Женщины Петра Великого. Часть 2

sergeytsvetkov — 21.05.2021

Пока была жива его мать, царь не демонстрировал открыто антипатии к жене. При этом сама Наталья Кирилловна в последние годы жизни быстро разочаровалась в невестке, невзлюбив её за самостоятельность и откровенное упрямство.

25 января 1694 года прихворнула Наталья Кирилловна. Пётр побывал у матери, нашёл болезнь неопасной и вечером завалился всей компанией к Лефорту на весёлый ужин. Наутро Гордон с больной головой отправился в Преображенское докладывать о делах, но царя там не застал – Пётр уже сидел у постели умирающей матери. Он был мрачен и сильно расстроен. Наталья Кирилловна простилась с ним, заклиная прогнать от себя немцев и помириться с женой. Под утро она тихо отошла.

Вещи Натальи Кирилловны. Зеркало

Три дня Пётр был безутешен, тосковал и плакал. На четвёртый сидел за ужином у Лефорта, спокойный, словно выжженный изнутри горем. Зотов напоминал ему слова апостола Павла об умерших – «яко не скорбети о таковых», и Ездры – «еже не возвратити день, иже мимо иде». На пятый день Пётр принялся за дела. Возобновил переписку с Апраксиным: известив воеводу о своей «последней печали», о которой «ни рука подробно писать не может, купно же и сердце», подвёл под горем черту: «По сих, яко Ной, от беды отдохнув и о невозвратном оставя, о живом пишу...»

Живое были корабли.

Наталья Алексеевна

Любимая сестра Петра — Наталья Алексеевна — была одной из самых образованных женщин своего времени. Умница и красавица, воспитанная необыкновенной матерью, она с детства мечтала о просвещении России, разделяла и поддерживала все начинания своего брата и своей семьи. Наталья Алексеевна продолжила дело матери, и всю свою жизнь посвятила театральной деятельности. Она сама ставила спектакли и написала много пьес. Царевна Наталья была хорошо знакома с античной литературой, знала языки, разбиралась в музыке. После переезда в Петербург она построила первый театр в России с ложами и партером. Этот общественный театр находился на пересечении Воскресенского проспекта и Сергиевской улицы. Театр был бесплатным, открытым для всех. Всё, что требовалось от зрителей, приходить «прилично одетыми», то есть аккуратно и нарядно.

Царевна Наталья Алексеевна не вышла замуж (таково было положение русских царевен до XVIII века). Она нежно заботилась о племяннике Алексее, сыне брата Петра. Занималась благотворительностью, боролась с детоубийством. Это она, дочь Натальи Нарышкиной, придумала «шкаф», установленный при церкви или монастыре, куда матери могли инкогнито подкидывать детей, от которых хотели избавиться.

После смерти матери Пётр уже открыто жил с Анной Монс. Анна присутствовала на всех царских пирах.

В 1695 году, во время похода под Азов из Москвы вместе с донесениями о состоянии дел в государстве приходили к Петру милые голландские писульки, спрыснутые духами: жалела в них Анна, что у неё, убогой, крыльев нет, и слала четыре цитрона и четыре апельсина, чтоб государь её сердца кушал на здоровье. Мимоходом просила за своих друзей и родственников и – ещё осторожнее – чтобы пожаловал государь именьишко и ей, недостойной. Пётр, не задумываясь, давал просимые места, дарил деревни и волости.

Царица Евдокия знала про это – и терпела. Уже не называла мужа лапушкой, слала в пустоту свои укоризны: «Только я, бедная, на свете бессчастная, что не пожалуешь, не пишешь о здоровье своём. Не презри, свет мой, моего прошения...» Знала, что Пётр не ответит, – он перестал писать ей из походов ещё при жизни Натальи Кирилловны. Он и не отвечал. Хмурясь, читал её грамотки и, скомкав, бросал под стол или куда придётся.

В день своего возвращения из-за границы 25 августа 1698 года царь Пётр I, поехал не в царский дворец к жене и сыну, а в Немецкую слободу к «Анхен».

