Еще один герой "Зазаборного романа" - Николай Савченко.

lubava — 13.09.2010 И причем, в отличие от омского депутата-садиста Тюленя, это человек безобидный. Я много получила за последние дни злых, равнодушных и просто глупых писем. О том, что в тюрьму просто так не попадают и прочий наивняк. Но вот посмотрите, за что, к примеру, кроме распространения Декларации прав человека (причина, по которой Владимир Борода получил 6 лет строгого режима), попадают в тюрьму. И над кем возвышаются "тюлени".

Сначала упоминания о Савченко из "Зазаборного романа" Владимира Бороды (о источнике фото напишу чуть позже):



Савченко. Сектант. Руководитель секты евангельских христиан-баптистов. Ну, здесь все просто. Верит в какого-то бога, которого нет, людей с толку сбивает. Отвлекает массы от строительства социалистического рая на земле. Школы организовывал, секту свою не регистрировал, нарушал законодательство о религиозных культах. В третий раз в зоне. И все за веру. Бога нет, а он страдает...



На темно-синем небе ярко светила луна и мерцали звезды. В воздухе кружились крупные красивые снежинки. Они мягко падали на землю, устилая ее белым, пушистым ковром. Снег не скрипел под ногами, он был мягок и податлив, мы гуляли под темно синим небом, освещаемые луной и звездами, гуляли и беседовали...
- Почему его никто не видел?
- Почему никто? Видели. Просто он облик принимает видимый, когда хочет какое-нибудь знамение человеку дать. И видеть его может не каждый, а лишь чистый душою и сердцем, любящий его и людей, верящий в него, во спасение, искренне, чисто, всем сердцем, как верят дети... Вы - мои чада, так он сказал.
- А почему тогда есть войны, смерти, ужасы, террор, убийства, издевательства, насилия? Почему? Почему он это терпит?
- Потому что творится это по прихоти самих людей и заставить их не творить этого он не хочет, так как это будет насилие, а он против насилия. Люди сами должны проникнуться мыслью об ужасах, творимых ими и со страхом за душу свою, отвергнуть их и обратить сердца свои к любви, к ненасилию, к нему.
- А что нужно сделать, чтобы помочь людям в этом?
- Ничего. Это тоже будет насилие. Только личным примером, только личным смирением и любовью, можно показать людям, что есть другой путь, другая жизнь... Начни с себя. Ты знаешь какую-нибудь молитву?
- Да, "Отче наш".
- Начни сегодня. Прочитай ее перед сном, накройся одеялом, не надо напоказ, сокровенное надо прятать. Прочитай и все. Не нужно больше ничего... И тебе будет дано знамение. Какое - не знаю. Но обязательно будет! Вот увидишь! Я же вижу - сердце твое открыто, оно устало от ненависти, да и жизнь твоя раньше, до тюрьмы была близка к нему. Помолись искренне и увидишь...
- Зона! Отбой! Зона! Отбой! - прерывает нашу беседу надоевший репродуктор, рев из ДПНК и мы, попрощавшись, отправляемся спать по своим баракам. Я - в шестой, Савченко - в двенадцатый.
Я залез на шконку, накрылся одеялом и, вкладывая всю душу, зашептал:
- Отче наш, - слезы навернулись на глаза, к горлу подступил ком.
- Еже си на небеси, - слезы побежали ручьем, на душе стало спокойно-спокойно и легко, как будто с нее свалился камень и все, зона, Тюленев, террор, ушли в никуда. Я продолжил:
- Да крепится имя твое, да прийдет царствие твое...
Заснул я так легко и безмятежно, как уже давно не засыпал.
Мне снилась воля... Горы Киргизии, усыпанные маками, яркими, красными огромными, синее-синее озеро, кусты конопли выше головы. Ярко зеленые, с тяжелыми склоняющимися головками, налитыми сладостным дурманом - кайфом. Светило яркое-яркое солнце, на ярко голубом небе не было ни единого облачка, в воздухе пахло пряно, было тепло-тепло, звенели какие-то насекомые, кружились яркие-яркие бабочки, заливались в трелях какие-то птицы и красивая девушка, с длинными-длинными волосами, с венком из цветов на голове, в тонкой, короткой, просвечивающей рубашке с вышивкой по вороту, манила меня сквозь листву, манила огромными глубокими глазами и загадочной улыбкой. Я шагнул, раздвигая ветки и потянулся к ней, как что-то ожгло мне спину.
Я, привстав на руку, резко обернулся. В полутьме барака, освещенного одной неяркой лампой, увидел незнакомое мне лицо, оскаленное рыло и занесенную руку с ножом. Рыло охнуло и бросилось по проходу, бежать в сторону выхода. Я почувствовал как спину заливает что то горячее. Потрогал. Липко. Больно, но не сильно. Просто жжет. Поднеся руку к самим глазам, понял - кровь. Меня порезали... И как сильно, я не знаю.



