Это не просто просыпаться вдвоем

Словоблудие. — 01.06.2010 Текст ниже не является "фанфиком". К сожалению, он также не является комиксом.

Название: Любовь
Автор идеи: телепат и негодяй
Авторы первой части: 1978jul04, телепат и негодяй
Бета-читатели: бай ху, outsatiable, Fallen Star, Ken Hidaka
Редактор: outsatiable

Первая часть

1.
- Послушай, - говорит Кэти, вытягиваясь на диване, - если мы станем любовниками, это испортит нашу замечательную дружбу.
- Если не станем, тоже испортит.
- Да уж, раз эта мысль пришла нам в голову...
- В головы.
Кэти улыбается. У неё длинные ровные ноги, длинные руки, длинные волосы, помада чересчур яркая.
- Если мы не переспим, между нами останется неразрешенное сексуальное напряжение, - заключает она и затягивается. - Возможно, стоит попробовать другие способы: скажем, завести по любовнику или любовнице с каждой стороны. Я не имею в виду, что тебе нужен любовник, разумеется, хотя...
- Это не решит проблемы, только отвлечет на некоторое время. Можно попробовать заняться дружеским сексом.
Лицо Кэти выражает омерзение. Некоторое время мы молча докуриваем. Я переключаю каналы. Беззвучный пожар сменяется беззвучной оперой, немой политик уступает место настроечной таблице. Щёлк.
- Выходит, у нас только один шанс, - Кэти садится, поджимая под себя босые ноги, и берёт со столика новую пачку сигарет. Я жду, пока она возится сперва с полиэтиленом, затем с фольгой, а потом с зажигалкой. Наконец в воздух отправляется дымное колечко, и Кэти продолжает. - Если у нас будет секс и нам не понравится, напряжение исчезнет. Первое время будет неловко, но наша замечательная дружба это выдержит.
Всю ночь мы курим и разговариваем, а утром один неповоротливый самолёт уносит в дальние дали Кэти, а другой - меня.
Меня зовут Иона Пристли. Мне тридцать два года, и я работаю в ФБР. Я специальный агент. Это очень смешно звучит, но некоторое время назад (не так давно, кстати) я даже бегал по улицам с пистолетом и кричал: "Стоять!" и "Вы арестованы!" Один раз мне удалось даже крикнуть: "ФБР! Мы конфискуем вашу машину!" - но такие триумфы в жизни редки. Последние два года я безвылазно сижу в кабинете и разбираю какие-то бумаги. Затрудняюсь сказать, о чём они; думаю, по большей части это секретные донесения инопланетной разведки, адресованные в их генштаб. Разумеется, мне никогда не удалось бы их расшифровать, так что я и не пытаюсь. Когда мне нечего делать (то есть почти всё время) я курю и придумываю сюжет комикса о себе. В этом, разумеется, нет ни капли тщеславия. Неудобно сочинять истории о том, чего не знаешь, а к себе я по крайней мере привык. Кроме того, в моём комиксе обязательно будут сногсшибательные женщины в широких развевающихся юбках, а значит, я тоже хочу быть частью сюжета.
Размечтался. Пока в моём комиксе есть только я и пара безымянных агентов. Дверь в мой кабинет открыта (я делаю это специально), и я вижу два пиджачных плеча и две брючных ноги, а также гордые профили - профили можно будет растушевать, пусть они будут героями без лиц. Я слышу обрывки разговора.
Агент 1. Если просто подключить здравый смысл, ты сам увидишь, что я прав.
Агент 2. Ты прав с точки зрения стереотипов, а не с точки зрения канона.
Агент 1. Хорошо, пусть стереотипы.
Я знаю, о чём они говорят. Они уже не в первый раз поднимают эту тему, и мне хочется думать, что они существуют только для того, чтобы обсуждать, являются ли ангелы насекомыми на том основании, что у них шесть конечностей. Представьте себе: целых два агента ФБР живут исключительно ради выяснения биологической принадлежности ангелов. В моём комиксе они появляются только для этого.
Агент 1. Следует также принять во внимание андрогинность. Это уже канон!
Агент 2. Прекрасно. Ангелы-улитки.
Они никогда не обращаются друг к другу по имени, что подтверждает мою теорию: они существуют только пока обсуждают ангелов.
Кроме них в моём комиксе утром побывали ещё двое, высокий мужчина и женщина, едва достающая ему до плеча. У этих двоих есть имена, есть дела, есть биографии, но их появление является "пасхальным яйцом": в комиксе я перекрашу женщине волосы, и она станет рыжей. Сегодня же они шли в своих обычных обличьях и темой их разговора были, разумеется, инопланетяне, которые незаметно живут на Земле.
Я кладу сигарету в пепельницу и смотрю, как дым взбирается вверх, всё выше и выше. Это очень удачный кадр. Жаль, что я не умею рисовать.

