в работе «Хозяйство и общество» охарактеризовал как господство. Под господством он понимал «возможность встречать повиновение определенных групп людей определённым приказам или всем приказам».

С течением времени термин «легитимность» приобрёл более широкое значение: подтверждение, конечное обоснование правомочности публичных институтов, государственных и политических структур, социальных групп. Поскольку правящие элиты (господствующие классы) какой-либо страны являются органическим элементом её общественного строя, правомерно, на наш взгляд ставить вопрос о легитимности этих элит.

Вопрос о легитимности современной российской элиты мы сформулируем следующим образом: наличие убедительных в глазах большинства российского общества оснований для того, чтобы принимать, соглашаться с тем, что определённые социальные слои являются элитами, то есть занимают более высокое в политическом, экономическом, социальном отношении положение. Или, используя терминологию Вебера, элитарные группы есть группы, занимающие позицию господства по отношению ко всем остальным слоям общества, народа, нации. При этом господствующее положение не всегда и не во всём является юридически формализованным. Главное, что оно таково на деле, осуществляется реально.

В указанной выше работе М. Вебер выделил три «чистых» вида легитимности господства. Легитимность может быть:
- рационального характера, то есть основывается на вере в легальность установленного порядка и законность осуществления господства на основе этой легальности;
- традиционного характера, т.е. основывается на обыденной вере в святость традиций и вере в легитимность авторитета, основанного на этих традициях;
- харизматического характера, т.е. основывается на незаурядных проявлениях святости или геройской силы, или образцовости личности и созданном этими проявлениями порядке (харизматическое господство).

В случае легального господства люди подчиняются законно установленному объективному безличному порядку (и установленным этим порядком начальникам) в силу формальной законности его распоряжений и в их рамках. В случае традиционного господства личность подчиняется господину, правящему на основании традиции и связанному традицией в силу ее почитания по привычке. В случае харизматического господства подчиняются харизматическому вождю как таковому в силу личной веры в его откровение, доблесть или образцовость.

Названная выше работа М. Вебера впервые увидела свет в 1921 году, то есть спустя четыре года после революции в России. Тип легитимность элит, сформировавшихся в Советском Союзе, не укладывается целиком и полностью ни в один из трёх типов, описанных в данной книге.

Понятно, что легитимность советских элит не опиралась на традицию. Напротив, она был полным разрывом с ней в том смысле, что одни старые элиты, олицетворявшие подобную легитимность, прежде всего «элиты крови» (дворянство) и «элиты капитала» (буржуазия), были ликвидированы как самостоятельные слои не только социально и юридически, но в немалой степени и физически. «Элиты знаний», включая офицерское сословие, отчасти также стали жертвами репрессий, отчасти оказались интегрированными в новые элиты или растворились в широкой массе, получившей имя «трудовой народ», «трудящиеся».

В принципе такой уход с исторической арены одних элит и замена их другими не представляет собой нечто такое, с чем человечество не сталкивалось до Октябрьской революции. Это имело место во Франции после революции 1789 года, в Соединённых Штатах Америки после войны за независимость, в ходе войн против испанского владычества в странах Латинской Америки. Причём обновление элит в названных странах были весьма значительными. Например, во Франции к началу 80-х годов ХХ века доля лиц, имеющих дворянские корни, в составе политической, деловой, культурной элиты, не превышала 9 процентов.

Процесс замены традиционных элит ещё более ускорился после окончания второй мировой войны в условиях бурного развития науки, технологий, глобализации экономики. Его не избежала ни одна страна, вступившая в этап индустриализации, тем более, в этап постиндустриального развития. Всё это позволяет говорить о резком ослаблении роли легитимности, базирующейся на традиции.

Рациональная легитимность советских элит, основанная на вере в легальность нового порядка, может быть признана лишь с оговорками. Во всяком случае, до принятия Конституции СССР 1936 года, которая закрепила принципы нового общественного строя, политического режима, основанного на руководящей роли коммунистической партии, такая легитимность, в общем и целом, отсутствовала, так как действовавшее до её принятия законодательство исключило из полноправной государственно-политической сферы немалую часть населения. Конституция 1936 года устранила эту и другие деформации. По своему содержанию (мы сейчас не говорим о правоприменительной практике, о реальной политике государства) она, несомненно, была одной из самых демократических и социальных в мире.