Савченко получил ПКТ, за провокацию. С точки зрения ментов. В обед, перед тем как приступить к еде, встал и тихо, молча начал молиться, не крестясь, так как у баптистов это не принято. Прапор, дежуривший в столовой, вызвал дополнительно прапоров и Савченко уволокли в ДПНК. ШИЗО, а следом ПКТ.
К этому времени я прочитал уже всю литературу в библиотеке и в комнате ПВР, типа "Библиотечка атеиста", "Научный атеизм в бою", "Адвентисты седьмого дня на службе у империализма". Как раз эта литература и натолкнула меня на мысль, не дававшую мне покоя, толкнула на знакомство с Савченко, на ряд бесед с ним. Когда Савченко посадили в ПКТ, через несколько дней я легко встал в обед, прикрыв глаза и просто сказал:
- Спасибо тебе, господи, за то, что ты есть. Если б тебя не было, было б тяжко. Я люблю тебя.
И сев, начал есть. На душе было спокойно и легко, светло и радостно. Никто из зеков не подал виду, что удивлен моим поведением. А прапор у двери просто охренел, открыв рот, он тупо смотрел на зеков, жующих за столами. В эту минуту я даже его почти любил...
Мне дали пятнадцать суток. Пятнашку. Но без молотков. Хорошо. И сразу посадили в одиночку. Хожу, думаю, сочиняю, пытаюсь разобраться в собственной душе, почему террор вроде как ослаб, может, передыхает, перед всплеском новым?

Николай Савченко с женой Людмилой
Вообще то, Тюлень уже восьмерых забил. Вся зона знает. Когда сам, когда подкумки перестараются, когда сердце у закатанного в рубашку смирительную откажет. Всякое случается в этой жизни поганой, особенно, когда Тюлень с бандой свирепствует. Но все безнаказанно. Власть... Ненавижу...
Полковник Ямбаторов вызывал меня еще дважды. В течение недели и все по религиозному вопросу. Я занял нейтральную позицию: мое отношение к теории Дарвина об эволюции и возникновении жизни на земле - мое личное дело, и если я верю в кого-нибудь - то не куму быть моим духовником. После этого Ямбаторов отстал. А Савченко увезли на другую зону. На моей душе он посеял семена веры...
А теперь глава из книги Подражайте вере их (труд о истории преследования баптистов - из неё и фотографии). Я буду слегка сокращать текст здесь, советую всем взглянуть на оригинал.

Савченко Николай Романович 1925-1989

Каждый шаг жизни пресвитела Омской церкви был воплощением желания возвеличить Господа.

"Родился Николай Романович...в православной семье, которая веля обычную мирскую жизнь...с детства с трепетом относился к слову о Боге и по-своему молился Ему.

В  январе 1943 года со школьной скамьи его призвали в армию, затем отправили на форнт. Там он был ранен, лечился в прифронтовых госпиталях. В 19 лет (в мае 1945 г.) попал в тюрьму, а в 1953 году, за месяц до окончания срока, амнистирован со снятием судимости. 

Скитался по лагерям, он встречался со многими верующими. Однажды заметил у одного Евангелие, попросил почитать. Заключенный не дал, но предложил читать вместе. "Когда он стал читать,  - вспоминал Николай Романович, - я не то что был увлечен, а пришел в восторг, ликовал! Господь словно входил в мое сердце. Я восхищался всемогуществом Божьим, Его любовью к людям...

После того, как Николай Романович решил следовать за Господом, на него обрушились различные искушения. Одно из них: стремление администрации сделать из него доносчика. "Что хотите делайте, но я никогда не буду предателем! Я не могу причинять зло людям..." За это его тут же отправили на самый отдаленный вахтпункт.