2.
Последние четыре месяца я провёл в беспрестанной борьбе. Моим главным врагом, как и в предыдущие тридцать два года, был будильник. Иногда меня спрашивают, почему я не пользуюсь функцией побудки в наручных часах или в коммуникаторе. Наивные. Я не пользуюсь этой функцией со столь заманчивым названием потому, что мне дороги часы и коммуникатор. А также телевизор, музыкальный центр и даже компьютер - все они милы моему сердцу, и ничто (никого?) из них я не хотел бы случайно уничтожить за то, что мне помешали спать. То ли дело будильники. За свою долгую жизнь я извёл их великое множество. Я топил их в утреннем кофе, швырял о стену, клал на компас. В колледже я изобрёл специальное приспособление, которое накрывало будильник одеялом, если потянуть за верёвочку. А потом началась работа.
Если я скажу, что любил свою работу, я, наверное, солгу. Разве можно любить набор обязанностей, большая часть которых бессмысленна, а меньшая - неприятна? И всё-таки было в моей работе что-то такое, ради чего стоило бросать недокуренную сигарету и срываться с места. Ради чего я готов был пренебречь не только обедом и заслуженным стаканом пива, не только вечером в компании черноглазой и красногубой красотки, но даже самым святым и неприкосновенным - сном. Долгих два года я просыпался за минуту до будильника и ехал спасать мир. Доспасался.
Первый месяц я страдал, стиснув зубы. Я нажимал и нажимал проклятую кнопку, но будильник не унимался. Он делал то единственное, что мог делать некурящий и непьющий импотент - исполнял свой долг. Сперва я пытался вести переговоры. Нажимал на кнопку отсрочки. Прятал его под подушку. Потом пару раз сбросил с тумбочки. Враг погиб, но я сам же привёл в дом его преемника. Если рассуждать о мировой справедливости, нельзя сбрасывать со счетов баланс зла и добра. И в то время как сон, без сомнения, является добром в чистом виде, совесть не позволяет мне представить вселенную без будильников.
И всё же я нашёл способ. В моём комиксе он бы выглядел так.
Вечер. Иона приходит домой, ставит портфель на пол у журнального столика, снимает пиджак; подходит к календарю на стене и крестиком перечёркивает день - первое февраля. Как обычно, кадр обрезан так, что лица героя не видно. Через дверь гостиной просматривается спальня. Иона удаляется туда, план меняется.
Иона берёт будильник. Крупным планом показаны стрелки и деления. Будильник должен зазвонить в 6 часов 15 минут утра. Иона осторожно переставляет его на пять минут вперёд.
Новая страница.
Вечер. Иона приходит домой, ставит портфель на пол у журнального столика, снимает пиджак; подходит к календарю на стене и крестиком перечёркивает день - девятое февраля. В спальне он берёт будильник (тот должен прозвонить в 7 утра) и переставляет его на пять минут вперёд.
Новая страница.
Вечер. Двадцать третье февраля. Иона переставляет будильник на 8.05.
Новая страница. И так далее. Июнь. Иона переставляет будильник на 7 вечера. Стойте, стойте. Он же должен был остановиться на двенадцати. Ладно, исправляем: восьмое апреля, Иона переставляет будильник на полдень, затемнение. Иона нехотя встаёт с кровати, идёт в гостиную, включает компьютер. В комиксе у меня, разумеется, будет Мак, чтобы показать, какой я крутой. Трещит принтер. Иона берёт бумажку и проверяет текст: "Заявление... прошу уволить по собственному желанию... с 04/09/2012".
Примерно так всё и было.