Следует отметить и такой фактор, как чрезвычайно высокая степень социальной открытости советских элит. Они рекрутировались из самых разных слоёв общества, в том числе из тех, которые в императорской России принято было называть низшими, то есть из простых людей: рабочих, крестьян, ремесленников, других групп трудящихся. Механизмы социальной эскалации первые 40-50 лет советской власти работали чрезвычайно эффективно. Народ воспринимал советские элитные группы как своё собственное порождение и продолжение, что придавало им рациональную легальность.
Конституция 1936 года просуществовала до 1977 года. Это был период, который вместил в себя завершение индустриализации страны, победу в Великой Отечественной войне, послевоенное восстановление народного хозяйства, динамичное развитие экономики, медленное, но неуклонное повышение уровня жизни подавляющего большинства населения. Именно победа 1945 года и последующие успехи в социально-экономическом развитии, превращение Советского Союза в одну из двух сверхдержав, определяющих судьбы мира, придали окончательную легитимность советским элитам в глазах народа.

Немалую роль в формировании легитимности советских элит сыграли харизматические факторы. М. Вебер подчёркивал, что харизма есть великая революционная сила в связанных традициями эпохах. В отличие от революционизирующей силы "ratio", которая действует или извне (путем изменения жизненных обстоятельств), или путем интеллектуализации, харизма может изменить главные направления мышления и действия при полной переориентации всех установок ко всем отдельным формам и к "миру" вообще.

Опыт Советской власти подтвердил этот прогноз. Высочайшая сила интуиции, отличавшая В.И. Ленина, уже в первые дни Советской власти привела его к выводу, что удержаться и победить она может, только если окажется сильнее в политическом и военном отношении, чем её враги, а для этого она должна стать диктатурой. Диктатура же олицетворяется харизматическими личностями, вождями, призванными занять место, которое прежде занимал в русском менталитет архетип царя. Позднее в известной работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» Ленин оформил этот свой вывод в теорию триады «массы – партия – вожди». И.В. Сталин усовершенствовал, укрепил этот механизм, сделал его одним из основных факторов легитимности советских элит, особенно политических и хозяйственных. А именно: законно войти в элиту можно было только с санкции вождя, лишь его решение делало пребывание конкретного человека в элите легитимным.

Развитие харизматических компонентов легитимности шло и по другой линии. С первых же дней возникновения Советской власти советские элиты позиционировали себя как элиты героев. Довольно скоро, уже в 30-е годы сформировалась соответствующая мифология, которая просуществовала до времён горбачёвской перестройки. Её лидер не стал препятствовать начавшейся в средствах массовой информации дегероизации, демифологизации прошлого, по-видимому, рассчитывая использовать эту кампанию в борьбе со своими политическими противниками («консерваторами» внутри КПСС). Очевидно, ни он, ни его команда не сознавали, что тем самым они благословили работу по разрушению легитимности советского строя, власти КПСС в целом.

М. Вебер в ярких выражениях описывает то, что он называет «управленческий штаб харизматических лидеров». По его словам, это не специально обученное "чиновничество". Штаб подбирается не с учетом сословной принадлежности, не с точки зрения происхождения или личной зависимости, он подбирается по харизматическим качествам: "пророку" соответствуют "ученики", "вождю" - "доверенные люди". Не существует ни "устройства на службу", ни "смещения с должности", ни «карьеры ". Есть только «призывание к служению», соответствующее интуиции вождя. Не существует никакого регламента, нет никаких абстрактных правовых положений, никаких ориентированных на них правовых форм, никаких ориентированных на традиционные прецеденты правовых премудростей и судебных решений. Для всех форм харизматического господства имеет значение: "здесь написано - но я говорю вам".
Именно это происходило, начиная с 30-х годов, в советской государственно-политической системе. Нечто подобное происходит и сейчас. Харизматичность в форме вождизма, превратившись в принцип легитимности, как правило, подавляет профессионализм, который по самой своей природе постоянно подвергает критике харизматичность, ставит под сомнение её эффективность.

Вернёмся к М. Веберу. Если вчитаться в его текст, то увидим, что все три вида, типа легитимности базируются на вере. На вере как определённом наборе безоговорочно принимаемых исходных нравственных, гуманитарных, социальных, политических ценностей, которые, собственно, и задают ориентиры, критерии, на основе которых человек, социальная группа, нация принимают или не принимают нечто в общественной жизни. Иными словами, выносят вердикт относительно легитимности или не легитимности общественного института, системы власти, политического режима, господствующих групп (элит).