Братья по вере собрали на дорогу немного денег и подарили Евангелие. Господь помог уберечь его от бесконечных обысков...
В лагере он встречался со многими христианами, которые впоследствии были замучены за дело Божье.

11 сентября 1953 года ... стал проповедником. В 1954 году женился... В 1967 году - диакон...
За ревностное участие в жизни пробужденного братства его и старца Петра Прокофьевича (79 лет!) арестовали и осудили на три года...

В лагере открыто молился, свидетельствовал о Господе, не обращая внимание на угрозы и запреты...

В 1970 году вышел на свободу и пробыл дома всего 9 месяцев. Снова разгоны богослужений, акты, штрафы. Николая Романовича пытались даже поместить в психбольницу, а 14 мая 1971 года его и еще троих омских братьев арестовали вторично. В судебном процессе они не участвовали, молчали, потому что исход дела был предрешен. Суд не намеревался выяснить истину... Ход суда снимался на телевидение. Братьев осудили кого на 5, кого на 4, а Николаю Романовичу дали 3 года.  К концу срока его стали осаждать сотрудники КГБ Мясников (он же Иванов) и Савин (он же Запрудников). "Община ваша распалась. Если, возвратившись, ты попытаешься её восстановить, тебя ожидают еще худшие условия...Зачем тебе новые страдания? Или в зарегистрированную общину или уезжай, как это сделали по нашему совету некоторые верующие. Можешь и остаться, но с условием: будешь нам помогать..." Сначала предлагали длительное свидание, разрешили передачи, сняли надзор, но, когда Николай Романович отверг все предложения, его перевели на тяжелую работу, водворили в изолятор, угрожали третьим сроком. В 1974 году освободили с надзором. Церковь в то время была без служителей, из-за больших гонений собирались по шесть человек, а милиции приходило человек по восемь. ...

В 1978 году, на Пасху, дом, где происходило богослужение, окружили 32 сотрудника милиции и солдаты внутренних войск. Силой вырывали из среды верующих нужных им людей, не щадили детей, женщин, старцев. За воротами стояли верующие, которых не впускали в дом. После получасовой расправы верующие решили пойти в город! По дороге пели, поздравляли прохожих с праздником Пасхи. Учинившие разгон вынуждены были позволить им вернуться на прежнее место.

Когда Николай Романович, как поднадзорный, пошел отмечаться, то в отделении милиции его ожидал сотрудник КГБ Запрудников.
"Теперь у нас достаточно улик! За организацию шествия по городу тебя ожидает более суровый срок. Но ты можешь избежать заслуженной кары добросовестным служением Родине..."

Николай Романович ожидал этого и воспринял угрозы совершенно спокойно: "Я не только буду принимать узы и скорби за моего Господа, но с Божьей помощью собираюсь и умереть за него..."

"Зачем же умирать, когда можно хорошо жить!" - уговаривал Запрудников.
1 октября 1981 года... рукоположен на пресвитерское служение.

7 апреля 1985 года Омской церкви вновь не дали провести богослужение и верующие вынуждены были опять пойти по городу с пением и проповедями. Это послужило поводом для нового ареста... 11 июня его привезли с работы домой, сделали обыск и под конвоем увезли в отделение милиции - это уже был третий арест. 

Каждый новый шаг своей жизни Николай Романович начинал с молитвы. На этот раз у него было предчувствие, что путь будет особенно суров. Первые три дня он провел в усиленной молитве. Когда перевели в следственный изолятор, у Николая Романовича появилось сильное желание помолиться."Всем своим существом я понял, что это нужно сделать именно сейчас. Чувствуя ответственность за погибающих грешников, я упал на колени и громко помолился. Люди заинтересовались, стали расспрашивать. Чтобы прекратить свидетельство о боге и устрашить заключенных, надзиратели раздели нас донага, поставили к стенке с поднятыми руками. Открыли дворик, создали сильный сквозняк. Запрещали даже шелохнуться, кричали, наводили жуть. Через час меня поместили в 195 камеру, где раньше сидел М.И.Хорев. Мне еще приятнее было склониться перед Господом там, где молился мой дорогой брат... Во время суда...виновным себя не признал. Сказал, что судят меня за верность моему Господу и что я счастлив".
По статьям 142 и 190-1 Николая Романовича осудили на два года строгого режима и отправили в экспериментальную 9-ю пресс-колонию.

