Дневник лейтенанта Горелова. Часть 1. Глава 2.

Андрей Горелов — 19.12.2014
«20.30. Заканчивается первый рабочий день боевой службы. Волнение моря усилилось до трёх баллов.
 Понимаю, но ещё не могу прочувствовать, что, судя по обстоятельствам,  начинается самое большое в моей жизни плавание. Даже ещё не знаю, какое большое. Норма – 6-8 месяцев. Кажется, что я на пороге чего-то великого. Умом понимаю, что это банальные чувства. Лучше отбросить свои романтические ожидания и заниматься текущими делами.
Бойцам  – лафа. Сегодня их никто не трогал, так как офицеры после первого на этой боевой службе адмиральского часа  сдавали зачёты по знанию обстановки в Датских проливах. Собственно, это уже не зачёт, а формальность. Просто старпом ещё раз показал всё примечательное по карте, задал пару контрольных вопросов и распределил участки проливов между вахтенными офицерами. Мне попался самый лёгкий, первый участок. Берег будет ещё далеко.  Жаль. Самое интересное я не смогу посмотреть, так как придётся торчать в посту по тревоге.
Проход Датских проливов – дело серьёзное. Целый день будем идти по узкости  с интенсивным продольным и поперечным движением, ширина которой иногда достигает всего полутора миль (фарватер  – и того уже). Давно вошло в правило перед проходом Датских проливов подробно изучать всякие навигационные детали, проигрывать варианты действий на случай  возникновения каких-нибудь сложностей. В бригаде нас проверял лично флагманский штурман, поэтому старпома–то мы не боялись.
Неприятная новость: старпом объявил, что на всё время боевой службы штурману будет назначен нештатный помощник, поскольку штурман – один, а отдыхать и он должен. Этот самый помощник кроме работы на своём родном хозяйстве будет ещё нести штурманскую вахту, вероятно, ночную. В таком режиме свободного времени не будет совершенно, а выспаться – вообще невозможно. А вдруг это буду я? Кандидатов на заклание – шестеро: я, Шура, Гор, Гог, Дун и Горох. Мина и Лыс, я думаю, не рассматриваются. Таковы уж порядки на «Ревностном», что командиры БЧ  дополнительных нагрузок практически не несут. Горох по образованию политработник-штурман. По нормальной логике он – главная кандидатура. Но замполит не позволит.
Как сказал после зачёта великий Гор – «царьё ищет жертву!».
Расстраиваться пока рано. Утро вечера мудренее.
Забавный случай: Замполит обошёл каюты офицеров.
Замполит обошёл каюты и проверил их содержание, с так сказать, общественно-политической стороны. За собой водил Гороха. Видимо, в качестве учёбы.
И у нас в каюте замполит осмотрел «наглядность». Похвалил ленинский портрет. Он у нас с Шурой в метр высотой. Тот самый снимок, где Ильич смотрит так пристально, прямо в душу, и свет сбоку. Сами выбирали в Калининградском Доме книги.
Потом взглянул на бумаги под стеклом на столе. Увидел Наташину фотографию и спрашивает: «Это невеста Ваша?»
А я возьми и ляпни: «Нет. Это жена моего друга».
Как тут замполит завозмущался!
Вы же знаете, говорит, что, согласно утверждённой мною инструкции, на рабочем столе под стеклом кроме служебной документации можно держать только не более одной классической репродукции и фотографии родных и близких! Уберите эту фотографию!»
Я что-то не в форме был и говорю: « Это же наша Снегурочка!»
Не помогло. Пришлось убрать. Ну, правильно, нечего на чужих жён заглядываться.
Убрал фотографию в свою папку. Замполит ушёл. Горох задержался ненадолго. Следом Гор заскочил. Ему любопытно: а как нас провернули?
Горох вдруг спрашивает: «Андрей, а чего это у вас на репродукции с «Бурлаков на Волге» на барже карандашом «Ревностный» написано?»
За меня Гор ответил: «Это не репродукция! Это сцена из нашей жизни: лейтенанты тянут «Ревностный» за лямку!»
Горох пересчитал пальцем бурлаков и говорит: «Их только одиннадцать. А нас, не считая Мины – двенадцать! А где же двенадцатый?»
Гор ему отвечает: «Двенадцатый воодушевляет нас на подвиг и всю эту картину фотографирует! Угадай, кто это?»
Горох, глядя на Гора,  вопросительно так ткнул себя пальцем в грудь, весело заржал и побежал догонять Замполита, который уже следующую каюту обрабатывал».

