Фантастические твари и где они обитают или носовой платок уверенности гимнаста
evaevg — 23.07.2024Далеко-далеко, в благословенной Европе, живет улыбчивая чудаковатая бабушка. У нее имеется маленький домик в Нормандии, где она доживает свои годы, предаваясь воспоминаниями и наслаждаясь французским хлебом и французским маслом, о которых нам, москвичам, и тем более остальным русским людям приходится только мечтать. Бабушка очень любит Францию, только там она дышит полной грудью, а когда обстоятельства вынуждают ее посетить свою отвратительную, тоталитарную бывшую Родину, она набирает полные легкие воздуха свободы, и пока этот воздух в ней, она может какое-то время терпеть этот ужасный Мордор.
Кто же эта замечательная и свободолюбивая бабушка с завидной дыхалкой, спросите вы меня. А я вам отвечу — это такая певица, некогда популярная в СССР, автор и исполнитель бардовских песен Вероника Долина.
Когда-то она мне даже нравилась. Вот эту песню я даже подобрала на гитаре и исполняла ее на студенческих посиделках.
Песня, впрочем, мне и сейчас нравится. А потому, случайно наткнувшись в интернете на интервью с этой певицей, мне захотелось узнать, как и чем она живет.
Любопытство, скажу я вам, иногда наказуемо, так же, как и инициатива. Лучше бы я не читала, и Вероника Долина так и осталась бы в моей памяти исключительно исполнительницей этой милой песенки…
Впрочем, поначалу ничего не предвещало.
Ведущая активно пыталась вынудить певицу высказаться по поводу политических событий, та не менее активно сопротивлялась, уходя от ответа в такие туманные просторы, что я даже начала подозревать, что бабушка (а возраст у певицы почтенный) уже не совсем в адеквате.
Долина долго рассказывала про Нормандию — истинный рай на земле. Восхищалась буквально всем — природой, людьми, культурой. И старательно избегала всяких упоминаний о том, почему она, собственно, оказалась на чужбине.
Впрочем, скоро прозвучало то, что заставило меня поднапрячься.
«Но связь с Москвой крепкая. Все мои взрослые дети работают в культуре - театре, кино и журналистике, это метафизические связи со средой обитания, они самые крепкие. Вот и я - вдохну французского воздуха и спешу в Москву, пока не кончатся его запасы у меня, я могу там дышать»
Я подумала — вот оно че. Нет, мы-то с Лелей давно подозревали, что в этих структурах сидят несколько странные товарищи, которые, возможно, нам совсем не товарищи. А теперь и эта тайна раскрыта. Вот же кто сидит в культуре-театре-кино и журналистике — взрослые дети певицы Вероники Долиной.
Я решила, что мне непременно надо донести сие знание до Лели.
— А кто это такая? — сходу спросила Леля, проявив вопиющую черствость к светочу российского искусства.
В ответ я сбросила ей песню. Оказалось, что песню Леля слышала, просто не знала, кто исполняет. И она ей тоже нравится. И Леля с интересом углубилась в интервью.
Как я уже упоминала выше, певица очень долго и восторженно восхищалась Францией, Нормандией и Парижем. «Столица вкуса, благосостояния и гуманизма… Переводчики находят работу, ученые устраиваются в университеты, писателей - диссидентов опекают радио Свобода* и Голос Америки*» — заливалась соловьем Долина.
На этом месте Леля недоверчиво хмыкнула — в отличие от меня она бывала в Париже неоднократно. Но то, что ей, как переводчице, посулили гарантированную работу, видать, ей польстило. Чтобы меня утешить, она предложила мне заделаться диссиденткой, чтобы попасть под опеку щедрых радиостанций, но я гордо отказалась.
Однако на следующем перле, Леля уже откровенно возмутилась.
«В Москве много предубеждений, вместе с удаленным обожанием. Эдакая ревность - у нас не хуже... Вот и сыр уже готовят - почти французский... Вот и вино можно купить... Духи дарят - французские... А ведь это мир подложного. Легального подлога. Сыр - глина. Вино - водянистое. Духи выветриваются, пока дойдёшь до своего лифта... И люди делают выводы - по мотивам своих подвигов. А страна вкуса и качества - далека от них, и живёт как жила... Со своим превосходным хлебом и маслом, которые москвичам и не снятся».
— Где это она там превосходные хлеб с маслом увидела? Дались им эти французские булки.
— Ну, может, ты не там в Париже харчевалась, — предположила я. — Может, если знать места...
К счастью, скоро Долина устала восхвалять свою новую Родину, да и ведущая, которой тоже нужно было отрабатывать свой хлеб, явно хотела от певицы не этого: ей нужна была гражданская позиция свободолюбивой бардессы.
И тут настал черед восхищаться мне. Потому что те обороты, с которыми бабушка бардовской песни уворачивалась от ответов, достойны отдельного восхищения. Это просто шедевр красноречия и образности речи.
«Если человек, мужской или женский человек, неважно - теперь уже многое неважно и это тоже - если он заболел, бедняга, а ежели он заболел крепко... Крепко. И почти не владеет собой. И ни на что на надеется. И правильно, что ни на что не надеется».
Нить рассуждений я потеряла еще за абзац до этого и только наслаждалась изяществом речи. Но Леля, в отличие от меня, не была так благодушно настроена.
— Какой-такой человек? — переспросила она меня. — Мужской и женский?
— Не придирайся, — отмахнулась я от нее, боясь пропустить хоть слово.
Тут, надо сказать, ведущая была солидарна с Лелей и, устав от метафор и словоблудия, в лоб задала вопрос про политику. Прямо так и спросила: чего, мол, ждете от этого страшного мира, в политическом смысле, разумеется.
Ответ меня поверг в экстаз.
«Нам нужна устойчивость. Нам, это людям, абсолютно всем, нам нужна устойчивость. Этот носовой платок устойчивости, который мы продержали под ногами, как трос вообще - под ногами гимнаста Тибула, шагая через площадь, который мы вот с этим носовым платком просуществовали... Это была роскошь».
— Боже, Леля, — простонала я, размазанная гениальностью образа. — Носовой платок — как символ устойчивости под ногами гимнаста Тибула! Это так прекрасно! Помнишь, как говорили в одном фильме? Бьющая наотмашь символика. Господи, Леля, мне такие высоты стиля неподвластны.
— И слава богу, — пробурчала маловпечатлившаяся Леля. — Если бы ты мне прислала текст одной из глав, употребив там выражение «носовой платок устойчивости», да еще растянула бы его между ног одного из наших героев, я бы подумала, что ты там накидалась прямо с утра. И учти, вряд ли я бы допустила такое в нашей книге.
— А жаль, — искренне расстроилась я. — Это очень оживило бы повествование. Впрочем, даже если я начну заливаться коньяком, едва встав с кровати, такое мне нипочем не сочинить. Таланту маловато-с...
— И слава богу, — с облегчением вздохнула Леля.
Далее Вероника Долина долго и нудно распространялась о пандемии, о болезнях, о симптомах и связанных с ними страданиями. Мы с Лелей заскучали.
— А скажи мне, Женя, на фига мы слушаем бредни старой больной женщины? — поинтересовалась Леля.
И я было уже собралась прервать эту пытку, но тут ведущая, видимо, тоже притомившись изяществом оборотов, улучила паузу и предприняла-таки последнюю отчаянную попытку вывести бабулю на интересующую ее тему.
Она задала вопрос о российской культуре. Причем по тону было совершенно понятно, что дела в российской культуре идут крайне плохо, и причиной тому — диктатура, тоталитаризм и совершенная дикость.
В принципе, тут с ведущей было трудно не согласиться. Культура наша действительно сейчас переживает не лучшие времена, но что-то мне подсказывает, что тут не обошлось без взрослых детей певицы и сочинительницы Долиной.
