Фортификация, ее сущность и задачи
gistory — 24.09.2018Статья из февральского номера "Военной мысли" за 1941 год. Преподаватель Военно-Инженерной Академии настойчиво развивает мысль, что "Видеть же в фортификации прежде всего защиту, а в боевой ячейке закрытие — это значит засадить бойца в канаву и исключить всякую возможность наступления и победы." Это конечно свосем не официальная точка зрения на фортификацию, но вероятно, отражающая в достаточной степени витающие на тот момент идеи. Все рассуждения подкреплены ссылками на Энгельса.
Военинженер 1-го ранга Ф. И. КАРАТУН [1]
ФОРТИФИКАЦИЯ, ЕЕ СУЩНОСТЬ И ЗАДАЧИ
Как историческая дисциплина фортификация, по выражению Ф Энгельса, представляет собой строительную отрасль военного искусства. В настоящее время фортификация — специальная отрасль военно-инженерного дела — имеет задачей укреплять местность строительными методами и средствами для боевых действий войск. Наиболее полно фортификация справлялась со своей задачей в прежнее время, когда вся она выливалась в создание оборонительных (городских) оград, объединявших в себе одновременно и боевое сооружение, и преграду против штурма, и закрытие, т. е. по существу все основные элементы фортификации.
Следует заметить, что никогда и никакая даже самая «мощная» фортификация не одерживала побед и не терпела поражений без активного маневра войск, без бойца и его оружия.[2] Фортификация, как это показывает опыт войн и определяют классики теории военного искусства, создает обстановку для проявления активности и упорства в борьбе со стороны бойца, а в результате — экономию в активных средствах борьбы.
Как известно, для победы требуется превосходство живой силы на стороне наступления (численное или качественное). Умножить силы за счет фортификационной техники при наступлении нельзя. Главное состоит в том, что сила и сущность наступления проявляются в динамике, в молниеносном ударе, в преодолении местности, отделяющей наступающего от объекта удара.
Однако в некоторых случаях обстановка может заставить использовать наступление и фортификацию. Это имело место в прежнее время, особенно при осаде крепостей. Тогда наступающий в целях противодействия вылазкам гарнизона и поддержке гарнизону извне строил вокруг осаждаемых крепостей не менее мощные укрепленные плацдармы. В позиционной войне 1914—1918 гг. победа давалась превосходным силам также только тогда, когда фортификации противников уравновешивались. Подобное положение вполне возможно и сейчас. Но тогда, очевидно, фортификация призвана была обслуживать или оборону отдельных элементов наступательного боевого порядка или периоды обороны, органически вкрапленные в общий наступательный процесс [3].
Фортификация — укрепление данного пункта в результате производства работ, постройки или установки сооружений, привязанных к определенной местности, — по своему характеру не может быть наступательной. Фортификация может расцвести только на почве обороны, значительные преимущества которой как раз и заключаются в той поддержке, какую оказывают обороне местность, рельеф и фортификация. Однако, часто фортификация даже и в обороне оказывалась не на высоте и поэтому воинские части вынуждены были либо проявлять «беззащитное геройство», либо творить свою собственную «оригинальную» фортификацию.
Фортификация как особый вид практической деятельности развивается не сама из себя и не независимо, а в силу условий общего развития производства, экономики и т. д. Непосредственное же развитие ее происходит под влиянием тех средств и методов борьбы, какие появляются на поле боя в определенных условиях обстановки (соотношение сил, местность и т. д.) и какие, конечно, никогда не могут проявиться в полной мере в условиях мирного времени. При высоких темпах развития боевой техники и прежде всего средств нападения в настоящее время фортификация к началу войн действительно иногда оказывается не вполне на высоте положения. Однако, как это показывает опыт, в процессе войны она достигает необходимо возможного в данных условиях уровня. И эта действительно оригинальная фортификация, творцом которой является сама действующая масса, начинает в свою очередь (что часто упускается из виду) влиять на средства, и методы борьбы (позиционные фронты, Верден, Мадрид и др.).
«Отсталость» фортификации, о чем часто и безапелляционно говорят, при более глубоком изучении является относительной, так как фортификация должна давать не столько готовые «совершенные» сооружения или формы, сколько предпосылки для создания любых сооружений и форм, наиболее уместных в данных конкретных условиях. Только при таком условии фортификационные сооружения, а особенно долговременные, после их возведения избегнут печальной участи «преждевременной старости» и смогут полностью удовлетворять требованиям боя и войск.