4.
С отцом Робертом я встретился в тот же день. Была, несмотря на комикс, осень, и я рассчитывал прийти домой, лечь на ковёр (чтобы моё падение было достаточно очевидно), достать из холодильника пиво и нажраться в хлам, как тупой американский мужлан. Потом, согласно моим планам, я уснул бы прямо там, подложив под голову пульт от телевизора, а наутро снова бы нажрался, на этот раз уже по-взрослому, уничтожив бутылку "Чивас". Дальше я позвонил бы Кэти, сказал, что уволился, и она спросила бы меня, не связано ли это с той историей - а я бы с пьяным куражом ответил, что просто не создан для работы, и что моё финансовое положение позволяет мне безбедно жить и так, и что я мог бы даже содержать семью, если бы она, Кэти, пожелала выйти замуж, и испугался бы, что она скажет "да" и нам придётся что-нибудь менять.
Пока я в последний раз в жизни ехал из здания с красивым названием, мне пришла в голову мысль лучше. Я мог остановиться в двух кварталах от дома и начать напиваться в баре. Конечно, потом пришлось бы идти пешком, но, рассудил я, что такое два квартала? И кто помешает мне уснуть прямо здесь, прислонившись к фонарю, или вон там, у канализационного люка? Ровным счётом никто.
Я вышел из машины. Лил дождь. Разумеется, у меня где-то в машине был зонт, и так же разумеется, я не знал, где именно. На улице было пусто и тихо, облюбованный мной фонарь горел унылым светом, у задней двери бара топталась проститутка. Я хлопнул дверцей, и девушка - сколько бы лет ей ни было - лениво повернула голову в мою сторону, оценила мой костюм, очки, редеющие локоны, так же лениво улыбнулась и пошла в сторону входа. Я покачал головой и направился в тупик.
Надо отдать должное моим железным нервам и профессиональной выдержке: я дошёл почти до самых мусорных баков, не оглядываясь. Потом развернулся и задумался, не поехать ли всё-таки домой. Тут у меня над головой загрохотал гром, и дождь превратился в ливень. Кроме шума дождя и звука рушащихся на небе металлоконструкций, я услышал голос. Голос кричал:
- Поори мне тут! Да, поори, поори, давай! Порази меня молнией! Слабо?! - вспышка молнии, гром. - Ведёшь себя, как подросток! Как по-хорошему, так молчок! А потом истерики закатываешь! - молния, гром. - Три секунды! Да, три секунды! Ты даже не надо мной это устраиваешь! Так вот, мне не страшно! Это вообще не производит впечатления! Что, съел? - молния, гром.
Под этот аккомпанемент я дошёл до перекрёстка (игнорируя свой форд и притаившийся в нём зонтик), прижался к стене и осторожно выглянул за угол. В огромной луже стояла женщина. Длинное чёрное платье промокло и липло к ногам; она размахивала бусами и кричала уверенным баритоном. Я снял очки и тщательно протёр их полой пиджака. Разумеется, передо мной была не дама.
- Теперь никуда не денешься, - не унимался священник. - Получай! - и он запустил чётками в небо, затянутое грозовыми тучами. Чётки сделали в воздухе пируэт, вытянулись и энергично шмякнулись в лужу. Гром грянул так, что у меня заложило уши.
Священник махнул рукой, извлёк чётки из грязной жижи и зашагал в мою сторону. Когда священник поравнялся со мной, я окончательно подтвердил свою гипотезу: он вовсе не пытался разговаривать по мобильнику в грозу. У него не было ни телефона, ни гарнитуры. Я решил больше не прятаться.

5.
- И вы в самом деле ругались с господом богом? - спросил я, сделав очередной глоток.
- Да, в я самом деле ругался с Господом Богом, - мне живо представилось, как в моём комиксе придётся использовать специальный шрифт, чтобы показать эти заглавные буквы. Может быть, даже вот так: "я Ругался с Господом Богом".
Мой гость охотно сменил мокрую сутану на мои джинсы и розовую футболку Кэти с надписью "Занимайтесь сексом, а не работой" и не менее охотно принял предложение нажраться вместе. Впрочем, со вторым вышло неудачно: налив ему виски, я с удивлением узнал, что он не только никогда его не пробовал - он вообще не пьёт.
- Совсем?
- Красное вино используется в некоторых церковных ритуалах.
Я вздохнул и достал банку пива.
Так мы и сидели на ковре: я смотрел, как священник трёт волосы полотенцем и давится пивом, он что-то бормотал себе под нос. Я уже не сомневался, что привёл в дом сумасшедшего. Сумасшедших я не боюсь.
- Как вас всё-таки зовут? - решил я завязать разговор.
- Это очень сложный вопрос, - настолько сложный, что параллельно с ним нельзя сушить волосы, решил я. - Наверное, меня лучше называть Робертом. Ну да, я отец Роберт. Кто же ещё. Не Виктор Фрэнсис Альберт Варфоломей ведь, в самом деле.
- Я тоже не Виктор Альберт Варфоломей, - не удержался я.
- Виктор Фрэнсис Альберт Варфоломей, - поправил отец Роберт. - Это ещё что! Моего отца зовут Бенедикт Августин Пинна Александр Исайя Джон. Из всех этих имён он использует последнее, разумеется. По-моему, дурацкий выбор. Вы знаете кого-нибудь по имени Пинна? Вот был бы номер.
- Я недалеко ушёл от вашего отца. Меня зовут Иона.
- Хотя бы не Иов.
Мы глубокомысленно помолчали.
- Отец мой, будете ещё пиво?
Он скривился.
- Да я вас младше лет на пять минимум.
Определённо, я имел дело с сумасшедшим.
- Понимаете, - говорил он чуть заплетающимся языком, пока я подсовывал ему стакан воды, - ведь это тот же принцип, что в обществе. Разве кто-нибудь хвалит правительство? Если всё в порядке, на него просто внимания не обращают. Или Бог. Кто приходит в церковь? Ну, чёрт подери, понятно, кто. Сирые и убогие. Нищие, мать их, духом. Вы посмотрите на протестантов! Вон как их любит Бог! Сам к ним ходит и деньги приносит. - здесь поток гневных речей был прерван другим потоком, исторгшимся из уст отца Роберта в унитаз. - Мы здесь, словно Чарльз и Себастьян, - сообщил он, вытирая рот футболкой. - Так о чём я? Ну да, никто не замечает тех, кто хорошо себя ведёт. Или вот блудный сын. В чём там ловушка? В том, что плевать все хотели на другого сына, нормального! А когда пошёл сбой - позовите сисадмина да почините. Все забегали! Или Бог. Кому он нужен, если и без него нет проблем? То ли дело кризис. То ли дело развод. То ли дело смерть. Но ведь и я! Я тоже, - мы снова вынуждены были сделать паузу, потом я налил ему ещё воды. - И тогда я подумал, а правительство? Ему много дела до хорошего народа? А сам блудный сын - что бы он сказал, если бы папаша его прогнал? Или Бог. - я мысленно записал на счёт гостя ещё десять центов; итого семь долларов, если бы мне давали монетку каждый раз, когда он говорит "или бог". - Богу наплевать. Ему молятся, молятся, Он вообще не замечает. Нет, баста! Не постом и молитвой, так грехами и развратом - но я Его достану! Он у меня вылезет со своих небес и спустится к людям!
- Как у вас, кстати, с развратом, отец Роберт? - поинтересовался я. Отец Роберт всмотрелся в белый фаянс унитаза. - Только не говорите, что вы девственник.
- Вот я же и молчу, - хмыкнул священник.
Когда я сам успел напиться до положения риз, я не знаю.