Сторожевой корабль «Ревностный»

Жизнь на кораблях одинакового проекта очень похожа, и всё же в жизни  и традициях каждого экипажа имеются существенные различия. Многие моряки порядки на своих кораблях с мазохистской гордостью  называли «дурдомом» (а мы всё-таки служим!), однако, всё познаётся  в сравнении. Часто это сравнение позволяло понять, что жизнь на своём родном корабле вовсе не так уж и плоха.
Сторожевой корабль «Ревностный» был одним из последних построенных корпусов проекта 1335. Основная задача корабля – борьба с подводными лодками в составе противолодочного соединения. Водоизмещение – около 4500 тонн, длина – приблизительно 140 метров, ширина – 16 метров. Мореходность - практически неограниченная. Основное вооружение – ракетный противолодочный комплекс, который назовём «Горн» с системой управления «Пассат» и ракетой 75РУ, ибо только через несколько лет настанет время назвать их точным именем. Другое вооружение: два зенитно-ракетных комплекса самообороны, артиллерийский комплекс с двумя 100-мм артустановками, два четырёхтрубных торпедных аппарата, две пусковые  установки реактивных глубинных бомб, гидроакустическое и радиотехническое вооружение, средства связи и т.д. Экипаж – более двухсот человек, в том числе  двадцать три офицера и тридцать два мичмана.
Матросы жили в уютных кубриках по 8-18 человек в каждом, офицеры и мичмана – в двухместных каютах. В каждой каюте было по две койки, расположенные одна над другой, как полки в купе поезда, два одёжных шкафчика, двухтумбовый письменный стол, два стула, умывальник, подкоечные ящики-рундуки. Так как количество мест в каютах превышало количество офицеров и мичманов даже с учётом приписных, как правило, в каютах старпома, замполита и командира электромеханической боевой части верхние койки снимались, за счёт чего эти каюты превращались в одноместные. По-настоящему одноместными являлись расположенные в надстройке флагманская каюта и каюта командира корабля. Эти каюты были двухкомнатными и имели санузлы. Остальной экипаж пользовался двумя матросскими, мичманским и офицерским гальюнами и соответственно четырьмя душами.
Имелась матросская столовая и похожие на маленькие кафе кают-компании офицеров и мичманов.
По всем параметрам скр  проекта 1335 был лучшим в мире среди фрегатов своего поколения.
Четыре таких корабля входили в состав 17… бригады противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии, базировавшейся в бухте Завойко, расположенной напротив Петропавловска-Камчатского. В основном из офицеров и мичманов  этих кораблей и формировали  командный состав экипажа «Ревностного». Надо сказать, что для служивших на Камчатке «новостройка» не являлась хорошим продолжением службы. Жизнь в бригаде была устоявшейся, а зимой и вообще замирала: Авачинскую бухту сковывал лёд, и выходить в море приходилось только с помощью ледоколов, что бывало не часто. Проверками «сверху» мучили не много, а когда проверяющие всё же приезжали, то красная рыба,  икра и горячие воды Паратунки  занимали большую часть их внимания. Те, кто прослужил на Камчатке десять-двенадцать лет, получали около тысячи рублей в месяц и к дембелю скапливали состояния по 40-50 тыс. рублей, могли позволить себе шикарное житьё в уютном  Петропавловске или богачами вернуться на континент. Попавший же на новостройку не только терял все камчатские надбавки, но и вообще мог продолжить службу во Владивостоке или чего хуже – в богом забытом Стрелке . Ясно, что, чем дольше человек прослужил в бригаде, тем большими чинами и связями обрастал, тем легче ему было отпихнуться от злосчастной «новостройки».
Именно эта причина обусловила редкостную молодость экипажа «Ревностного»: в момент его формирования только лейтенантов последнего выпуска в нём набралось двенадцать человек, всё верхнее звено офицеров (командиры БЧ, старпом и замполит) были старшими лейтенантами, кроме лейтенантов помощника по снабжению и начмеда, а сам командир - капитан-лейтенантом. Но не все офицеры «Ревностного» шли на новостройку с неохотой. Двое главных действующих лиц нашего повествования, лейтенанты Горелов и Петров, просто жаждали попасть в этот экипаж, и причины для их стремления были существенные.