Жизненность фортификации заключается в ее применимости к различным условиям обстановки, в сочетании форм фортификационных сооружений с окружающей местностью. Допуская типовые схемы и чертежи фортификационных сооружений, мы категорически возражаем. против использования в боевой обстановке однообразных форм и одинаковых сооружений. Каждое построенное сооружение — это единственный и неповторимый пример решения в данном конкретном случае. Отсюда понятно, что чем полнее используется местность с ее особенностями, тем совершеннее и жизненнее будут формы фортификации.
Фортификация, поскольку она сопровождает боевые действия войск, естественно, не может быть неизменной и в каждый данный момент окончательно завершившейся. Ее сооружения должны непрестанно нарастать, совершенствоваться в самом бою и меняться соответственно характеру и требованиям боя. В слиянии фортификации с боем заключается коренное отличие фортификации от любой другой строительной науки, фортификационного сооружения — от сооружения обычного. Вместе с тем многообразные, полностью, до конца не поддающиеся учету условия боевой обстановки и службы фортификационных сооружений никогда не позволят математически точно подойти к решению ряда фортификационных вопросов. А это ставит фортификацию неизмеримо выше любой строительной дисциплины, возводит ее в искусство.
Только искусное применение к местности и к боевым условиям позволило Вобану (1633—1707 гг.), по мнению Энгельса, творить из схоластически застывших, мертвых геометрических элементов шедевры, фортификационного искусства, положившие начало классической научной фортификации.
Это значит, что в конечном счете решает вопросы фортификации и говорит о ее соответствии или отсталости не наличие или отсутствие новых оригинальных и многообразных форм и совершенных конструкций, а наличие метода и умения искусно создавать и применять любые фортификационные формы и средства в строгом соответствии с постоянно меняющимися требованиями и условиями обстановки. Наличие метода делает фортификацию передовой, активной и подвижной, подразумевая под этим своевременное появление ее в соответствующих формах там, где это необходимо.
Взгляд на фортификацию как на какое-то защитное средство, как на средство спасения чрезвычайно распространен. По нашему мнению, такой взгляд, как односторонний и не охватывающий сущности фортификации в целом, неверен и на практике может привести к ряду вовсе нежелательных результатов.
Рассмотрим применение фортификации при наступлении. По четкому и образному определению Энгельса, «наступление представляет собой движение вперед, и его кульминационным пунктом является удар стали о сталь» [4] . То-есть наступление, как этого требуют и наши уставы, всегда должно заканчиваться атакой живой силы, которая ударом и решает успех боя. Современная артиллерия и другие боевые средства подготавливают и сопровождают атаку, но окончательно сломить противника должна пехота, действуя под огнем противника, более губительным, чем ее собственный, так как противник ведет огонь с заранее подготовленных позиций и с места, а наступающий — на ходу.
Чтобы успешнее решить задачу, пехота в наступлении вынуждена окапываться, т. е. строить ячейки. Последние нужны для того, чтобы получить упор для ведения меткого огня, единственно обеспечивающего возможность движения вперед, и для броска на сломленного огнем противника. Это — основное назначение фортификации в ее простейших полевых формах, позволяющее пехоте решать задачу малой кровью. Сущность фортификации, дающей защиту не ради самой защиты, а для ведения огня и наблюдения, для движения вперед, для активных действий, прекрасно выражена (в отношении самоокапывания) М. В. Фрунзе: «Лопата в основном полевом бою должна рассматриваться не как средство спасения от огня противника, а как способ, обеспечивающий продвижение вперед с наименьшими жертвами».[5] Видеть же в фортификации прежде всего защиту, а в боевой ячейке закрытие — это значит засадить бойца в канаву и исключить всякую возможность наступления и победы.
Перейдем к защитной теории применительно к полевой фортификации в обороне. Оборона во всех случаях, как пишет Клаузевиц, «является только средством атаковать в выгодных условиях неприятеля на местности, нами избранной и соответственно оборудованной, где мы разместили свои части»[6] . Что же касается окопов и других фортификационных сооружений, то «искусство возводить окопы должно служить обороняющемуся не для того, чтобы спокойно защищаться за их стеною, а для того, чтобы с большим успехом атаковать противника» [7] . Приведем еще требования к выбору позиций для артиллерии в изложении Ф. Энгельса. «Выбор позиции представляет собою дело огромной важности как с точки зрения действия огня батареи по противнику, так и действия по ней огня противника. Расставить свои пушки так, чтобы их действие было возможно более ощутительно для противника — такова первая важная задача; второй задачей является безопасность от огня противника» [8] . Подобная же установка дается Ф. Энгельсом и для системы полевого укрепления местности.
