Или взять, к примеру, «Душечку»
synthesizer — 05.03.2023
Или взять, к примеру, «Душечку». Устрой мы или не мы Олимпиаду по
рассказам и повестям – так она бы взяла большую золотую медаль. Ну,
может, «Старик и море»… но это вряд ли. Только серебро, которое она
поделит с «Вином из одуванчиков». Я представляю себе этот момент
награждения – трибуны просто с ума сходят, машут книжками, кричат
«Палыч! Палыч!». Играет гимн, и Антон Павлович скромный, смущенный,
одну руку прижимает к сердцу, а другой пытается пристроить
болтающееся на шнурке пенсне. Хотя… скорее всего, он не приедет на
награждение. Скажется больным. Пришлет вместо себя Ольгу
Леонардовну, и она прибудет вместе с Немировичем-Данченко. Будет
раздавать всем интервью, курить длинные тонкие папиросы и делать
многозначительное лицо, а молчаливый Немирович-Данченко будет долго
и душисто отрыгиваться шашлыком. Жизнерадостный и розовощекий
министр литературы будет говорить, что, конечно, у нас не одна
«Душечка» могла выстрелить, у нас и другие претендовали на призовые
места, у нас этим летом, на сборах в Коктебеле… но по уму-то надо
по-другому. Написал, скажем, писатель «Душечку» или «Левшу», или
«Капитанскую дочку». Сей же момент, как все прочли и восхитились
даже те, кто никогда не восхищался, включая критиков в толстых
журналах, президент издает Указ о награждении писателя орденом за
заслуги самой первой степени. Государственная Дума просит писателя
прочесть «Душечку» или «Левшу» на своем внеочередном экстренном
заседании. Устраивается прием в Кремле. Приглашаются иностранные
послы, которым раздают рассказ в переводе на их языки, на бумаге с
водяными знаками и в переплете из тонко выделанной тисненой
телячьей кожи с золотым обрезом. Послы пытаются сказать, что и в их
странах рассказы пишутся ничуть не… но их никто не слушает и они,
нисколько не обидевшись, идут пить коллекционный коньяк и есть
тарталетки с зернистой икрой. Трубят серебряные трубы. Шампанское
льется рекой. Писатель раздает автографы и от волнения все время
разглаживает на груди муаровую, с серебряным шитьем, ленту, на
которой сверкает звезда ордена. Потом вечер заканчивается, не очень
трезвого писателя берут под белые с чернильными пятнами руки,
сажают в кожаный салон президентского лимузина и под звуки сирен,
синих мигалок, крики гаишников куда прешь, скотина, везут домой, в
Бирюлево, в панельную пятиэтажку, к жене, которая ему все глаза
выцарапает за то, что вернулся домой ночью и пьяным, к
восьмидесятилетней теще, к детям, искурившим все его сигареты, и к
продавленному дивану, ручки которого обгрызла притащенная младшим
сыном с улицы маленькая и визгливая, если на нее наступишь, собачка
со идиотским именем Каштанка.