Набор ценностей может быть оформлен в определённую систему воззрений, касающуюся реальности в тесной связи с интересами и потребностями определённых общностей людей (социальных слоёв, этносов населения той или иной страны, всего человечества). Она выражает их отношение к реальности, задаёт идеалы, ориентирует на решение конкретных проблем, задач, от которых зависят реализация интересов, осуществление идеалов данной социальной группы. Такую систему воззрений называют идеологией. Она претендует на определённое понимание, то есть описание и объяснение действительности, но это понимание не принимает форму научной теории, так как совокупность составляющих её идей не поддаётся процедурам обоснования и проверки, используемым в естественных и социальных науках. Функция идеологии – сплачивать людей, мотивировать их отношение к действительности, побуждать к конкретным поступкам, делам. Не более, но и не менее того.

Набор ценностей может располагаться исключительно в духовно-нравственной сфере, где человек выступает не как часть, элемент социальной группы, а как сугубо частное лицо, личность, индивид. Это личностное самоопределение человека по отношению к действительности и имеющемуся у него знанию, когда человек открывает, что это знание не может быть им просто «принято к сведению», а требует от него ответа самим его образом жизни. Когда этот образ жизни прямо и непосредственно связывается с достижением цели, которая коренится в предельных основаниях всего существующего, самого бытия, а сами эти основания усматриваются в качестве некой абсолютной, божественной реальности, мы имеем дело с религиозной верой.

И в первом, и втором случае ценности выступают в роли своеобразной категориальной сетки, через которую человек, социальная группа, класс воспринимают, оценивают, преобразуют мир. В этом смысле они детерминируют видение человеком мира и потому сакральны, священны. Сакральны как в светском значении термина «сакральный», имея в виду их априорность, так и в религиозном, когда человек или сообщество принимают их в качестве установлений, ниспосланных свыше через религиозный опыт. Так или иначе, явно или неявно, осознанно или бессознательно легитимность основывается на вере, на ценностях, которые для отдельного человека или сообщества людей носят сакральный характер в том смысле, что на данном этапе они не подвергают их сомнению, принимают в качестве исходных критериев, решая вопрос, является нечто легитимным.

Таким образом, в итоге легитимность советских элит опиралась на три фактора: харизматический, рациональный и сакральный (веру в соответствие элит определённым базовым ценностям). Эту веру рождали такие действия власти, как огосударствление собственности, пресечение попыток её корыстного использования каким-либо лицами или группами, прямая и очевидная связь между ростом экономики и ростом благосостояния населения, достаточно сильная социальная политика. Безусловно, партийные и государственные чиновники пользовались четко отмеренными материальными привилегиями (повышенные зарплаты, качественная медицина, государственные дачи, комфортные квартиры, персональные пенсии и т.д.). Но ее представители не могли напрямую передать свои привилегии по наследству, за исключением, разве что, жилья. Напомним также, что советские элиты долгое время не превращались в замкнутые касты, воспроизводящие себя на собственной основе, они были открыты для пополнения из народа.

Всё это позволяет говорить о новом типе легитимности элит, рождённом практикой Октября, советской власти и марксистской идеологией, на которую опиралась эта практика. Это легитимность, обретённая в ходе революционных преобразований, их итог. За неимением лучшего термина будем называть её революционной легитимностью.
Что привело к разрушению легитимности советских элит? Как всегда в таких случаях причин оказывается много. О них существует целая литература. Мы выделим три момента, которые, на наш взгляд, остались на периферии внимания исследователей.
Первый момент – нарастающее разочарование основной массы населения. Обычно его подают как недовольство, рождённое ухудшением со второй половины 70-х годов экономической и социальной динамики развития страны. Отрицать такое недовольство было бы глупо, оно действительно постепенно нарастало, особенно этому способствовали скудость советского потребительского рынка в сравнении со стандартами потребления, сформировавшимися в экономически развитых странах мира.
И, тем не менее, вряд ли именно это обстоятельство сыграло решающую роль в подрыве легитимности советской политической и хозяйственной элиты. В конце концов, закалки, терпения в преодолении трудностей советским людям было не занимать. Тем более, что с приходом к власти М.С. Горбачёва решение о повороте экономики в сторону нужд людей, повышения качества жизни было принято. Через несколько лет положение улучшилось бы – да, собственно говоря, некоторые изменения к лучшему были видны уже в 1987-1989 годах.

То, что коренного сдвига в развитии экономики и социальной сферы не произошло, обусловлено, прежде всего, разразившимся в стране политическим кризисом. В его основе не столько социально-экономические факторы, сколько то, что подавляющее большинство народа сочло установившийся в стране строй и образ жизни правящего класса противоречащим системе ценностей, той идеологии, которая была предложена элитами народу и которая была принята, одобрена большинством народа.

Основания для такого вывода основания имелись. Перерождение господствующего класса (его обрастание привилегиями, «окукливание», рост коррупции, склонность к обману и демагогии), снижение интеллектуального и политического качества самой элиты – всё это реально имело место. Эти явления, противоречащие тем ценностям, которые на протяжении десятилетий действительно в восприятии людей обрели сакральный характер, привели к тому, что люди отказали господствующим советским элитам в легитимности. Это был отказ не столько в силу экономических, сколько политических и нравственных причин.

Второй момент – постепенное формирование в недрах советского общества новых элит, отметающих господствующую коммунистическую идеологию. Они присутствовали и внутри правящего класса, тех его слоёв, которые осуществляли его интеллектуальное и культурное обслуживание. Назовём эти слои контрэлитами. Идейным и психологическим стержнем консолидации и активизации контрэлит, произошедшей во второй половине 80-х – начале 90-х годов, явилась не столько позитивная программа действий, сколько комплекс неполноценности перед Западом и рождённое им стремление к скорейшему преодолению данного комплекса любой ценой.

Справедливости ради, следует отметить, что, как это ни парадоксально, контрэлиты лучше, чем советские элиты, если не понимали, то чувствовали силу идеологического фактора в информационном обществе. А потому главную ставку сделали на окончательное разрушение коммунистической идеологии (поскольку в полной мере отдавали себе отчёт в том, что её сохранение в качестве точки отсчёта намечаемых контрэлитами преобразований ничего хорошего им не сулит), формирование новой системы ценностей, новой идеологии. В определённой степени это удалось.
Третий момент: советский проект – проект не только социальный и этический (претендующий на воплощение в жизнь идеала социальной справедливости и высоких нравственных образцов), но и технократический. Он ставил целью превращение России в развитее индустриальное государство, лидера научно-технического прогресса. Отсюда огромные затраты в течение многих десятилетий на науку, образование, технологии, подчёркивание ведущей роли научных, инженерных, производственных коллективов, ускоренная индустриализация, дорого обошедшаяся стране, в особенности селу. Постепенно общественно-политическая роль научной и технической интеллигенции, «директорского корпуса», особенно заметная в 30-50-е годы, снижается. С конца 70-х годов вся полнота власти переходит в руки партийной и государственной бюрократии высшего эшелона. В результате внутри некогда монолитной советской элиты происходи раскол, немалая её часть пополняет ряды контрэлит.

Именно это обстоятельство, на наш взгляд, сыграло решающую роль в том, что объективно необходимое внедрение элементов рынка в советскую экономику пошло не по пути постепенного формирования новой предпринимательской элиты при сохранении политического господства партийной и государственной верхушки, а по пути очередной революции: свержения одних элит и замены их другими. При этом за бортом оказались и те советские ценности, которые общество, в общем и целом, не считали чем-то неправильным.

И произошло это совершенно не случайно. Описанные выше контрэлиты, естественно, выстраивали собственные механизмы своей легитимности, которые соответствовали описанным выше механизмам. Основными направлениями выстраивания собственной легитимности и повышения элитного статуса в рамках борьбы со старой советской (и новой горбачевской) элитой стал либо национализм (который, фактически, для части населения возвращал старый, «естественный» порядок), либо апелляция к другому «естественному» порядку – западному, капиталистическому.

Отметим, что третий, «харизматический» способ использовался на территории бывшего СССР лишь эпизодически: в августе 1991 года в противостоянии с ГКЧП, в декабре того же года в ходе юридического закрепления окончательной ликвидации СССР, осенью 1993 года в период противостояния президента России и Верховного Совета РФ. А вот в некоторых других странах, например, в Югославии, он применялся достаточно часто. И, не исключено, что если бы не вмешательство Запада, такой способ дал бы эффективный результат. Впрочем, на территории Косово, где Запад поддержал сепаратистов, он как раз продемонстрировал свою эффективность: новые албанские элиты построены как раз на принципе харизматичности.

Апелляция к национализму была успешной в республиках бывшего СССР – поскольку там этот вопрос мог быть поставлен и организован достаточно эффективно. А вот на территории собственно России с её многонациональным составом населения национализм был чреват её распадом вслед за СССР с непредсказуемыми последствиями, вплоть до югославского варианта. Конфликт в Чечне наглядно продемонстрировал, что такая возможность не была только абстрактной. Поэтому значительная часть контрэлиты выбрала для себя легитимность внешнюю, основанную на апеллировании к элите «Западного» глобального проекта, как к источнику собственной легитимности.

Эта группа боролась не только с элитой советской, но и с другими группами контрэлиты, которые выбрали для себя другие источники легитимности. Однако результат этой борьбы был предопределен тем, что прозападная группировка обладала тем, чего были лишены её соперники: она опиралась на мощную поддержку «Запада». И она победила ценой разрушения СССР.

Став элитой нового государства, эта группа столкнулась с серьезными проблемами, которые особенно обострились именно в последние годы. Прежде всего, выяснилось, что, прозападная элита России не вошла в элиту «Западного» мира. Она постоянно сталкивалась с тем, что Запад был склонен рассматривать её интересы как нечто вторичное, заслуживающее внимание лишь в той мере, в какой это отвечало его собственным интересам. В то же время прозападная элита была вынуждена в полной мере считаться с интересами Запада, дабы не утратить собственную самоидентификацию.

Другой проблемой для прозападной элиты стало то, что, вопреки её ожиданиям, сохранялись на плаву те конкурирующие контрэлиты, которые, как и прозападная группа, сформировались ещё в недрах советского общества. Некоторые из таких групп апеллировали к идеям социализма и опыту СССР, другие – к православию, третьи – к традициям императорской России. Они не только выжили, но даже стали укрепляться. Этому способствовало то, что по мере всё более полной реализации базовых принципов «западного» глобального проекта, принятого прозападной элитой, – верховенство собственности, прибыли, частного интереса по сравнению с такими исконно российскими ценностями, как справедливость, коллективизм, взаимопомощь, интерес государства, – всё очевиднее становилось, что такая расстановка приоритетов не может удовлетворить российское общество. Она чужда его истории, его традициям.
Новая российская элита могла бы пойти на определённые идеологические уступки для того, чтобы сохранить завоёванные командные высоты в экономике и политике. Однако проблема в том, что легитимность нажитого имущества, капитала зиждется на заверениях в том, что у нас «всё, как на Западе, как в цивилизованных странах». Но именно западная система ценностей, как мы показали выше, не приемлема для подавляющего большинства россиян в качестве источника легитимности российской элиты. Тем самым любой идеологический отход от данной системы означал бы шаг в направлении разрушения этой единственной опоры легитимности, неминуемо поднимал бы вопрос о том, по какому праву современная российская элита является элитой, владеет собственностью, которая создавалась трудом многих поколений всего народа.
Большая часть состояния наших миллиардеров – это капитализация находящихся в их собственности акций предприятий, построенных еще во времена СССР, другая часть – деньги и ценные бумаги, лежащие на счетах в «западных» банках. Одним движение руки, просто снижая рейтинги соответствующих отраслей или предприятий, не говоря уже об открытии дел об «отмывании капитала», «Запад» может лишить практически любого представителя нашей элиты значительной части его состояния. В рамках такой системы рассчитывать на то, что капиталистическая элита страны сможет оказаться от апелляции к «Западу» достаточно наивно.

Но и консервировать ситуацию далее явно невозможно. Ухудшение экономической ситуации в мире приводит к тому, что «Запад» активно ищет пути преодоления проблем. Его новейшие планы, связанные с углублением «атлантической» экономической солидарности, радикально отличаются от всех предыдущих моделей. Концепция глобализации претерпевает корректировку, смысл которой заключается в усилении консолидации в рамках Запада с тем, чтобы решить свои проблемы за счет остального мира. В том числе за счёт России. В этом убеждает, в частности, развязанная в западной прессе кампания с отчётливо выраженной антироссийской направленностью. С одной стороны, она призвана возродить «образ врага» в лице России, а с другой, – оказать давление на саму Россию, вернуть её к роли «второй скрипки в мировом концерте».
Понимая угрозу национальным интересам России, связанную с положением, когда главным источником легитимности российской элиты является Запад, сознавая опасность возможных попыток аннулирова

Сохранено