6.
В моём комиксе следующие полгода заняли бы всего пару страниц. Это были бы яркие страницы с тысячей мелких кадров, которые пытливый читатель мог бы разглядывать с лупой, а какой-нибудь жирный лентяй, листающий журнальчик под партой, пропустил бы, не вникая в подробности.
Кадр первый. Отец Роберт заваривает чай у меня на кухне. В правой руке у него три чайных пакетика, в левой огромная чашка. Он оглядывается по сторонам: обе руки заняты, как же налить воды?
Кадр второй. Мы с отцом Робертом смотрим порно: я одним глазом слежу за экраном, вторым - за мирно спящим священником.
Кадр третий. Я читаю Евангелие. Отец Роберт читает Vogue.
Кадр четвёртый. Отец Роберт курит, но не затягивается. Кэти хохочет.
Кадр пятый, с диалогом.
Отец Роберт: Мои родители - сектанты.
Иона: Как и вы.
Отец Роберт: Я? Нет. Я еретик.
Кадр шестой. Кэти таскает нас по магазинам и заставляет отца Роберта примерить рубашку. Он выбирает розовую.
Кадр седьмой. Отец Роберт знакомится с "Моби Диком".
Отец Роберт: Так вот он, твой кит.
Кадр восьмой. Мы валяемся в шезлонгах на палубе. Кэти в купальнике, я в шортах, отец Роберт в сутане.
Кэти: Вик, тебе не жарко?
Отец Роберт: Не беспокойся, дочь моя.
Кадр девятый. Мы учим отца Роберта затягиваться. Кэти снова хохочет.
Кадр десятый. Отец Роберт разделывает меня в баскетбол.
Кадр одиннадцатый. Я наступаю отцу Роберту на подол.
Кадр двенадцатый. Кэти наступает отцу Роберту на подол.
Кадр одиннадцатый. Отец Роберт наступает на подол Кэти.
Кадр сто сорок восьмой. Ресторан. Кэти бросает в меня салатом с тарелки отца Роберта.
Кадр сто восьмидесятый. Отец Роберт смотрит на бутылку виски. Я наливаю ему сок.
Кадр двухсотый.
Кэти: Я думала, розарий - это сад.
Отец Роберт: Розарий - это сад.
Кадр двести пятидесятый. Отец Роберт разделывает нас с Кэти в лимбо.
Кадр двести пятьдесят пятый. Мы с отцом Робертом забираемся на стол и просим Кэти нас сфотографировать.
Кадр двести пятьдесят шестой. Мы с отцом Робертом падаем со стола. Кэти фотографирует.
Следующий разворот занимало бы огромное изображение острова Кэти. Мы сходим с "Моби Дика". Отец Роберт ошалело оглядывается. Кэти пихает меня в бок. Я делаю глоток из фляжки.
Остров невыносимо радостный. Художнику придётся постараться. На острове нет ни одной постройки, только неуёмная зелень, истерические цветы, праздничные птицы. Небольшой навес с крышей из пальмовых листьев. Гамаки между стволами. Отец Роберт снова соглашается на мои джинсы и футболку Кэти, и теперь на его груди красуется надпись "БОГ создал мир. ЛСД сделал его прекрасным". Он снимает сандалии и танцует босиком, а мы хлопаем в ладоши и поём "Аве Мария". Внезапно над нами раздаётся раскат грома. Отец Роберт торжествует.

8.
Исторический (и здесь я не шучу) разговор между нами троими произошёл после вскоре после исторической (а вот здесь - шучу) игры в твистер. Началось всё с того, что Кэти вытащила нас с отцом Робертом в Нью-Йорк погостить и в первый же вечер отвела на вечеринку "tarts & vicars" - разумеется, её аргумент "ну не пропадать же сутане" показался нам очень убедительным.
Весь вечер отец Роберт был собой, то есть опрокидывал предметы, подсматривал в молитвенник и старался нарушить как можно больше собственных принципов. Лисса, хозяйка дома и по совместительству подружка Кэти, охотно принялась учить его курить траву; Патрик, брат Лиссы, согласился на поцелуй в губы; неизвестная мне пышногрудая красотка провела мастер-класс по ругательствам.
Мы с Кэти сидели на террасе и обсуждали, кто лучше всех выглядит в сутане.
- Вик всё-таки сокровище, - сообщила Кэти после очередного коктейля. - Никогда не встречала настолько жизнерадостных людей.
- Такими темпами он за год подсядет на героин, - заметил я.
Мы помолчали.
- Я вижу два выхода, - Кэти задумчиво растягивала слова, пепел с её сигареты кружился в воздухе. - Первый и самый простой - разумеется, найти ему женщину. Даже если не смотреть на это с точки зрения Фрейда, или кто там писал про тотем, табу и другие фаллические символы...
- Это вариант. Он женится и вырастит целое поколение маленьких психов, а те устроят мировую революцию.
- Это и есть второй выход.
Я не успел выяснить, что имел в виду Кэти. Из французского окна появилась роковая блондинка с хвостом, который напоминал скорее песцовый, чем заячий, а следом за ней на нетвёрдых ногах вышел отец Роберт.
- Пойми, - говорил священник, - я не могу быть к этому лоялен. Ты замужем. То есть даже если не считать...
Блондинка взяла мой коктейль (разумеется, "Маргариту") и выплеснула в лицо обидчику. Обидчик вытерся рукавом сутаны и присел рядом с нами.
- Женщины, - сказал он. - Облечены в порфиру и багряницу, украшены золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держат золотую чашу... причём чужую.
Кэти потушила сигарету и перебралась к нему на колени.
- На звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами, - не дрогнул отец Роберт.
- Отец Роберт, вы умрёте девственником, - вздохнул я.
- И богу так и будет на тебя наплевать, - заметила Кэти. - Так что придётся искать другие способы.
- Какие, дочь мо... Кэти?
- Новая религия? - высказал я гипотезу.
- И новый мир, - добавила Кэти.
- И истинная вера!
Я поймал взгляд отца Роберта и подумал, что он гораздо нормальнее меня.

10.
Планов на день у меня не было. До четырёх я провалялся в постели, потом взял себя в руки, натянул джинсы и пошёл в гостиную - валяться на диване. К приходу отца Роберта я настолько преуспел в этом, что сквозь сон не сразу услышал звонок в дверь.
- По поводу истинной веры, - начал отец Роберт с порога. - Безнадёжно. У нас нет права на ошибку. У меня нет. - Он энергично затряс головой. - Ничего не выйдет.
Мы были в Вашингтоне уже неделю и за всё это время ни разу не виделись. Я тоже тряхнул головой и попытался сфокусировать взгляд. Именно в таком состоянии меня чаще всего посещают гениальные идеи:
- Пива?
Не прошло и часа, как беседа направилась в конструктивное русло.
- И вы правда-правда стреляли из настоящего пистолета?
- Нет, из игрушечного.
- Из игрушечного я тоже стрелял. Совсем не те ощущения.
- Отец мой, вы снайпер?
- Сын мой, во мне много скрытых талантов.
Дальше в моём комиксе, разумеется, выяснилось бы, что отец Роберт - агент русской разведки. В двадцатые годы он работал в МУРе, во время Второй мировой - в КГБ, а после снятия железного занавеса переселился в США и стал использовать сутану под прикрытие. Под сутаной у него, несомненно, хранился автомат Калашникова, удостоверение личности и бутылка с эликсиром молодости, который принимал ещё Распутин.
В жизни всё гораздо скучнее. Агентом русской разведки был его папаша.
- И это всё, что можно рассказать о моей семье, - сокрушался отец Роберт. - У меня идеальная семья, чтоб им ни дна, ни покрышки. Мамочка вышла за папочку в восемнадцать лет и, чтоб мне сдохнуть, обожает его всю жизнь. А он, чёрт побери, отвечает взаимностью. Ненавижу! У меня было самое лучшее детство на свете. Игрушки. Книжки. Внимание. Театр, разрази его гром, уроки музыки. Мне даже можно было не умываться в день рожденья! У Вики-Фрэн хотя бы был мерзкий брат! А у меня? Боже правый, как я надеялся, что она хотя бы окажется лесбиянкой!
- Тяжело?
- Не могу к ним ездить. Они пришивают на меня розовые рюши и поят чаем.
- Вам же нравится чай, отец мой.
- Да ебал я чай!
- Отец мой, вы делаете успехи.
- Вики-Фрэн, кстати, живёт в квартале от вас.
- Ваши матримониальные планы провалились, я старый холостяк.
- Слава Богу!
- Это ругательство или?
И так далее, и тому подобное - как вдруг меня осенило.
- Это же ловушка 22 наоборот! - воскликнул я и тут же облился пивом. - Мы ничего не теряем. Мы достанем бога, отец Роберт! Если мы придумаем неправильную религию, он просто будет беситься ещё больше!
Я же говорил: гениальные идеи посещают меня именно в таком состоянии.