Здесь он 29 суток провел в "африканке", испытал очень много глумлений, шантажа и пыток. Его заставляли пить несколько литров воды, чтобы промыть желудок и извлечь якобы спрятанные деньги. Били так, что повредили желудок, возможно, переломали ребра, потому что после избиения он страшно мучился, не мог вздохнуть.

"Условия в "африканке" были невыносимые, - вспоминал Николай Романович. - пол в камере устлан железными решетками, ходить нельзя. Декабрь, холодно, на стенах иней. Сквозняк. Напротив камеры - прогулочный дворик, дверь которого открывали специально, чтобы температура в камере была, как на улице. У двери, где нет решеток, скорчившись, мы ложились на доски, положенный сверх бетона, но из-под двери сильно дуло. Мне всегда приходилось лежать с краю, всех беспрерывно била дрожь. Железные нары никто не просил отстегнуть.

Обыкновенную одежду с нас снимали, давали изорванную, грязную, переполненную вшами. И за то, что мы представали в такой одежде перед начальством, нам добавляли наказание: "не по форме одет, нет пуговиц, спал на полу, не побрит и т.п."
По десять часов в сутки я проводил в коленопреклоненной молитве. Это была единственная настоящая радость. Я не надеялся остаться в живых, был истощен, потерял силы для сопротивления невзгодам. Ноги сильно опухли. На правом колене образовался огромный нарыв, опухоль распирала брюки. Пошел на работу, но ничего делать не мог. Отправили в санчасть, сказали, что гангрена и хотели отправить в больницу для ампутации. Я усиленно помолился Господу, и Он, милосердный, совершил чудо. Нога была багровая, а после молитвы побелела. Операцию отложили. .."

О своем состоянии Николаю Романовичу удалось сообщить семье, в лагерь стали приходить ходатайства верующих.  Администрация угрожала за это новым сроком. Добивалась, через кого он передал сведения.

Угрозы усилились. Вызывали по вечерам пять раз и требовали  написать объяснительную. Он новых потрясений опухало лицо, поднялось давление. Хотели отослать в больницу.  Николай Романович помолился, и Господь снова его исцелил.

И всё же его силой поместили в больницу. Четыре раза в день вводили неизвестное лекарство и заставляли принимать неизвестное лекарство, несмотря на то, что Николай Романович ни на что не жаловался. Появились сильные головные боли, открылась рвота. Нестерпимо болело сердце, спина, было трудно дышать. Онемело все тело. Ему было плохо даже от глотка воды. Тело было сдавлено словно панцирем, "мурашки" бегали даже по лицу. 

Он опять сообщил домой. Приехла жена. Ей сказали, то с уколом Николаю Романовичу внесли какую-то инфекцию...

Николая Романовича заключенные чаще всего видели молящимся. "Он непрерывно молится!" - удивлялись люди. Молился он вслух и в бараке, ив камере, и в кабинетах начальников.

Здоровье его было сильно подорвано. Боясь, что умрет в лагере, его освободили не 8 месяцев раньше срока.

И снова он с жаждой принялся за дорогое сердцу служение в церкви. Трижды в 1987 году он совершал в Иртыше крещение новообращенных...

"Никогда я не шел на компромисс с миром, отвергал все предложения, все встречи с недругами."

... На прощальное богослужение прибыло более 300 друзей по вере из многих городов страны. 

Жена.. свидетельствовала также, что сотрудники КГБ не оставляли его до последних дней. Трижды приходили, когда он уже не вставал.

Дознавались: кто шлет духовную литературу и приказывали к следующему разу подготовить подписи на бандеролях, чтобы установить, как попал за рубеж наш адрес.

Настаивали, чтобы Николай Романович зарегистрировал общину... и меня не раз просили повлиять на мужа, чтобы он склонил общину к регистрации. "Он завтра же будет на свободе, если исполнит нашу просьбу!"


----------------------------------

Персонажи обретают лица. И тяжело смотреть на эти лица, не так ли? Если Тюленев ужасает двоемыслием и жестокостью, то в сравнении с Савченко - мы лицемерны и бесчеловечны.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив