«Этническое» и «человеческое»

Результаты показывают, что вопрос был понят как вопрос об отношении людей одной национальности к людям другой. И отвечали на него от имени русских как этноса, а не от имени россиян как гражданской, политической нации.

Ответы, как обычно, различаются в зависимости от пола, возраста и других характеристик респондента, но — и это необычно — не от его политической позиции. Нет никакой разницы в реакциях людей, одобряющих и не одобряющих политический курс страны, одобряющих и не одобряющих деятельность высшего руководства. В других вопросах на подобную тему — например, в вопросе о поддержке действий российских ВС в Украине — их мнения полностью противоположны.

А на вопрос о взаимном отношении народов, повторим, они отвечают одинаково.

Попробуем это объяснить, отправляясь от слов президента о том, что это «братские народы». Слова эти придумал не он, но появление их в его речах означает, что такой образ отношений этих народов актуален. Учитывая те контексты и словоупотребления, к которым его слова отсылают слушателей, можно с уверенностью сказать, что речь в данном случае идет о русском народе как «старшем брате» и украинском — как «младшем».

Тезис о «братстве», как и вообще все из кода семейных отношений, — очень сильный потому, что имеет в виду, что эти отношения — от природы (для кого-то — от Бога). Братские отношения — это благое, они предполагают особую близость, привязанность друг к другу. Поэтому их надо ценить. Но — и для политиков это главное — это отношения, которые предполагают также и безусловное неравенство.

Старший брат главнее младшего. Почему? Потому что он старший, это кажется само собой разумеющимся, это ведь так от природы. Русское слово «старший» содержит одновременно оба значения — «А прожил больше Б» и «А главнее Б», то есть Б должен подчиняться А.

Эти семейные коды часто используются для обозначения и установления отношений в политике, но отношений реальных, а не формально-протокольных, когда все равны. И если говорят «братский народ», то полезно спросить: это вы про младшего брата или про старшего?

Тут бывают забавные казусы. Пожилые люди, чье детство прошло в СССР, помнят, что так называемый «народный Китай» называли «младшим братом». Теперь уж так не назовешь. По силе он вроде как старший. Но ныне, набиваясь в друзья к Китаю (а к нему сейчас относятся «хорошо» 85% россиян), к этим отношениям семейный код не применяют. В младшие братья к этому гиганту россияне не хотят — это значит быть у него в подчинении.

Демонстрируя взгляд изнутри Советского Союза, из Москвы, советские политики и пропагандисты называли «братскими» и страны соцлагеря, и советские республики. В их числе братской была и Украина. (Хотя и «Россия», и «Украина» — слова женского рода.) И в этих братских отношениях старшинство России было, по крайней мере для нее, само собой разумеющимся. Старший брат был уверен, что он большой, даже великий, а другой — малый. Слова про «Великия и Малыя России» были в титулатуре Алексея Михайловича и Петра Алексеевича.

О том, что они не забывались, имеем собственные свидетельства. «Левада-центр»* неоднократно проводил исследования в кооперации с Киевским международным институтом социологии, одним из лучших или лучшим в Украине агентством по изучению общественного мнения. Мы в России выясняли отношение жителей РФ к Украине, а они в Украине — отношение ее жителей к России. Казалось бы, имелись и имеются основания ожидать, что отношения должны бы быть симметричными — одинаково хорошими или одинаково плохими. А если они не симметричны, то есть основания ожидать, что исторических претензий у украинцев к России обнаружится больше, чем у русских к Украине. Ан нет — все наоборот.

В отношении россиян к Украине за весь период наблюдений, кроме самых последних лет, упомянутые опросы демонстрировали меньше позитива (или больше негатива), чем в отношении украинцев к России. Когда мы на фокус-группах спрашивали россиян о причине такой асимметрии, они удивлялись не ей, а нашему вопросу.

Идея, что младший должен уважать старшего и его слушаться, принадлежит тому корпусу норм, которые психологи и социологи называют установками — они представляются людям само собой разумеющимися. Об их происхождении и источнике их легитимности спрашивают разве что иностранцы или дети. В ответ ссылаются на традицию или природу. Говоря о братстве, обычно имеют в виду отношения любви, но сейчас стоит подчеркнуть, что в силу этой же установки между старшим и младшим асимметрично и направление агрессии и репрессии. Если сейчас будет сказано, что старший может наказывать младшего, но не наоборот, это покажется само собой разумеющимся. Укажем на более тонкий момент: старший уверен в своем праве сердиться на младшего, а таковой в ответ не может сердиться на старшего. Потому что сердиться, тем более — ненавидеть — это значит, пусть пассивно и мысленно, перестать подчиняться.

Что касается отношений между двумя «братскими» народами, то, похоже, произошел фундаментальный сдвиг.

зная все, что происходило в течение последнего года. Но мы здесь собираемся рассказать об удивительном в том, как жители России видят картину взаимных отношений русских и украинцев.

В предложенных респондентам ответах на соответствующие два вопроса, которые «Левада-центр» задавал в конце января, предлагались варианты: относятся «с любовью», «с симпатией», «равнодушно», «с подозрением», «с ненавистью».