11.
Кэти прилетела первым же самолётом и привезла ворох журналов и детскую библию. Отец Роберт где-то добыл белую доску и маркеры. Мой вклад состоял в виски, роме и пиве.
- Начнём, - изрекла Кэти и уселась на край стола. - Как самый здравомыслящий человек в нашей компании я объявляю себя председателем сегодняшнего заседания, а также богиней-матерью.
- Язычество, - решительно отозвался отец Роберт. - Не пойдёт.
- Святой девой? - предложила Кэти.
- Богохульство.
Этот ответ нас совершенно деморализовал.
- Всё, что мы придумаем, будет богохульством, - заметил я.
- Если только мы случайно не напечатаем собрание сочинений Шекспира, как та обезьяна, - поддержала Кэти. - С другой стороны, именно с богохульством у меня больше всего шансов на успех.
Отец Роберт подёргал себя за волосы. Нет, нет. В моём комиксе это не выглядело бы нелепо. Только представьте себе: распрощавшись с церковью (точнее, с Церковью), священник перестаёт стричься и превращается в этакого лохматого ребёнка цветов. Патлы отца Роберта не доставали пока даже до плеч, но тут и там висели и торчали отдельные длинные пряди, видимо, решившие вести волосяное наступление на мир праведности. Эти лохмы не давали отцу Роберту покоя - он то накручивал их на палец, то пытался завязать в узелки, то (и здесь я уповаю на мастерство художника) просто дёргал всей пятернёй. Замечу сразу, что меня это бесило не меньше, чем Кэти, и в конце концов нам удалось его подстричь.
Так вот, отец Роберт подёргал себя за волосы и сообщил:
- Никаких женских культов. Никакого язычества. Никакого экуменизма. - он задумался. - И никаких мышей. Да. Никаких мышей. Должно же быть в мире что-то отрицательное.
- Мыши как пособники диавола? - уточнила Кэти.
- Да, мыши. Нет. Жалко мышей. Что-то другое. Что-то действительно неприятное.
Мы с Кэти высказали предложения наперебой:
- Менструация?
- Похмелье?
- Кстати, пить должно быть можно, иначе мы оба отказываемся принимать новую веру.
- И заниматься сексом. Никакой веры без секса.
- Даже с женщинами!
- Кэти!
- В смысле, даже вам - с парнями!
- И курить!
- Даже много!
- Даже траву!
- И варить козлёнка в молоке его матери!
- Козлёнка?
- И смотреть аниме!
- И играть в видеоигры!
- И дрочить!
- Стойте, стойте, что же у нас остаётся?
- Ну как - убийство, воровство...
- Экспроприируем экспроприаторов!
- Даёшь общественную собственность!
- И никаких родителей!
- Любовь! - закричала Кэти, размахивая лифчиком.
Мы тоже забрались на стол:
- Любо-о-овь!
- Любо-о-овь!
- Правда, это уже было, - заметил отец Роберт и подобрал подол, чтобы спуститься.

13.
- Теперь я диктую, - Кэти передала мне ноут, а сама уселась на колени к отцу Роберту. - "Заняться сексом должно быть так же просто, как выпить стакан воды." Всё.
Я передал компьютер отцу Роберту, Кэти перебралась на диван.
- Манифест, - прочёл отец Роберт, - истинной веры, истинной надежды и истинной любви. Первое. Национальность не имеет значения. Среди вас нет ни арабов, ни негров, ни крещения, ни некрещёных, нелегальных иммигрантов, коммуниста , офисного планктона, живущего на пособие, но всё и во всём есть Любовь. Второе. Есть животных дурно. Третье. Ничего не бойтесь. Четвёртое... Какой-то бред получается, если честно. Нужно будет перечитать на трезвую голову.
- А мне нравится, - Кэти вытянулась на диване и закурила.
В моём комиксе Кэти никогда не будет носить футболку и джинсы. На ней будут платья с пышными юбками, розовые и голубые, и красные туфельки с круглыми носами, и её золотые волосы будут развеваться на ветру, а колечки дыма будут сплетаться в нимб. Впрочем, нет.
- Нам не хватает систематического подхода, - взял слово я, - Начнём с меркантильных вопросов.
- Секс, - предположила Кэти.
- Деньги, - поправил я. - Во-первых, судя по тому, что мы насочиняли, у нас будет коммуна. Где мы её поселим? Отец Роберт снимает квартиру вместе с парой пидорасов...
- Геев, - это опять Кэти.
- Не суть, - а это отец Роберт.
- ...Я живу здесь, и кроме пары лишних упаковок пива сюда уже никто и ничто не поместится. Дальше. На распространение информации, раскрутку сайта, печатные материалы нужно финансирование. И тоже явно не от меня, я живу на пособие, и не от отца Роберта, как бы мы ни ценили его талант переводчика. Ещё дальше. Возглавит движение отец Роберт. Значит, ему нужно придать товарный вид, подстричь, сшить новую сутану и разработать дизайн символов власти.
- Ты такой же, как все мужчины, - лениво сказала Кэти и прикурила вторую сигарету от первой. - Рано или поздно ваши разговоры сводятся к капиталам моего отца.
- Никаких родителей, - вставил отец Роберт.
Мы задумались. Наконец Кэти нарушила молчание.
- Во-первых, отец давно умер. Во-вторых, если разобраться, затраты небольшие. Если печатать в типографии Лиссы... - лицо Кэти озарилось. - Остров! У меня же есть остров! Мы можем основать собственное государство!
Вот так всё и началось. На следующей неделе мы уже плыли на "Моби Дике" навстречу неизведанному. Как я сказал раньше, на острове нас застала гроза, которой отец Роберт был несказанно рад. Кроме того мы успели искупаться, основать первый на острове нудистский пляж, заняться сексом (не все, разумеется) и сфотографировать чёрно-коричневого зверя, который пришёл отнимать у нас еду. У зверя был длинный хвост и игрушечные глаза, и мы в один голос признали его посланником высших сил. Цветом дьявола таким образом стал белый.

14.
В моём комиксе будет множество неожиданных ходов, как сюжетных, так и графических. Например, сцена секса на капоте. Юноша и девушка, она в платье в горошек, он в джинсах и ковбойской рубашке, страстно целуются через окно (он внутри, потому что прятать её красоту было бы глупо), потом ненадолго отрываются друг от друга, он выходит, она откидывается на капот, он задирает ей юбку. Всё это время девушка заслоняет собой машину.
- Ой! - восклицает она и отталкивает его ладонями.
Наконец-то общий план. У парня старый фольксваген-"жук", и красотка врезалась лодыжкой в ручку на капоте. Впрочем, если бы не врезалась, ей бы всё равно вряд ли было удобно.
И так далее. Обычно комикс начинается с описания основных персонажей. Пара крупных портретов, рост-вес, привычки, увлечения, цвет волос. Конечно, так будет и в моём комиксе, но, скажем, в разгар второй главы. Прямо сейчас, после того, как отец Роберт, Кэти и Иона определились с планом действий, на сцену выходят первые обитатели острова Любви. Их немного, зато у каждого своя история.

Зловонная куча мусора
- После войны, - сказала Кэти, когда мы возвращались с острова, - я хочу быть дохлой кошкой. Нет, тысячей дохлых кошек.
- Умножение на ноль даёт ноль, - напомнил я.
- Не скажи. Тысяча дохлых кошек образует нечто новое. Конгломерат разложения. Этакое "Зоо". Зловонную кучу мусора.
- После войны, - отозвался я, - я хотел бы быть частью зловонной кучи мусора.
В разговор вмешался отец Роберт.
- Дети мои, - сказал он со всей торжественностью, на какую только способен профессионал, - объявляю нас троих самой зловонной кучей мусора, какая когда-либо существовала во вселенной. И пусть наш аромат поднимется высоко-высоко, до самого неба. Аминь.
Думаю, нам троим хватит и одной страницы.
Я согласен быть изображённым в костюме, подтяжки у меня синие, талия на совести художника (разумеется, я предпочёл бы быть атлетом, но оригинальность комикса превыше всего). Настоятельно прошу вернуть мне пышные вьющиеся волосы - такие, какими они были десять лет назад - и подобрать форму очков, которую никто, включая Кэти, не станет называть унылой. В остальном я за реализм.
Кэти, разумеется, в джинсах и футболке с надписью "Сам начал, сами расхлёбывай. Твой Иисус", тёмные очки подняты на лоб, волосы распущены. В руках у нас обоих сигареты; кроме того, свободной рукой я держу свой кейс, а Кэти - невиданный цветок, который мы сорвали на острове.
Отец Роберт вертит в руках часы со снятым корпусом. Это настенные часы из моей квартиры. Мы захватили их с собой, потому что они показывали самое точное время на свете, и на острове Кэти взялась их починить так, чтобы их время совпадало с общепринятым. Помешала ей совокупность грозы и отца Роберта. Когда я понял, что часы безвозвратно погибли, и отдал их труп священнику с просьбой предать земле, то отец Роберт отказался, поскольку смерти нет. Пусть теперь сам и держит их в руках вечно, сидя на зловонной куче мусора.