Полевые укрепления, давая защиту, при обороне должны возводиться не для защиты и спасения, а чтобы успешно бороться с превосходящим противником, чтобы, разрознив и ослабив огнем, контратаковать и уничтожить его ударом живой силы. «Это — главное применение полевых укреплений» [9],— так писал Энгельс, и его положение остается правильным и для нашего времени.
Лопату стали применять не только потому, что при наличии ее можно обойтись без брони и создать укрытия, а прежде всего потому, что с помощью лопаты и самоокапывания можно просто решить главнейшую часть задачи — обеспечить действие новых огневых и других средств борьбы, находящихся на вооружении войск. Наряду с этим решалась и вторая часть задачи — быстро достигалась защита (укрытие) от поражения современными средствами, примененными противником.
Современный змейковый окоп с отнесенными в стороны ячейками родился на фронтах Испании не как укрытие, куда можно спрятаться от противника; он возник как огневая позиция пехоты, позволявшая республиканцам обычно малыми силами и с небольшими потерями удерживать местность, отбивать атаки на свои и соседние окопы всегда превосходящего противника, уничтожая его фронтальным и флангово-перекрестньм огнем.
Неверно также рассматривать препятствия как защиту, неверно, что «стрелковые окопы защищаются проволочными заграждениями». Как известно, проволочные и другие препятствия устраиваются не для защиты окопов и т. п., а для увеличения действительности огня для того, чтобы остановить или хотя бы задержать под наиболее действительным огнем атакующего противника, дезорганизовать его и уничтожить. Если бы республиканцы в войне в Испании искали в окопах прежде всего защиты и спасения, то, наверное, их героическая борьба против превосходящего противника и численно и технически не продолжалась бы так долго.
М. В. Фрунзе, подводя итоги действиям войск на маневрах, говорил: «Правильным будет такое воспитание, когда красноармеец будет уметь окапываться при всякой обстановке, «о не будет стремиться останавливаться только для того, чтобы окопаться. В соответствии с этим вся полевая фортификация должна быть приближена к войскам и должна стать дополнением главнейших элементов боя — движения и огня. Она должна всемерно облегчить стремительность нашего наступления и наших действий, помочь оценить и использовать местность и сообразовать движение отдельных групп с нашим артиллерийским и пулеметным огнем. В оборонительном же бою задача полевой фортификации — усиление огневой силы нашего расположения».[10]
На тактических занятиях в Западном особом военном округе в августе 1940 г. народный комиссар обороны товарищ Тимошенко много внимания обращал на окапывание; он «указывал, какую большую ошибку бойцы совершают тем), что не окапываются и плохо маскируются...
Народный Комиссар оказал:
— Не нужно ждать каких-то особых указании, а сразу же, как остановился, — врывайся в землю...»[11]
Нужно непрестанно культивировать любовь к лопате, нужно прививать бойцу навыки быстро, сноровисто окапываться. Мастерское владение лопатой следует считать и ставить одним из важнейших разделов боевой подготовки бойца и войск в целом.
В области долговременной фортификации защитная теория выражается в своеобразном благоговении перед долговременными укреплениями и в фетишизации их как сооружений «абсолютной прочности», призванных гарантировать защиту от всех средств поражения и т. п. Основным аргументом! этой теории, унаследованной от геометрической фортификации, выдвигалось положение, что благодаря более совершенным формам, конструкциям и деталям можно обеспечить и даже... математически точно по формулам рассчитать силу и длительность сопротивления не только сооружения, но и гарнизона, и этим решить успех обороны данного пункта и позиции в целом [12].
Мощные, прекрасно оборудованные сооружения, безусловно, нужны, но только при том непременном условии, когда боец и гарнизон с помощью их лучше решают поставленную им задачу. Уместно вспомнить, что система отдельных небольших фортов, предложенных во второй половине XVIII века Монталамбером вместо всюду принятой тогда классической крепости, «открывала новую эру не только в фортификации, но также и в способах нападения на крепость, в ее обороне и даже в общей стратегии» [13]. И это в числе других причин и потому, что оборона долговременных укреплений стала строиться не на .принципе защиты или, как пишет Ф. Энгельс, «не на пассивной системе выжидания за стенами, пока неприятель не начнет вести осадные работы,... но на активной системе, путем собственного перехода в наступление при помощи сконцентрированной силы гарнизона против разделенных по необходимости сил осаждающего» [14].
Защитная теория — это недопонимание фортификации, это
непонимание ее двойственной сущности и выпячивание на передний
план важных, но не Определяющих с точки зрения сущности и природы
боя защитных сторон фортификации. Это — вульгарное и упрощенческое
понимание фортификации, берущее от фортификации не целое, а только
часть — защиту.
Фортификация никогда не была и не может быть активной, так как активность представляет собой целесообразно направленное действие или энергию, которые может проявлять и передавать только человек, боец. Фортификация не может быть также наступательной. Добавим, что, создавая машины, ни одна отрасль строительной техники вообще не создавала и не может создать активной, «динамической» постройки, сооружения. Нельзя путать два различных явления: самое пассивное средство (предмет) и его активное применение (использование).
Сторонники подвижной фортификации придерживаются того мнения что современная фортификация в целях обеспечения войскам возможности извлечь из вооружения всю его уничтожающую способность должна стать подвижной; для этого она должна использовать мотор и гусеницу и оформиться в «самоходные, фортификационные бронезакрытия».
Что же представляет собой «подвижная» фортификация, которая якобы в самых разнообразных проявлениях и оформлениях существовала и в прошлом?
Являются ли эти «оформления» подвижной фортификацией?
«Деревянное оформление» подвижной фортификации представлено русскими «гуляй-городами» XV века и гассарами, а также гусситскими вагенбургами.
Гассары согласно скупым указаниям «Устава ратных и пушечных дел» с трудом могут быть отнесены к временным оборонительным преградам. Гассары — переносные, а не подвижные искусственные препятствия.
Об устройстве и применении «гуляй-города» имеются более достоверные данные. «Гуляй-город» — это не какая-то подвижная фортификация, а укрепленная позиция (опорный пункт), устраиваемая в виде редута с помощью доставленных и скрепляемых на месте заранее заготовленных отдельных элементов (деревянных стенок-щитов).
Что касается вагенбургов, то это не какие-то фортификационные формы, а боевые защитные порядки, включающие не фортификационные сооружения, а наличную материальную часть (специальные боевые и другие повозки).
К подвижной фортификации относят также различные наземные сапы, подземные подкопы и мины.
К сапам и минам прибегали в прошлом не для защиты, а для движения вперед, для пробития брешей в укреплениях противника, для уничтожения отдельных сооружений и штурма укреплений противника (в целом. Только потому и только в той мере, поскольку сапы и мины успешно справлялись с указанными задачами, т. е. удовлетворяли требованиям военного искусства, они были жизненными, становились даже ведущим фактором в тактике, например, при борьбе за крепости.
Но являются ли сапы и мины фортификационными формами и сооружениями? Думается, что сапы и мины как средство борьбы за местность по своей сущности не могут быть фортификационными сооружениями или формами. Это — своеобразные инженерные работы, которые совершенно неверно причислялись к «наступательной» фортификации. Энгельс из полевой и долговременной фортификации выделяет «искусство ведения осады» — особый новый отдел, в котором излагаются правила ведения осады, техника устройства методом сап различных параллелей, апрошей и ложементов, а также минных галерей.
Возникавшая у крепостей минно-подземная борьба со временем оформилась в самостоятельную отрасль военно-инженерного искусства, которая развивалась не в силу родства с фортификацией, а как прямая противоположность ей. Лучшими минерами оказывались строители крепостей фортификаторы, что и дало формальный повод считать минно-подземную борьбу также «фортификацией».
Таким образом, сапы и минные галереи по существу — не фортификация, а метод и способ осады — обороны.
Теперь о броне. «броневому оформлению» подвижной фортификации, обслуживающей наступление, сторонники подвижной фортификации относят различные носимые и «катучие» пехотные, пулеметные и орудийные щиты, а также подвижные бронезакрытия для ведения огня и наблюдения, получившие применение на позиционных фронтах войны 1914 – 1918 гг. К подвижной долговременной фортификации причислены бронекаретки Шумана, транспортируемые к месту установки в бетонные гнезда, и подобные им «подвижные бронезакрытия» Мейера, Ребольда, Монтиньи и Кюльмана, позволяющие создавать «подвижные» броневые рубежи и фронты, аналогичные румынским у Фокшан и Галаца. К «подвижным» отнесены также вращающиеся вокруг оси и скрывающиеся в железобетонных массивах основания бронебашни.