Потом начались стрелецкие казни, и за всеми этими событиями мало кто заметил, что по распоряжению Петра была сослана в Суздальский Покровский монастырь царица Евдокия; царевича Алексея отняли от матери и отвезли к тётке, родной сестре царя, царевне Наталье Алексеевне. Посмотрев на европейских дам, Пётр застыдился своей супруги. Ведь ни слова сказать, ни шагу ступить в компании не умеет. С такой женой опозоришься перед Европой. Нет, ему нужна такая супруга, чтобы умела и беседу поддержать, и на балу станцевать. Словом, лучше его Анхен царицы и не сыскать.

Некоторые современники считали, что царь мог, разведясь с законной супругой, выбрать себе в жёны «Монсиху». Очевидцы обвиняли Анну в том, что именно она «рассорила царя с царицей» и их сыном Алексеем.

Лопухина в монашестве

Царица Евдокия между тем носила одежду инокини не более полугода. Постригли её тайно – не в церкви, а в келье, и потому в Суздальском Покровском монастыре не знали об её иноческом чине. Для русских людей она оставалась законной царицей. (Впрочем, даже постриженные царицы и царевны при желании вели в монастырях вполне светский образ жизни.) Нарядившись в телогрею и повойник, она принимала у себя в кельях гостей и выезжала в окрестные монастыри, молиться за царевича Алексея Петровича.

Анна забирала всё большую власть над сердцем Петра. Всегда прекрасно одетая, она слыла законодательницей новой моды — накладных волос и платьев западного покроя. Кроме того, Анна Монс умела прекрасно готовить, удовлетворяя тем самым и гастрономические вкусы Петра.

Особенно Пётр I любил в её приготовлении кьоузе (крокеты из картофеля) и сбитень её приготовления, рецепты которых будут особенно интересны для гурманов.

Кьоузе (крокеты из картофеля).

Ингредиенты (на 4-6 порций):

1,4 кг картофеля, 2 яйца, 80 г пшеничной муки, 60 г белого хлеба, 1 ст. л. сливочного масла, соль по вкусу.

Способ приготовления:

Картофель «в мундире» очистить, протереть, добавить яйца, муку и соль. Хорошо вымесить и разделать на крокеты. Сухарики в форме кубиков обжарить в масле. Вложить по 3 шт. внутрь каждого крокета. Придав округлую форму, отварить в кипятке 3-5 минуты.

Сбитень.

Ингредиенты:

Для безалкогольного:

1 л воды, 150 г сахара, 150 г мёда, 1 лавровый лист, по 5 г гвоздики, корицы, имбиря или кардамона,

Для винного:

1 л сухого красного вина, 150 г мёда, по 0,1 г корицы, гвоздики, мускатного ореха.

Способ приготовления:

В воде или вине растворить мёд и сахар, добавить пряности и кипятить 10-15 минут, снимая пену. Напитку дать настояться 30 минут, процедить. Готовый сбитень налить в самовар (или термос) и подогреть.

Сохранились собственноручные письма Анны Петру I, которые она писала на немецком, реже — голландском языке, русские тексты под её диктовку писал секретарь. Пётр I щедро одаривал Анну и её родственников подарками: вещами и дорогими украшениями (в их числе, на пример, был миниатюрный портрет государя, украшенный алмазами на сумму в 1 тыс. руб.); богато отделанный двухэтажный каменный дом в восемь окон (в народе его называли «Царицын дворец»), построенный на казённые деньги в Немецкой слободе вблизи новой лютеранской кирхи.

Двухэтажные палаты в Старокирочном переулке (официальный адрес: Бауманская улица, д. 53, стр. 8) были построены во второй половине XVII века. Называют палатами Анны Монс. Но принадлежность старинных палат знаменитой фаворитке царя Петра I исключительно легендарна.

Пётр I платил Анне и её матери ежегодный пансион в 708 руб., а в январе 1703 года пожаловал ей в качестве вотчины Дудинскую волость в Козельском уезде (в настоящее время – Калужская область) с деревнями (295 дворов). Правда, вскоре деревни вновь отошли в казну.