Где-то рядом
По утверждению Кэти Лисса переспала со всеми, кто подвернулся ей под руку, включая отца Кэти и собственного отчима. Оценивать правдивость такого описания я не берусь: сам я с Лиссой не спал; с другой стороны, я очень старался не подворачиваться. Что точно неверно, так это утверждение самой Лиссы, будто её интересует только секс и лёгкие наркотики. В моём комиксе опровержение начиналось бы с кадра, в котором Лисса в белом платье для коктейлей сидит в шезлонге. Слева от неё невысокий столик, на столике - пустой шприц. Глаза Лиссы прикрыты, на лице мечтательное выражение. Подпись: "Во-первых, наркотики были не только лёгкие."
Во-первых, кроме травки, Лисса не употребляла никаких наркотиков. Она не курила и даже почти не пила. С другой стороны, у неё всегда было, чем порадовать гостей, а радовать гостей Лисса действительно любила. А кроме этого она любила брата, агента Малдера и цусимскую леопардовую кошку.
Агент Малдер был собакой породы чихуахуа. Инопланетяне (как утверждала Лисса) похитили его мать, когда так была беременна, и агент Малдер родился с пятью ногами. Замечу, что это не портило его красоту, и уродлив он был не больше, чем обычная собака таких размеров. Зато пятая нога почти не позволяла ему ходить, поскольку росла из груди. Ну и что? Лисса всё равно не спускала агента с рук.
Цусимская леопардовая кошка была абстрактной идеей. Не знаю, почему именно эта кошка из всего множества кошек на Земле так тронула Лиссину душу. Возможно, дело было в том, что Лисса, любившая прокатиться по свету на деньги отчима, никогда не бывала в Японии, и предмет её обожания оставался для неё неведомым, неспособным к дефекации и, следовательно, идеальным. Цусимская леопардовая кошка имеет леопардовый окрас и водится преимущественно на Цусиме. Кроме Цусимы она живёт почему-то в Бангладеш, но прилагательное "бенгальский" зарезервировано за тиграми на ближайшие двести лет. Любовь к ней разгорелась в сердце Лиссы, когда кто-то (возможно, Патрик) прочитал в интернете, что бедная сиротка находится под угрозой исчезновения.
Борьба за счастье цусимской леопардовой кошки поглотила Лиссу без остатка. Она перестала есть и спать, что существенно снизило её привлекательность для сексуальных партнёров, вступила в WWF и PeTA, перекрасила волосы, сделав имитацию леопардовых пятен - что повысило её привлекательность - и основала фонд "Яманэко". На деньги, разумеется, отчима. На этом она не остановилось: леопардовые пятна появились и у агента Малдера, а Лисса снова начала устраивать вечеринки, и на каждой заводила речь о предмете своих воздыханий, а также собирала пожертвования и подписи под петициями.
- Защитим цусимскую леопардовую кошку, символ Бангладеш, - прочитал отец Роберт. - Я бы обиделся.
Но мы, разумеется, подписались.

Трудоголик
Патрик не приходился Лиссе никем. Он был сыном первой жены второго мужа её матери. Нет, я тоже могу повторить это только как скороговорку, но для комикса, мне кажется, неплохо. Денег у Патрика не было, зато была работа. Работал он целыми днями на небольшую компанию, занимавшуюся перевозкой леса из России в Финляндию. Директор фирмы был норвежцем, его заместитель - русским, а сам Патрик сидел в Штатах в крохотном офисе в компании секретарши и еще одного трудоголика.
Отношение Патрика к работе невозможно описать словами. Это было возвышенное чувство, превращавшее всё - рабочий стол, компьютер, принтер, ксерокс, факс, телефон, бумаги - в некие сакральные объекты. Обсуждать их можно было только с трепетом, а прикасаться к ним смел только верховный жрец. Патрик таковым себя не считал.
Каждый день кроме субботы и воскресенья он надевал чёрный костюм, брал дипломат и отправлялся на работу. Там он клал дипломат на стол, помещал себя на вертящийся стул и откидывался на спинку. Из такого положения было лучше всего видно часы, висевшие над столом секретарши, и именно в этой позе, не шевелясь и практически не моргая, Патрику предстояло провести четыре часа. По истечении четырёх часов он поднимался и отправлялся к кофе-машине. У кофе-машины всегда стоял второй трудоголик. Он приходил на пятнадцать минут раньше Патрика и занимал выжидательную позицию чуть левее шкафа с чашками.
- Привет, - говорил второй трудоголик.
- Привет, - отзывался Патрик. - Ну, как жизнь?
Так проходили следующие четыре часа.
Как единственный работающий человек из нашей компании Патрик очень сильно выматывался за неделю и любил на это пожаловаться:
- Лисса, ты не разомнёшь мне плечи?
- Ох, боюсь, мне скоро придётся носить очки.
- Эти русские

Сохранено