Поставим основной вопрос, на положительном решении которого зиждется вся теория подвижной фортификации: является ли вообще щит фортификационным элементом?
Как известно, в древнейшие времена защитное вооружение пехоты египтян, ассирийцев, персов (а затем греков и римлян) наряду с копьем, мечом и луком состояло из щитов, шлемов и лат (нагрудники, кольчуги) из различного материала.
В раннее средневековье и позже это защитное или оборонительное оружие, оставаясь неизменным, совершенствуется в выделке и деталях.
Наивысшего развития достигает защитное вооружение в XIV—XV вв., а конец защитного вооружения наступил после повсеместного введения огнестрельного оружия. Фактически агония защитного вооружения начинается в XV веке, когда пуля из аркебуза, направленного рукой пехотинца-горожанина, впервые пробивает рыцарские латы. Тогда уже закованные в броню храбрые, но неспособные к маневрированию и неповоротливые всадники были прогнаны, с поля боя, так как стали бесполезны, и превосходная рыцарская броня, вставшая в противоречие с новой техникой, новой тактикой и подвижностью бойца, постепенно уходит с полей сражений и становится украшением геральдических зал и фамильных склепов.
Остановимся еще на вопросе: являются ли орудийные (пулеметные) щиты оформлением в области подвижной фортификации, как это иногда утверждается? Первая «неуклюжая», как ее называет Ф. Энгельс, артиллерия, перетаскиваемая на волах, как и последующая «тяжелая» артиллерия, устанавливаемая на безопасном от противника расстоянии, щитов не имела. Надобность в щите начала ощущаться с конца XIX века, когда полевая артиллерия стала настолько легкой и подвижной, что могла не только повсюду следовать за войсками, не только вести огонь с лафета-повозки, но и маневрировать в бою. Когда вся пехота получила винтовку, оружие более совершенное, возникла необходимость и в новой материальной части орудий, включившей также и щит. Без щита, как без оптического прицела и многих других деталей, легкая артиллерия не могла бы решать всех своих задач; она была бы тактически маложизненной или перестала бы быть артиллерией в полном и современном ее смысле. Орудийный щит подобно ствольной накладке винтовки, предохраняющей при стрельбе руки от ожогов, потому и представляется нам не «подвижной фортификацией», оформившей орудие, а непременной частью орудия подвижной артиллерии.
Такова в общих чертах история носимых пехотных и возимых артиллерийских щитов, дающая основание ответить отрицательно на поставленный вначале вопрос, являются ли щиты фортификационным средством. Закрытие или защита, взятые сами по себе, — это далеко еще не фортификация.
Броня (сталь) в виде различных щитов применяется не в качестве подвижной или неподвижной фортификационной «защиты», а в качестве боевого средства, защитного оружия или снаряжения (каска), способствующего проявлению боевой активности и подвижности войск. В современных условиях наличные образцы носимых, «катучих» и тому подобных броневых щитов вследствие значительного веса и громоздкости не вводятся на вооружение войск. Задача обеспечить бойца защитным снаряжением (стальным нагрудником) остается еще не решенной.
Что же касается фортификации, то здесь броня при оборудовании местности может найти самое широкое применение в качестве переносных броневых щитов для усиления брустверов и других деталей обычных стационарных фортификационных сооружений, а также в качестве бронеустановок (бронебашен и т. п.).
Последний вопрос, на который следует ответить, — это является ли танк фортификационным сооружением?
С точки зрения сторонников активной фортификации танк «несложная комбинация» транспортера и подвижной бронезащиты, т. е. подвижная фортификация в квадрате, фортификационная величина высшего порядка.
Так ли это? Технически танк — машина, созданная по последнему слову техники. В тактическом смысле танк — мощное боевое средство, в котором гармонично сочетаются в единое целое огонь, движение, удар и броневая защита. Отнять от танка только один признак (вернее, определяющую материальную часть), и это уже не будет танк, а что-то другое.
Подобно танку, и бронеавтомобиль и бронепоезд, а также пресловутые бронекаретки являются боевыми машинами, а не подвижной фортификацией. Что касается каретки Шумана, так это (поскольку мы взялись разбираться в родстве) — бабушка современного танка, обходившаяся вместо мотора внутреннего сгорания конной тягой. Технически все подобные бронекаретки, а особенно «эго-танки» и подобные им «катучие» щиты — хитроумные изобретения или изделия младенческих годов машиностроительной техники, а не подвижная фортификация.
