Культ дочери полковника творил чудеса. Хор
третьей роты, где не было никого с музыкальным слухом, спел кантату
«слава партии» без фальши и выиграл окружной конкурс. Ключом к
успеху стала команда "Оля в зале". Хормейстера потом повысили за
находчивость. Благодаря биноклям и тепловизорам, бойцы изучили
анатомию дочери полковника и все четырнадцать мышц бедра перебирали
в голове, как детали автомата.
В присутствии Оли, военная техника
становилась спортивной. Грузовики дрифтовали, танки изящно
кружились. Воины, бежавшие кросс, распрямлялись, отрывали ноги от
земли и даже цвет лица меняли на здоровый. А уж сколько букетов
всякой полевой дряни упало на Олю из окон – не сосчитать.
Близко к ней не подходили, боялись сгореть
или ослепнуть. Лишь сержант Кокин сказал однажды, что подарит Оле
что-нибудь. Отважный безумец, подумал полк. Вот список ценных вещей
среднего сержанта: сапоги яловые, подковы к ним, полированная
бляха, банка сгущёнки с сахаром. Ничто из этого Оле не подходило.
Всё это она могла брать без спроса, вагонами. Кокин готов был
вырвать печень, но даже его печень не была нужна Оле.
Выход нашёлся в одном красивом
палисаднике. Путь к нему лежал через заборы, посты и злых собак.
Кокин всё преодолел, все цветы аккуратно выдрал с землёй и
перевязал гвардейской лентой. Он вернулся в казарму и стал ждать.
Утром позвонили с КПП - Оля идёт. Кокин пошёл на перехват.
Перпендикулярно ему из столовой выдвинулся
условный прапорщик Гадов. Прапорщик только что выслушал жалобу
начальника штаба. У того пропали цветы. Какие-то падлы ночью
взорвали клумбу. В городе Багратионовске, Калининградская область,
с флористикой туго. Палисад начальника штаба был единственным
светлым местом, уголком цветущего Юга в балтийско-военном пейзаже.
И вот Гадов видит – идёт Кокин, весь украшенный цветами. Прапорщик
догнал сержанта, потребовал сдать гербарий, повернуться кругом,
пойти в тюрьму и самому застрелиться.
В Советской Армии запрещалось убивать
прапорщиков. Там было много странного и нелогичного. Например,
отсутствие вилок. Вы пробовали намотать вермишель на ложку? Или,
строевой шаг. Если бы не счастливый случай, навыки его так бы и не
пригодились. Отточенным на плацу движением сержант отрезвил
прапорщика сапогом в промежность. Прапорщик поклонился и побрёл в
штаб, жаловаться. Шёл он не спеша, часто останавливаясь для
наблюдений за природой.
Кокин же настиг Ольгу. И поразил, и
обездвижил. Это был цветочный беспредел. Молодые люди будто в
Прованс съездили, на секундочку.
Следующие три дня Кокин ждал ареста, учил
лагерные песни про разлуку. Он был весел. Неделя гауптвахты за
настоящую любовь - пустяк, в сравнении с традициями Клеопатры.
Потом из штаба позвонили, сказали чтоб собирал манатки.
Демобилизован. Видимо, Оля сказала папе что-то самоотверженное. С
угрозой сбежать из дома. А может, полковнику самому понравился
букет. Палисадник начальника штаба, вместе с землёй начальника
штаба - вообще редкий подарок. Каждому отцу приятно такое
получить.
Кокин больше не вернулся. Наверное,
полюбил проводницу в поезде. Оля его и не ждала. Тоже где-то
пропадала. А когда пришла - эгрегор над ней сдулся. Её место в снах
захватили шалавы из телевизора. Всё-таки, нельзя богиням дарить
земные цветы. Богини теряют лёгкость и не могут взлететь. Ах, если
бы Оля тогда их вышвырнула!
Я снова ходил по Калининграду, изучал
призрачную архитектуру. Выжившие немецкие дома всё ещё торчат, как
невыбитые зубы. Снесённые проступают в воздухе, качаясь на ветру.
Советские постройки между ними кажутся частным случаем пустыря.
Будто мусор произвольно принял форму куба. В архитектурном этом
вавилоне люди матерятся по-русски, но Канта считают своим. Многие
его видели, летящим в пижаме над Королевской горой. В
Калининградской области, кроме эгрегора дочери полковника, полно
всяких других эманаций. И все удивительно прилипчивы