Петров и Горелов были однокашниками по учёбе в Черноморском Высшем Военно-Морском училище имени Нахимова в Севастополе, пять лет проучились в одном классе и попали служить в одну бригаду, на один корабль – скр «Разумный», где и прожили несколько месяцев в одной каюте. Оба были неженаты.
Девять месяцев службы на «Разумном» оказались для юных лейтенантов не только великой школой, но и тяжёлым испытанием, которое они по их собственному мнению не выдержали. Дело в том, что на их первом корабле царила обстановка жуткой и наглой годковщины , причём не только среди моряков срочной службы, но и в офицерской среде. Более того, как считал Андрей, распространялась годковщина именно «сверху», так как матросы подобно обезьянам копировали взаимоотношения верхов, а начальники были вполне удовлетворены установленными годками  порядками, позволявшими тратить, как казалось, гораздо меньше энергии для достижения любых целей службы. Скверные традиции никто не пытался разрушить.
Крайних форм годковщина на «Разумном» не принимала, в том смысле, что до трупов пока не дошло, однако фингалы и ссадины на матросских физиономиях были делом обыденным.
Офицерская  годковщина имела, разумеется, другие формы, но была  совершенно неприемлема для привыкших к дружному и по-хорошему здоровому курсантскому коллективу парней.
В первые же дни нахождения на «Разумном» Горелов и Петров усердно взялись за сдачу зачётов на допуск к  управлению заведованием (командование группой, батареей) и к самостоятельному несению дежурства и вахты. Зачёты сдавались успешно и быстро, и вместо положенного месяца уже через пару недель оба лейтенанта самостоятельно дежурили и несли ходовую вахту, после чего получили право по традициям своего корабля посещать кают-компанию в свободное время.  Но очень скоро выяснилось, что эти успехи были только предтечей грядущих неприятностей. График дежурств составлялся с ущербом для офицеров помладше. Обоих наших лейтенантов стали регулярно и откровенно без существенных причин снимать с дежурства, естественно, прокручивая на дежурстве повторно в день снятия. За месяц на долю Горелова и Петрова приходилось по семь-восемь корабельных дежурств, не считая береговых. А дежурства на «Разумном» были столь тяжёлыми, что пришедшему в каюту после смены бывшему дежурному едва хватало сил снять шинель и дотянуть до койки.
Старпом «Разумного» капитан-лейтенант Олейник был классическим хамом, считавшим матерные оскорбления в адрес младших по чину делом обычным и правильным. Как только Горелов услышал подобное в свой адрес, то немедленно отреагировал с учётом своего политработнического опыта: «Товарищ капитан-лейтенант! Я таких слов не понимаю. Если Вы ещё раз так со мной заговорите, то в переводчики я позову начпо  бригады».
Старпом побагровел, но в тот раз промолчал. Новые лейтенанты, кажется, старпома не боялись, значит, не почитали, поэтому Горелову с Петровым доставалось больше других.
Командир БЧ-3, опытный капитан-лейтенант Бабков, быстро усвоил, что ему попались добросовестные и неглупые ребята, и после пары недель интенсивной работы с новичками он управлял боевой частью почти не выходя из каюты, нещадно эксплуатируя своих новых офицеров. К их чести БЧ-3 «Разумного» совершенно не стала от этого хуже. Первая курсовая задача сдана «на хорошо», ракетные и торпедные стрельбы были выполнены успешно. Мало того, постепенно взаимоотношения в матросских кубриках «румынов» стали более человеческими, поскольку оба лейтенанта часами торчали в этих кубриках  во время занятий и всяких других мероприятий корабельного распорядка.
При всём этом Горелов первый раз сошёл на сход  после четырёх месяцев безвылазной (не считая деловых выходов) службы и то только потому, что ему повезло попасть в командировку в Петропавловский флотский полуэкипаж, где он два месяца готовил молодое пополнение матросов для бригады. Ну а Петров впервые сошёл на берег только после семи месяцев беспросветной службы. Когда он позже рассказывал эту историю, слушатели относились к этому историческому факту как к флотской байке. Обоих лейтенантов не пускали с корабля под различными надуманными предлогами. Разумеется, в таких условиях, да при наличии камчатских денег редкие сходы наших лейтенантов превращались в грандиозные походы по кабакам.
