ЕБН-ые годы (история о "моих" и "их" девяностых: Ельцин-центру и его открывателям посвящается...)

Пока смотрел и читал в информлентах про открытие в Екатеринбурге Ельцин-центра. Смотрел, как на фото лоснятся от самодовольства певец о «говне» (о нас всех, то есть) Андрей Макаревич, обыкновенный такой олигарх Михаил Прохоров, бывший президент Украины и ныне глава фонда «Украина в НАТО» Леонид Кучма, гламурная лошадь Ксения Собчак, печальница за «унижения» отечественных либералов политик Ирина Хакамада, неполживые журналисты Наталья Синдеева, Алексей Венедиктов, Михаил Зыгарь… Ну и, конечно, премьер Дмитрий Медведев и президент Владимир Путин, которые, если верить рукопожатым журналистам, личные день жертвовали на всё это, и, конечно, Семья – Наина, Таня и все прочие – и думал…

Я старался с гордостью думать об этом помпезном здании за семь миллиардов рублей, из которых два миллиарда – бюджетный кредит правительства Свердловской области: да нет, я, кстати, и не спорю, что все остальные проблемы на Среднем Урале давно решены от социальных до коммунальных и осталось только вот на это два ярда дать, Ельцин-центр построить и наступит тогда в Свердловской области окончательный и развитой капитализм…

Ещё я пытался умилённо рассуждать про сам этот комплекс – девятиэтажную махину, часть которой будет занимать отделанный по самым роскошным стандартам музей имени ЕБН и всей его эпохи, а часть - всевозможные офисы, деловые центры и прочие коммерческие шарашки, которые должны будут подпитывать и содержать вроде как с аренды всю эту Семью и прочую челядь… Изо всех сил пытался ощутить уважение к первым лицам государства, которые стояли перед поносящими их на всех углах, плюющими в них только что не собственными испражнениями макаревичами и распинавшимися перед ними в политесе. А макаревичи и собчаки слушали и вроде как снисходительно хлопали…

Наконец, пробовал согласиться с бывшей первой ледью Наиной Иосифовной, которая недавно на голубом глазу и вельми высокомерно заявила мне и остальным «рассеянам» о том, как её муж возродил и восстановил страну после ужасов «совка», какой он был мудрый и хороший, какие безграничные возможности он подарил людям и, главное, как нас при нём зауважали нас и нашу Родину – не то что во времена тоталитарные СССР, панимаишь…

Но не получалось, потому что предательски вспоминал совсем другое!

Вот одно из самых ярких воспоминаний моего детства. 1995 год, кажется, Ельцин стоит на лужайке у Белого дома – не нашего, понятно, заокеанского и буржуйского. Стоит откровенно пьяный, вдрызг, вдрибадан… Такой нажратый наш первый панимаишь п-п-ппрезидент, что едва стоит на ногах и едва ворочает языком. Ельцин говорит бессвязно, откровенно идиотское что-то про то что он всех любит, его все любят, а его дерьмократическую Рассию и дорогих рассеян все и всюду уважают и ценят. Но самое страшное и стыдное не это.

На лужайке справа от Ельцина стоит хозяин, президент США Билл Клинтон. Хозяин встречи и вообще – хозяин всех этих ельциных, козыревых, бурбулисов и чубайсов – всей этой туземно-колониальной администрации. Клинтон слушает Ельцина и буквально плачет от хохота. Хлопает Ельцина по плечу и на буржуйском языке говорит, проглатывая слова от смеха и утирая слёзы: мол, БОрис, давай, продолжай, БОрис… И БОрис продолжает. А Клинтон продолжает хохотать над ним. И тут же на лужайке сидят и смеются тоже до колик, до плача десятки гостей: сенаторы, конгрессмены, представители президентской администрации, Пентагона и пресловутого госдепа.

Смеются, твари, над пьяным и жалким русским медведем, царём гороховым Борисом, над побеждённой своими собственными и всех этих ельциных руками Россией, над всеми нами и надо мной, подростком, сидящим перед телевизором и не знающим, куда деть себя от внезапного и невероятного стыда за всё и всех. Стыда который нельзя объяснить словами – можно только почувствовать и пережить. Мне больно и я чуть не плачу, но я знаю, понимаю почему-то, что это НАДО досмотреть и дослушать до конца и навсегда запомнить. Потому что такое забывать нельзя!

Это к вопросу о 90-х и о том, как нас уважали.

Или вот ещё одно воспоминание тоже очень личное. На большой перемене мы с одноклассниками буднично обсуждаем: у кого из нашего или параллельных классов кого убили, избили или ограбили – крыша это наехала или чужая братва замочила батю К. или всю семью Н. из параллели вместе с ней самой: сначала расстреляли в машине, а потом сожгли машину и их всех. И не казалось нам это диким чем-то страшным. Все мы так жили, вся страна так жила. Нам казалось обыденным, что Л. из соседнего подъезда в пятнадцать лет забеременела и мать забрала её из школы – а вот от кого я уже, каюсь, не помню: одни говорили от одноклассника на вечеринке, другие что от кого-то из братвы: от лица, так сказать, кавказской национальности и не совсем по согласию, но точно по пьяни. Она, кстати, видной девчонкой была и мечтала с подружками вместе однажды рвануть в Москву и стать там валютной проституткой, заработать много денег и потом уехать за рубеж. Вот чего точно не вспоминали мои однокашники: что когда-то совсем ещё в детстве, задолго до ельциных, мы мечтали стать врачами, космонавтами, инженерам... Не вспоминали, потому что это, панимаишь, был такой дремучий «совок»! Но потом ельцины пришли и нас от него избавили! И мы поняли, что лётчик или учёный – это вообще ни о чём, а вот вырасти и стать блатным, бизнесменом или хотя бы киллером – это круто!

Кстати, городок наш пережил лихие 90-е не самым худшим образом: предприятия все не позакрывались. Хотя из семи только два более-менее сохранили профиль и номенклатуру продукции. Тот же ЮАИЗ – на котором как ни крути половину стеклянных и подвесных изоляторов в Союзе делали; и «Кристалл» - на нём держалась вся советская микроэлектроника. Последнему удалось даже прорваться на рынки Японии и Южной Кореи, закрепиться там, но это не избавило от бедности и мизерных по сравнению с «совком» зарплат, которые платили им за каторжный труд на хозяина.

На остальных предприятиях было куда как хуже – везде трёх или двухдневка, многомесячные долги по зарплате. В итоге квалифицированные мастера, инженеры, врачи узкой специализации, в одиночку или трудовыми династиями уходили торговать на местный мини-рынок под надзор братвы и крышующего самих пацанов полукриминального мэра из ментов, который больше десяти лет был и хозяином, и судьёй и единственным законом. Помню, как он медленно ехал на своём джипе по мини-рынку и хозяйской рукой брал с прилавка глянувшийся товар или продукт: думаю, не стоит объяснять – платил ли он за него.

Кстати, когда либералы говорят вам про то, что в «этой стране» больше нет или очень мало осталось квалифицированных кадров: учёных, мастеров, инженеров – почаще вспоминайте те самопальные рынки и базарчики и тех, кто, навсегда потеряв квалификацию, навыки, ушёл туда выживать и кормить семьи.

При этом мы все тогда искренне считали, что челнокам и прочим барыжникам на местных рынках и толкучках невероятно повезло: что они «прорвались». Там часто можно было видеть и стариков, которые обречённо с пустыми глазами, а часто отводя их от людей продавали кто книги, кто личные вещи, а бывало и политые потом и кровью ордена. Помню, как мать и её братья скидывались и помогали моей бабушке, своей матери, и говорили, что если тебе опять не принесли пенсию, если в холодильнике пусто, ты звони и мы тебе всё привезём, купим… Они очень тогда боялись, что дедовы ордена тоже окажутся однажды на таком вот лотке.

День, когда старикам приносили пенсию, был Днём Жизни. Я и сейчас отчётливо помню, как светились от СЧАСТЬЯ глаза соседки-старухи, которая жила в квартире наверху, прямо над нами. Однажды ей принесли пенсию первый раз за полгода, и я помню, как она вышла проводить почтальоншу: как стояла и плакала и улыбалась одновременно, крестилась и крестила уходящую женщину и всё причитала, что ей уже нечем было совсем кормить себя и кошку и что принесённая пенсия их с мурзиком от голода спасла. И никому это не казалось диким, страшным – страшно, что это было тогда нормальным и обыденным.

И последнее. Меня почему-то потом уже в нулевые жутко тронуло и врезалось в память история от знакомой семьи о том, как они были молодожёнами и как муж приносил жене мороженное вместо цветов и как они вместе ели её одну на двоих и как потом годы спустя вспоминали её вкус. И как я слушал и понимал: насколько это на самом деле неправильно, дико и страшно.

По-настоящему дико и страшно, что почти у каждого, кто тогда жил, наберётся куда больше таких же историй. И многие будут гораздо страшней, тяжелей моих воспоминаний.

Хотя, я понимаю, собравшиеся отметить освоение семи миллиардов, в том числе двух миллиардов бюджетных рублей, в Ельцин-центре, сама Наина Иосифовна, наверняка не согласятся со мной: у них были свои, а у нас свои девяностые. И если мы из них как-то выкарабкались, пусть и на карачках, ползком, с часто изуродованной совестью или душой в шрамах и ранах, то они все – все двести гостей Ельцин-центра – так там, в девяностых, навсегда и остались.

И я не буду воздевать сейчас очи горе, заламывать руки и вместе с остальными искренне, справедливо возмущаться этому морально-архитектурному уроду в Екб. Я думаю вот как: пусть пока и до поры это будет их памятью… Но они не должны навязать такую память, свою память о 90-х нам. Мы должны передать детям и внукам, сохранить сами до самого своего последнего часа память о своих ЕБН-ых годах. Это также важно, как передавать их поколение в поколение память о Великой Победе. Как хранить слёзы олимпийского Мишки или улыбку Гагарина. Потому что пока мы все помним те, настоящие, не гламурно-шоколадные, 90-е, есть небольшой шанс, что они никогда не повторятся больше. И если однажды снова появятся новые Ельцин и Горби, новые гайдары и чубайсы, мы вспомним всё и поднимемся и удавим их, выдавим и изгоним из страны к чёртовой матери. Через любые жертвы и какие угодно «издержки». Потому что однажды кто-то пришёл и безнаказанно, как оказалось, разрушил моё детство, а взрослые вокруг меня дали это сделать и даже приняли в этом участие. И я не хочу, чтобы это повторилось ещё раз. Никогда! Ни с моими детьми, ни с чьими ещё. Поэтому я и буду помнить свои девяностые. Которые научили меня, любить страну, которую однажды ограбили и убили под ельцинское «панимаишь», и ненавидеть эти проклятые 90-е!

Поэтому я приду в Ельцин-центр только тогда, когда он станет памятником всем убитым, ограбленным, униженным и поломанным в те годы. Когда он станет сам по себе безмолвным криком проклятья и Ельцину, и его Семье и всем двумстам отборным могильщикам моей страны и моего навсегда отнятого «совкового» детства.