Внезапно над царской фавориткой сгустились тучи. И виновницей опалы была она сама.

В конце сентября 1702 года царь осаждал крепость Нотебург, древний новгородский Орешек на Невском протоке. Крепость располагалась на речном островке.

За действиями русских войск наблюдал саксонский резидент Франц Кёнигсек, прибывший из Москвы. Одним поздним октябрьским вечером он, проходя по узкому мосту через глубокий ручей, оступился, ударился головой о бревно и расшибся насмерть. Царь, позванный к месту происшествия, первым делом осмотрел карманы Кенигсека, ища в них какие-нибудь бумаги, способные пролить свет на ближайшие намерения Августа. Но вместо деловых бумаг он обнаружил связку писем с отлично знакомыми ему голландскими писульками. В первую минуту Пётр отказывался верить своим глазам. Его Анхен неверна? Да быть не может! Однако приложенный к письмам миниатюрный портрет Анны Монс не оставлял никаких сомнений в измене.

Пётр словно взбесился. При виде царя приближенным казалось, что возвратились страшные дни стрелецких казней. Впрочем, на сей раз все головы остались на плечах. Анна и её сестра, которая, как явствовало из писем, содействовала тайным встречам, по распоряжению Петра были заперты в собственном доме, под строгим надзором; им даже запрещалось посещать кирху. Что делать с ними дальше, Пётр ещё не знал. Где-то в глубине его души великодушие ещё боролось с ревностью.

Сохранилась романтическая легенда о поведении Петра, уличившего Монс в измене, записанная английской леди Джейн Вигор в 1720-е гг. (Леди Джейн, урождённая Гудвин, в замужествах Уорд, Рондо, Вигор. Будучи женой двух британских консулов при русском дворе с 1728 по 1739 гг., часто встречалась с императрицей Анной Иоанновной): «Пётр заплакал и сказал, что прощает ей, поскольку также глубоко чувствует, сколь невозможно завоевать сердечную склонность, «ибо, — добавил он, — несмотря на то, что Вы отвечали обманом на моё обожание, я чувствую, что не могу ненавидеть Вас, хотя себя я ненавижу за слабость, в которой повинен. Но я заслуживал бы совершенного презрения, если бы продолжал жить с Вами. Поэтому уходите, пока я могу сдержать свой гнев, не выходя за пределы человеколюбия. Вы никогда не будете нуждаться, но я не желаю Вас больше видеть». Он сдержал своё слово, и вскоре после этого выдал её замуж за человека, который служил в отдалённом крае, и всегда заботился об их благополучии».

Возможно, царя смягчило то, что виновница его гнева была беременна (от своего нового любовника). А недавно найденные материалы в Российском историческом архиве Санкт-Петербурга позволяют выдвинуть предположение о том, что у неё был сын и от Петра I. Там обнаружено прошение некой Анны М. о сыне с резолюцией Петра: «Сего Немцова сына Якова отправить в учёбу морскому делу в Голландию, пансион и догляд надлежащий обеспечить». По мнению исследователей, Анна М. – Анна Монс. Сопоставление фактов привело к заключению, что Яков Немцов – сын Петра I и Анны Монс.

Зимой 1703 года его сердце снова болело об Анне Монс, которая оказалась замешанной в весьма неприятном деле – ворожбе и чародействе. Царю донесли, что, стараясь вновь возбудить к себе страсть царя, она покупала у московских колдуний гадальные тетради, рецепты привораживаний, чародейные перстни, приворотные травы. Ворожеи денно и нощно толклись в её комнате, читая заговоры на тоску и присуху, чтобы раб Божий Пётр рабу Божию Анну дожидался и не мог бы без неё ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни на утренней заре, ни на вечерней, ни в обыден, ни в полдень, ни при частых звёздах, ни при буйных ветрах, ни в день при солнце, ни в ночь при месяце и чтобы впивалась тоска, въедалась тоска в грудь, в сердце, в чёрную печень, в горячую кровь рабу Божию Петру и разрасталась, расходилась по всем жилам ноетой и сухотой по рабе Божией Анне...