Положения, подобные тому, что бронезакрытия, достаточно мобильные, чтобы их можно было транспортировать, являются подвижными фортификационными сооружениями, подвижной фортификацией, исходят из механического приравнивания понятий «переносный» (перевозимый) и «подвижный», а также из неверного понимания фортификации как только защиты. Поэтому-то к средствам фортификации и причисляются защитное вооружение (щит, шлем, латы) и другие боевые средства, независимо от того, носится ли эта «защита» древним или римским воином, средневековым рыцарем, перевозится ли она с помощью оглобель и колес, мотора и гусеницы и т. п.
Активным, подвижным может быть только боец, только войска (и то до известного предела, пока материальная часть не перегрузит их). Говорить серьезно о подвижной фортификации, и говорить не абстрактно — это значит иметь в виду какие-то новые, но конкретные подвижные войска, имеющие на вооружении железобетонные сооружения или броневую материальную часть. Не стоит касаться железобетонных войск. Что же касается желания использовать в наступлении и атаке не «фортификационные бронезакрытия», а бронированные войска, то такое весьма разумное желание сейчас полностью удовлетворяется уже созданными механизированными войсками.
Таким образом, щиты и подвозимая для укрепления местности броня и т. п. являются не активной или подвижной фортификацией, а позиционными. материалами, в определенном виде доставляемыми к месту работ. И наоборот, эти же щит и броня, но примененные в бою на колесах, на гусеницах и т. п., имеют уже другое значение и, оставаясь броней, являются не какими-то фортификационными надстройками, а материальной частью оружия или самим оружием.
Можно мечтать об активной, подвижной н тому подобной фортификации, но в природе реально существует только одна — просто фортификация, которую и нужно использовать активно.
Фортификационные работы ввиду их особенностей всегда велись в обстановке поспешности, срочности. Однако методы скоростного строительства в фортификации имели только зачаточную форму и применялись только частично в отдельных благоприятных случаях, например, в виде «цикловой системы» работ.
Естественно, что перед фортификацией с полным переходом ее на скоростное строительство сразу же встанет целый ряд трудностей и вопросов, требующих соответствующего разрешения. Остается важная задача неустанного культивирования самоокапывания бойца и всего боевого порядка в целом в любых условиях обстановки, а одновременно и более сложных и мощных фортификационных сооружений, и техники работ. Применение фортификации и техника фортификационных работ должны совершенствоваться в повседневной учебе и на специальных учениях войск, имея основной целью всемерное ускорение производства и улучшение качества фортификационных работ при возможно более полной механизации и рационализации их. Необходимо обобщая войсковой опыт, разрабатывать тактико-технические требования к фортификационным) формам) и сооружениям, запроектировать и проверить их применительно к различным условиям оперативно-тактической обстановки, местности, времени года и т. д.
При проектировании необходимо вводите стандартные материалы, типовые конструкции и элементы фортификационных сооружений, что позволит заготовлять их в массовом количестве и централизованным порядком.
Одновременно следует пересмотреть наличные и шире привлечь новые строительные материалы (быстротвердеющие цементы, броню, легкие сплавы, пластмассы, газонепроницаемые ткани и т. д.).
При скоростном строительстве потребуется по-новому организовать снабжение. В частности, нужны будут вспомогательные механизмы и специальный транспорт для погрузки-выгрузки, транспортирования и доставки материалов, готовых поделок и стандартных элементов к. месту их сборки-установки и производства работ. Нужны отработанные типовые проекты организации производства работ как на местах заготовок, так и на местах выполнения работ. Нужна дальнейшая механизация типовых валовых и специальных фортификационных работ, а это в свою очередь связано с разработкой тактико-технических требований и с необходимостью специальных фортификационных машин и механизмов.
С проблемой скоростного строительства неразрывно связаны также вопросы типового общего и специального внутреннего оборудования, и вооружения фортификационных сооружений. Это потребует как разработки тактико-технических требований к соответствующей материальной части, к ее снабжению, монтажу и эксплуатации, так и организации заготовок предметов оборудования в массовом централизованном порядке и т.д.
Наконец, только методами скоростного строительства наиболее организованно и быстро решаются вопросы, связанные с модернизацией (усилением, перестройкой), ремонтом и восстановлением фортификационных сооружений в мирное и особенно в военное время.
|
</> |