И тут певица оживилась.
«Там тоже люди живут тайной жизнью. Как дедушки, папы с мамами жили. Тайная жизнь проращивается в каких-то домашних горшках. Ну а как без этого? Проращивается. Пишется. И художествуется. У меня нет сомнения, что какая-то средневозрастная молодежь, какие-то сценарии, барахтаясь, высвечивает. Это еще недооценили. Недооценили, какая сила давления, каков прессинг, какова опасность. Недооценили. 20-30 лет расслабленности принесли свои ужасные результаты».
— Леля, — осторожно поинтересовалась я у подозрительно замолчавшей подруги. — Ты там тоже живешь тайной жизнью? Проращиваешь ее в горшках и художествуешь?
— Ты мне лучше скажи — средневозрастная молодежь — это как? — поинтересовалась Леля. — Вот мы — средневозрастная молодежь еще, или у нас уже, как это по ее терминологии, низковозрастная старость?
— Ну, судя по тому, что ей шестьдесят восемь — мы все-таки еще молодежь, — утешила я Лелю.
— Шестьдесят восемь? Нестарая еще, а уже так все... с головой... — посочувствовала Леля.
— Да, в наше время - это вообще не приговор. Некоторые и на девятом десятке все пытаются руководить целыми странами...
Далее Веронику Долину понесло в проблемы подрастающего поколения, и мы с Лелей вздрогнули. Долина сетовала на то, что Москву и Московскую область полностью поглотило зло, и тут она уже бессильна, но может... есть еще надежда. Правда, детей она почему-то упорно называла детенышами, что почему-то обидело Лелю.
— Ну а кто еще может родиться у женского и мужского человека? — резонно заметила я. — Только детеныш.
— Надеюсь, человеческий...
— И я надеюсь, — вздохнула я, слушая очередные перлы про человеческие и человечные школы, про проголучно-выгулочные лагеря, которые есть где-то в Екатеринбурге, Перми и, кажется, Питере, и где нет места гадству и демонизму.
— Послушай, Жень, а чего мы вообще слушаем все это? — наконец не выдержала Леля. — Ну, просто старенькая, не очень здоровая женщина. С явными признаками альцгеймера. Живет себе тихо в Нормандии, ну, несет чушь, так ей простительно.
И мы уже хотели дружно закрыть интервью, но тут Долина наконец высказалась, прорвавшись сквозь поток бессвязной чуши. И не про что-нибудь, а про Бессмертный полк:
«Тем, кто вытащил наружу все свои семейные грязные наследственные портянки .... К ним я не обращаюсь. Да, кстати. Я к ним никогда не обращалась. Я вообще слабо верю в их существование. Это фантомы. Ну, многовато для 9 мая получилось».
Леля какое-то время молчала, а потом припечатала:
— Вот с этого и надо было начинать. Русофобская дура и тварь!
— М-да... — протянула я, не зная, что и сказать.
Но вообще, если говорить серьезно, именно это отношение – к Победе и к предкам – и является основным маркером.
Они могут нести любую чушь, могут витиевато рассыпаться хоть жемчугом, хоть бисером на темы о русской культуре и искусстве, могут говорить красиво и даже где-то правильно, но стоит им коснуться Вечного и Великого, того, рядом с чем они скукоживаются до размера рваной половой тряпки, ибо сами не в состоянии понять до конца ни великой жертвы, ни великого подвига, а может даже и потому, что в глубине души (если так что-то осталось от души) осознают, что сами они на такое не способны, вот тогда их и прорывает. И наружу вылезает их черное, свинячье рыло.
И знаете – это хорошо. И чем больше их прорывает, тем лучше для нас. Предупрежден, значит, вооружен.
А то, что для них фантом, для нас – сила и правда. Это образ и даже, наверно, в чем-то икона. И наши героические предки всегда рядом, в сердце и памяти. А значит, с нами – сила, а с ними… с ними всего лишь пустота…
|
</> |