Об этих неожиданных занятиях царской любовницы сделалось известно князю-кесарю Ромодановскому, наблюдавшему за порядком в Москве во время отсутствия царя. Разразился скандал. В Преображенском приказе было арестовано до 30 человек, которые дали по «делу Монсихи» свои показания о том, как Анна злоупотребляла доверием царя и брала со своими родственниками большие взятки. Волхвование на царскую особу наказывалось по закону смертью (в то время обязательство не вредить членам царской семьи колдовством и чародейством входило составной частью в государственную присягу).

Но видно, ворожба подействовала – Пётр не нашёл в себе силы поднять руку на дважды провинившуюся перед ним женщину. Следственное дело против неё было прекращено. Пётр ограничился тем, что забрал у Анны пожалованные деревни, а выстроенный для неё дворец отдал под анатомический театр. Подаренные вещи и драгоценности остались при ней, за исключением осыпанного алмазами портрета Петра, который царь потребовал обратно, – возможно, чтобы обезопасить себя от новых попыток ворожбы на своём изображении.

Царь ходил мрачный и осунувшийся, а Меншиков, напротив, цвёл и сиял. Анна Монс была последним человеком, кто мог соперничать с ним за сердце царя.

В 1706 году, после блестящей виктории над шведами при Клишове самым неприятным образом вновь напомнила о себе Анна Монс.

В прошлом году она, наконец, получила от Петра разрешение посещать кирку, а потом и вовсе добилась снятия со своей особы домашнего ареста. Возвратив себе свободу, она тут же завела роман с прусским посланником в Москве Георгом Иоганном фон Кайзерлингом.

Кайзерлинг

Как об этом написал в своём дневнике их современник, датский эмиссар при русском дворе Юст Юль: «Если бы я мог занести сюда все рассказанные мне подробности (истории) любви (Кайзерлинга и m-lle Монс), то вышел бы целый роман». Её новый избранник питал относительно неё самые честные намерения, собираясь обвенчаться, но, не зная, как на это дело посмотрит царь, решил прибегнуть к посредничеству Меншикова.

Меншиков потребовал письменные прошения от Кайзерлинга и Анны Монс. Меншиков вначале не поверил своим ушам. После появления рядом с Петром своей протеже – Екатерины, он как раз больше всего опасался попыток Анны Монс вернуть утраченное место в сердце царя. А тут редкая удача – Монсиха сама вручает ему могильный заступ! С трудом скрыв свою радость, он принял крайне озадаченный вид. Дело непростое, но он берётся помочь господину посланнику. Завтра у царя именины, и за весельем просьба господина посланника наверняка будет иметь успех. А если господин посланник изложит свою просьбу письменно, он попытается заранее подготовить государя. Ничего не подозревающий Кайзерлинг тут же написал просьбу на высочайшее имя о своём обручении с девицей Анной Моне.

Получив бумагу, Пётр самолично приезжал к Монс, говорил, что у него тоже были серьёзные намеренья относительно их общей судьбы, что он хотел видеть её государыней, а она прельстилась Кайзерлингом – этим хромым и старым человеком. Но Анна была непреклонна в своём желании выйти замуж за пруссака. Раздосадованный Пётр отобрал у неё свой портрет с бриллиантами и бросил ей в лицо: «Чтобы любить царя, надо иметь царя в голове!»

Всё же фон-Кейзерлинг выхлопотал ей и её родным полную свободу, а одного из её братьев, знаменитого впоследствии по кровавой судьбе, Вильгельма Монса, успел определить в русскую военную службу.

Летом 1707 года прусский король Фридрих Вильгельм отправил Кайзерлинга с дипломатическим поручением к Петру. Так он очутился в Люблине, где находилась штаб-квартира русской армии.

Меншиков проявил открытую вражду. На следующий день была большая попойка. Дождавшись, когда царь вышел в соседнюю комнату, Меншиков поворотился к Кайзерлингу и, напирая на него грудью, стал теснить к выходу и поносить непотребными словами. Посланник в запальчивости оттолкнул его. Они сцепились и некоторое время топтались на месте. Затем Кайзерлинг, опасавшийся подлой московитской подножки, отскочил и стал искать свою шпагу.

— Будь мы в другом месте, я доказал бы вам, что вы поступаете не как честный человек, а как негодяй! – кричал он светлейшему.

Но оказалось, что его шпагу унесла прислуга Меншикова. Светлейший между тем обнажил свою. Кайзерлинг окончательно взбесился и принялся, как мог, переводить на русский отборные немецкие ругательства. Меншиков приказал слугам схватить его и вытолкать вон.

В это время на шум вышел Пётр. Увидев своего любимца с оружием в руках, он выхватил свою шпагу, заслонил собой дорогого Данилыча и в ярости спросил Кайзерлинга, уж не намерен ли он драться с Меншиковым в его присутствии. Кайзерлинг начал оправдываться, что не он первый начал ссору, но светлейший перебил его: раз господин посланник толкнул его первый, то и он может его толкать. С этими словами он подскочил к Кайзерлингу, ударил его кулаком в грудь и хотел вывернуть руку, но тот успел дать ему затрещину и выругал особливым русским словом.

Светлейший кликнул двух преображенцев, стоявших на карауле у входа. Те взашей вытолкали Кайзерлинга в дверь, спустили по ступеням каменной лестницы и, толкая прикладами ружей, проводили через весь двор к его карете. Пётр не остановил их.

На другой день, протрезвев, Пётр и Меншиков попытались замять скандал. Светлейший послал подарки польским вельможам, с изумлением наблюдавшим эту безобразную сцену, с тем чтобы они высказались в его пользу. Но гордые поляки не приняли его подачки и, выразив сочувствие Кайзерлингу, с негодованием обрушились на чудовищные московитские обычаи, чьей жертвой сделался посланник другого государства и дворянин. Царь, в свою очередь, выразил готовность наказать гвардейцев, причинивших бесчестье прусскому посланнику, но Кайзерлинг упрямо настаивал на том, что должен получить удовлетворение от самого Меншикова.

Впрочем, король Фридрих Вильгельм не был склонен раздувать скандал с царём, который гарантировал его королевские права. Он призвал своего посланника не быть столь щепетильным и довольствоваться предложенным ему удовлетворением. А затем по приказу его величества строптивый посланник и сам должен был письменно извиниться перед светлейшим князем за обиду, причинённую при «излишней и вынужденной выпивке». Играя желваками, Кайзерлинг выводил учтивые фразы, прося его сиятельство последовать его обычному великодушию и предать полному забвению эту досадную ссору, сохранив своё, столь высокочтимое им, Кайзерлингом, благоволение и дружеское расположение. Двух караульных преображенцев, приговорённых к расстрелу, по его просьбе помиловали перед залпом.

Во всей этой истории Кайзерлинга утешало только то, что высочайшее разрешение на брак с девицей Анной Монс он всё же получил.

Однако Тайный советник Георг Иоганн фон-Кайзерлинг не долго пережил обиды, выпавшие на его долю. Он скончался 11-го декабря 1711 года, успев лишь за полгода до того, будучи фактически уже одной ногой в могиле, достигнуть цели своих долголетних стараний: только 18-го июня 1711 г. он сочетался браком с Анной Монс, которая успела родить ему ребёнка.

Монс осталась с двумя или тремя детьми, больная, что, впрочем, не помешало ей энергично и с успехом вести процесс с родственниками покойного мужа из-за наследства. В марте 1714 года тяжба завершилась в пользу Анны Ивановны.

Последнюю любовь Анна Монс встретила в 1713 г. Ею стал пленный шведский капитан Карл-Иоганн фон Миллер. По утверждению современников, уже увядающая бывшая императорская фаворитка щедро одаривала жениха.

Анна скоропостижно скончалась в Москве 15 августа 1714 г. от чахотки и похоронена на евангелическо-лютеранском кладбище. Судьба её детей неизвестна. Своё состояние, впечатляющую по тем временам сумму в 5074 руб. она завещала Миллеру и матери в равных долях. Брат и сестра судились с несостоявшимся родственником и выиграли дело, так как к тому времени заняли прочное положение при дворе.

Так завершилась история одной из самых приметных женщин Петровской эпохи, имевшей известное влияние на личность нашего царя-реформатора.

Анна Монс послужила причиной событий, чрезвычайно важных в истории великого Петра: царица Евдокия Фёдоровна была сослана в монастырь. Царевич Алексей преждевременно лишился материнской любви и вследствие этого затаил ненависть к отцу.

Но если отбросить всё наносное и излишне субъективное, то образ Анны Монс представляется сегодня весьма неоднозначным и в высшей степени трагическим. Она является символической фигурой не только Немецкой слободы, но и всей европейской культуры, проникшей в Московию. Воспитанная в иной вере и в иной культуре, Анна, по всей вероятности, была равнодушна к России и её судьбам. Но успела вложить в сердце царя симпатии к западному миру. По мнению многих историков, чистенькая, по-европейски аккуратная Немецкая слобода стала как бы моделью будущей России для царя-преобразователя, а Анна Монс – идеалом женщины. Как остроумно заметил писатель 19 века Даниил Лукич Мордовцев, из любви к Анхен «Пётр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остаётся немножко кривошейкою». Известен факт, например, что Пётр произвёл своё знаменитое брадобритие бояр после ночи, проведённой с Монс. Конечно, царь вынашивал этот план давно, но, кто знает, может быть, смех его возлюбленной над старозаветными бородами был как раз дополнительным стимулом, вооружившим его ножницами. Отмечалось также, что указ Петра от января 1700 года о ношении женщинами немецкого платья был навеян самодержцу нарядами Анны. Конечно, мы далеки от вывода, над которым в своё время иронизировал Ф.М.Достоевский, что Пётр, единственно, чтобы понравиться Анне Монс, совершил свою великую реформу. Разумеется, это не так. Тем не менее роль этой женщины в истории не стоит и умалять.

Осталось сказать несколько слов о судьбе несчастной царицы Евдокии Лопухиной.

Покровский монастырь

Долга зимою ночь в Суздале... Инокиня Елена, бывшая царица Евдокия, не спит, смотрит в чуть сереющие мёрзлые окошечки кельи. Все здесь другое – избы, церкви, снега... А ей помнится Москва, златоглавые соборы, неземной колокольный звон, царское одеяние... Кажется, пора уже забыть старую жизнь, примириться с неизбежным, ан нет – сердце требует справедливости. А ещё больше – любви. Чай, ещё не старуха – какие её годы! Может, и вправду все вернётся? Говорил же игумен Сновидского монастыря Досифей, что будет она опять царицей на Москве после смерти царя...

Её положение в Покровском монастыре по сравнению с первыми голодными годами и в самом деле значительно улучшилось. Теперь у дверей её келий стояли шесть дневальных, два повара на монастырской кухне готовили для неё изысканные блюда за счёт монастыря. Покупали для Евдокии мясо, а в расходных монастырских книгах писали: рыба. В праздники к ней приезжали из Суздаля архиерей, власти, земские с подарками – подносами рыбы, калачей, яблок. Она их угощала в монастырской трапезной.

Однажды принесли ей богатую меховую шубу – кланялся царице майор Степан Глебов, приехавший в Суздаль для набора рекрутов. У Евдокии захолонуло сердце, а почему, бог знает. Диктуя старице Каптелине благодарственное письмо, удивлялась сама себе, зачем это голос как будто не свой и грудь теснит. Когда же благодарила майора уже устно, поняла: не жить ей без него. Пусть женат, пусть беден – должны они быть вместе, знать, Господь так решил. Теперь ей и царства не надо, хоть всю жизнь просидит она в келье, лишь бы смотреть на ненаглядного с трепетом и боязнию.

Глебов и сам себе не мог объяснить, как все произошло. То ли Господь благословил, то ли бес попутал? Преступная связь приятно щекотала тщеславие, и в то же время в душе поднималась тревога. Да как теперь развязаться-то? Страстная любовь Евдокии пугала его. Уезжая из Суздаля, со страхом читал он строки её прощального письма: «Где твои мысли, батько мой, там и мои, где твои желания, там и мои; я вся в твоей воле». Нет, с этим надо кончать. Не хватало, чтобы он из-за бабы шею в петлю сунул.

И вот всё неохотнее отвечает он на горячие Дунины послания, все реже и короче становятся их свидания. Глух остаётся батька к её страстным призывам. Недоумевает Евдокия: может, отвлекают его служебные дела, может, жена от себя не отпускает или – страшно подумать! – прискучила ему её любовь? Ужели она забыта? Так скоро! Значит, не сумела она привязать его к себе, мало забывала себя для него, мало орошала слезами лицо его и руки... И снова шлёт Евдокия своему батьке письма, а в них душа надрывается в бессвязных причитаниях, в бесконечно повторяющихся ласковых словах ищет выход безысходная тоска и беззаветная любовь: «Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать, уж злопроклятый час приходит, что мне с тобой расставаться! Аучше бы душа моя с телом рассталась. Как, ох, свет мой, мне на свете быть без тебя, как живой быть? Уже давно мое проклятое сердце прослышало мне нечто тошное, давно мне все плакало. За что ты, душа моя, на меня был гневен? Что ты ко мне не писал? Для чего, батько мой, не ходишь ко мне? Отпиши ко мне, порадуй, любонька моя, хоть мало...»

Но не тронулось сердце батьки. Ещё горше плачется и сетует Евдокия в безысходной тоске, и бьётся, как подстреленная птичка: «Кто моё сокровище украде? Кто свет от очей моих отыме? Кто меня, бедную, с тобой разлучил? Ради Господа Бога, не покинь ты меня... Ей! Сокрушаюсь по тебе. Целую тебя во все члены твои. Не дай мне умереть».

И сердобольная Каптелина, заливаясь слезами над её стенаниями, делала от себя укоризненные приписки в конце царицыных писем, чтобы пробудить совесть изменника и заставить его сжалиться над страданиями матушки.

Их связь всплыла на свет божий неожиданно, в связи с делом царевича Алексея. Петру искал всех людей, которые оказывали влияние на опального сына, и ему казалось, что без Суздаля в этом деле не обошлось.

10 февраля 1718 года Суздальский Покровский монастырь окружили солдаты. Гвардейский капитан Скорняков-Писарев перетряхнул сундуки и ларцы в кельях Евдокии, просмотрел даже поминальные списки. Царю отписал, что измена явная: инокиня Елена ходит в мирском платье, а на алтаре монастырской церкви имеется запись «Молитвы за царя и царицу», в которой имена Петра и Евдокии стоят рядом – словно и не было никогда развода и пострижения! Скорняков забрал с собой в застенок Евдокию, всех сидевших в царицыных кельях стариц, крылошанок и девиц, весь церковный причт и монастырскую прислугу, а также игумена Сновидского монастыря Досифея, который открыто молился о здравии царицы Евдокии, – всего полтораста человек. Правда, обнаруженные письма Евдокии к Алексею, царевне Марии Алексеевне, брату Аврааму Лопухину и прочим родственникам оказались вполне безобидного содержания. Зато монахини и прислуга с пытки рассказали чрезвычайно интересные вещи о некоем майоре Глебове, с которым инокиня Елена на глазах у всех целовалась и долго оставалась вдвоём в своих кельях.

Глебова взяли. «Батька» давно уже оборвал свою преступную связь, но то ли из мелкого тщеславия, то ли из более глубокой потребности сердца припомнить иногда со вздохом безумную страсть продолжал хранить у себя царицыны письма, аккуратно надписанные: «Письма от царицы Евдокии». Вместе с этими письмами у обоих нашли по одинаковому перстню. На очной ставке Евдокия призналась и повинилась во всем, однако Глебов заперся; пытки, продолжавшиеся шесть недель, не смогли сломить его упорства. Ни в чём не признался и никого не назвал и игумен Досифей.

В марте, при непрекращающемся розыске, состоялся суд. Пётр ежедневно мчался из застенка в Тронный зал и лично обвинял главных подозреваемых. Судьи – высшие сановники государства – приговорили Кикина и Глебова к мучительной казни, Евдокию постановили сослать на пожизненное житие в Ладожский девичий монастырь, предварительно выдрав её кнутом.

Ладожский Успенский монастырь

16 марта, несмотря на тридцатиградусный мороз, вся Москва собралась на Красной площади, чтобы увидеть казнь. Первым на эшафот поднялся Досифей. Палач растянул его на колесе и молотом раздробил руки и ноги, – в таком виде его оставили медленно умирать. Глебова перед казнью долго и мучительно пытали – били кнутом, жгли раскалёнными прутьями, держали на доске, утыканной острыми шипами, после чего посадили на кол и укутали шубой, чтобы продлить его муки; он ещё нашёл в себе силы сделать кровавый плевок в сторону царя.

Евдокия 7 лет жила под строгим надзором до кончины бывшего мужа. В 1725-м её отправили в Шлиссельбург, где Екатерина I держала её в строго секретном заключении как государственную преступницу под именованием «известной особы». Евдокия представляла большую угрозу для новой императрицы, чьи права были сомнительны.

С воцарением своего внука Петра II она была с почётом перевезена в Москву и жила сначала в Вознесенском монастыре в Кремле, затем в Новодевичьем монастыре — в Лопухинских палатах.

Лопухинские палаты

Верховный тайный Совет издал Указ о восстановлении чести и достоинства царицы с изъятием всех порочащих её документов. Ей было дано большое содержание и особый двор. На её содержание было определено 4500 руб. в год, по приезде Петра II в Москву сумма была увеличена до 60 тыс. руб. ежегодно. Никакой роли при дворе Петра II Лопухина не играла.

После смерти Петра II в 1730 году возник вопрос, кто станет его наследником, и Евдокия упоминалась в числе кандидатур. Существуют свидетельства, что Евдокия Фёдоровна отказалась от престола, предложенного ей членами Верховного тайного совета.

Умерла Евдокия в 1731. Перед кончиной последние слова её были: «Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного».

Императрица Анна Иоанновна относилась к ней уважительно, помня о том, что царица Евдокия отказалась от царствования в её пользу, и пришла на её похороны. Похоронена в соборной церкви Новодевичьего монастыря у южной стены собора Смоленской иконы Божьей Матери рядом с гробницами царевен Софьи и её сестры Екатерины Алексеевны.

Надо заметить, что за измену законной супруге царь Пётр был наказан через семейство Монсов. Спустя 20 лет брат Анны, Виллим Монс, будучи фаворитом второй жены Петра — Екатерины, закончил жизнь на плахе, однако, и для царя это разоблачение стоило дорого. Дело Монсов сильно потрясло его организм, и он скоро сошёл в могилу...

Но об этом во второй части, в которой проследим за судьбой Марты Скавронской — женщины, которая сумела сохранить расположение царя до самой его смерти и взошла на русский престол под именем Екатерины I.

Звякнуть пиастрами в знак одобрения и поддержки 

Сбербанк 4274 3200 2087 4403

У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр! 

Последняя война Российской империи (описание и заказ)

Оставить комментарий

Популярные посты:

figunet

Standoff 2: характеристики и особенности

eldr

Как стакан парного молока. Кусочек радостного утра

algarphoto

Dali .

love_cards

ВОСПОМИНАНИЯ О БРИТАНЦАХ И МОРЕ

musashi8

Ворота для гипер-пространственного перехода

pasha-popolam

Ахмед Китаев. Урок

inna1903gr

Мартовские гвоздики

lenkaolenka

Он сказал: "Поехали!"

nefer

Maraya: благодаря зеркальному фасаду при определенном ракурсе здание становится

• Ранее
• Архив