Начнем с «любви». О любви русских к украинцам решаются говорить в целом чуть более одной двадцатой из числа опрошенных россиян, об ответной любви украинцев — одна пятидесятая. Понятно, в нынешних обстоятельствах любовь — не тема. Но вот о «симпатии» русских к украинцам говорят довольно часто. Некоторые особо часто: треть наших пенсионеров и более четверти наших руководящих работников. Можно было бы думать о добросердечии этих людей, но среди таковых соответственно 82% и 77% выражают личную поддержку действиям ВС России в Украине. Нелегко понять, как некоей части пенсионеров и начальников удается совместить эти два устремления своей души. Может быть, для них в одном или в обоих случаях это пустые слова?

Итак, если о симпатии русских к украинцам заявляют более двадцати человек из ста, то о встречной «симпатии» украинцев к русским решились сказать менее пяти человек из ста.

Наиболее частый ответ о чувствах русских в адрес украинцев — «равнодушие». Так отвечают более четверти среди всех опрошенных, мужчины чаще женщин, молодые чаще пожилых. Это самая комфортная позиция — мне нет дела до того, что там происходит, мне нет дела до них (всех). Раз нет дела, значит, я даже мысленно не участвую во всем этом. А это значит, что на мне и ответственности (моральной) нет. (По прошлым опросам, свою личную ответственность за происходящее в Украине отрицали около двух третей опрошенных.)

Можно спросить: как так, ведь значительная часть этих людей далее отвечают, что поддерживают действия ВС России в Украине, одобряют в целом деятельность В.В. Путина на посту президента РФ (а также главнокомандующего этими ВС)? Не означают ли эти слова о поддержке и одобрении всего того, что совершено нашей стороной в ходе военной операции?

Это очень существенный вопрос, мы много занимались анализом его понимания нашей публикой и ее ответами на него. Этот анализ показал, что для отвечающих используемые ими слова «поддерживаю» и «одобряю» имеют смысл не детальный, не относящийся к конкретным действиям, а предельно общий. Они суть обозначения позиции, которая в обычной речи часто выражается другими словами: «мы за него», «мы за наших». Такая обобщенная поддержка и такое обобщенное одобрение имеют априорный характер. Действия военных и деятельность начальства поддержаны и одобрены не по конкретным результатам, а заранее и в целом. И, конечно, у говорящих «одобряем» и в мыслях нет такого — мол, мы отвечаем за то, что они делают, а они должны отвечать перед нами.

Таков наш комментарий к ответу более чем четверти опрошенных о равнодушном отношении русских к украинцам. Но о «равнодушии» украинцев к русским высказались в три с половиной раза реже (7%). Россияне, похоже, понимают, что те, кто сейчас живет в Украине, не могут оставаться равнодушными в отношении к русским.

В среде, живущей слухами и пересудами, активнее всего распространяются конспирологические версии, зачастую запускаемые с экранов нашего ТВ. О «подозрительном» отношении украинцев к русским говорят почти вдвое реже (14%).

Последняя опция — про отношение «с ненавистью».

Об этом чувстве заявляют всего 13% опрошенных. А украинцам приписывают ненависть к русским впятеро чаще (63%). Среди начальства о ненависти украинцев к русским толкуют почти 70%. (Мы не знаем, сколько из них считают эту реакцию правомерной или закономерной.)

«Ненависть» — это серьезно. Это по-взрослому. Возвращаясь к рассуждениям о старшем и младшем брате, скажем: россияне — конечно, не те, кто на поле боя, а те, кто в далеком тылу, где проживает основная часть наших респондентов, — могут себе по инерции позволять снисходительно-равнодушное отношение к бывшим младшим братьям. Но опрос показал: они уже понимают, что после всего, что произошло, те больше не младшие. И уже не чувствуют себя братьями нам, что бы ни говорилось с нашей стороны.

Есть и еще одна часть дела: кто против кого сражается. Снова: мы можем говорить только о словах (и стоящих за ними мыслях/чувствах) тыловых россиян. Так вот, как не раз уже приходилось сообщать, они к нынешнему времени согласно приняли, что Россия конфликтует вооруженным образом не с Украиной. Она воюет с коллективным Западом с США во главе его. (Потому, кстати, по опросам, отношение россиян к США все это время хуже, чем отношение к Украине.) Такая трактовка событий делает России честь: соперник огромен, силен. И это не «ограниченная операция», а великая битва. Если у нас что-то не очень получается, это объясняется несметной (и даже дьявольской) силой нашего супостата.

В этой картине украинцам отводится роль либо жалких пособников Запада (типа бандеровцев), либо бедного обманутого Западом (бывшего) братского народа. От того и отношение к ним, как мы показали, не очень серьезное и не аффектированное.

Вопрос о том, против кого и почему воюют украинцы, россияне предпочитают себе не задавать. Вообще, об украинцах и об их чувствах наши респонденты были вынуждены подумать потому, что этот вопрос им задали наши интервьюеры.

Автор желает закончить выражением своей точки зрения на затронутый вопрос об отношениях этносов. Вопрос неразрешимый. И становится тем неразрешимее, чем дольше длится военное столкновение. Воюющие массы людей опознают друг друга нацело, метят друг друга именами-метами ненависти. А эти массовые ярлыки, если война не гражданская или не религиозная, обычно в основе своей этнические или, как у нас говорят «национальные». Это надо признать.

Но есть оценки не массовые, а индивидуальные и человеческие. Можно пользоваться ими.

Алексей Левинсон,
руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра»*

*Левада-центр занесен Минюстом в реестр организаций-иноагентов.