Недосып и переработка, почти полное отсутствие отдыха очень скоро привели к возникновению ощущения подавленности и безысходности. Кто знает, быть может, жестокая школа вскоре сделала бы лейтенантов закалёнными и  невосприимчивыми к трудностям «Разумного», но узнать это уже не суждено: Петров и Горелов задумали побег. Как только по бригаде разнеслась весть о формировании нового экипажа, оба лейтенанта БЧ-3 «Разумного» подали рапорта о переводе на новый корабль. Ясно, что по вышеприведённым обстоятельствам конкурентов  для них не нашлось. Тут неожиданно выяснилось, что и Горелов, и Петров очень нужны на «Разумном», что без них и дежурить некому, и что чуть ли в море кораблю не выйти (уже из казарм, где временно жил «Ревностный», Горелова даже откомандировывали на «Разумный» на выходы в море для несения ходовой вахты), и что они весьма уважаемые на «Разумном» люди. Ясно, что без карасей  офицерам-годкам на «Разумном» служить стало тяжелее. Но было поздно. Побег удался.
Так среди двенадцати лейтенантов нового экипажа оказались Андрей Горелов и Александр Петров. Экипаж «Ревностного» собрали на пару недель в береговой казарме, затем переправили двумя самолётами Аэрофлота в Хабаровск, а оттуда поездом за семь суток через Москву - в Калининград, где новый сторожевик ещё через четыре месяца был принят и отправлен на испытания и подготовку к межфлотскому переходу в главную базу Дважды Краснознамённого Балтийского флота - Балтийск.
Жизнь в новом коллективе отличалась от жизни на «Разумном», как небо от земли. О каких-либо серьёзных отклонениях от уставного порядка службы здесь не было и речи. «Царьё», как называли лейтенанты корабельное командование, иногда даже могло прислушиваться к мнению низов.
Бывшие «зелёные караси» с «Разумного» умели работать и с людьми, и с техникой, и с бумажками , причём работать много и результативно. Нельзя сказать, что они полностью уверовали  в свои силы, но чувства страха перед службой, присущего почти всем курсантам-выпускникам, уже не было. Уже к ним самим частенько обращались за советом. Самый старший офицер в экипаже, командир корабля капитан-лейтенант Николай Александрович Михеев, как и старпом старший лейтенант Михаил Юрьевич Медведь, иногда обзывали своих лейтенантов салагами, но только вне строя, в шутку, совершенно беззлобно. Хлебнув на «Разумном» горюшка с годками, наши герои начали налаживать в новом подчинённом  коллективе взаимоотношения, основанные на своих понятиях об уставе, необходимости и справедливости. Через несколько месяцев службы подчинённые смотрели на них с большим доверием, как на истинно старших, хотя некоторые старшины были младше лейтенантов лишь на два года, а мичмана – и вовсе ровесники.
 Даже среди приятелей-офицеров редко бывает единомыслие по поводу методов и принципов руководства подчинёнными, тем более трудно найти полное взаимопонимание  в этом вопросе с начальством. На «Разумном» Горелова с Петровым считали недопустимо мягкотелыми. И на «Ревностном» в первый год существования экипажа не обходилось без «производственных» конфликтов, но решающую роль играл результат – итоги БП и ПП подчинённого подразделения . А эти результаты у наших героев были всегда положительными.
Новым непосредственным начальником лейтенантов БЧ-3, командиром БЧ стал старший лейтенант Костя Ольгин. Он выпустился из того же севастопольского училища двумя годами раньше Горелова и Петрова. Ольгин был флегматом, не считался великим специалистом минно-торпедного дела, не любил возиться с матросами, засыпал над бумагами. При этом у Константина Сергеевича  имелось одно замечательное качество: он совершенно не вмешивался в бурную деятельность в подразделениях своих инициативных лейтенантов, которые постепенно захватили власть над всей боевой частью. Ольгину осталась роль передаточного звена между командованием корабля и подчинёнными офицерами. Это устраивало всех. Кроме замполита.
Замполит оказался человеком скрытным, угрюмым и злопамятным, склонным к навешиванию на подчинённых «политических ярлыков». Каждого члена экипажа как-нибудь да называли на корабле: по имени, фамилии или прозвищу. Замполита в экипаже никто никак не называл. Его называли просто Замполитом. Вероятно, именно замполит оказался автором и проводником новой традиции нового экипажа – огромной дистанции, если не враждебности между почти всеми командирами боевых частей и командирами групп. В разговорах «по душам» замполит иногда говорил своим собеседникам: «Если у вас хорошие отношения с подчинёнными, значит в подразделении что-то не в порядке».
 Ольгин выпадал из системы, к которой стремился привести взаимоотношения офицеров замполит. Кроме того, Ольгин пил.
 С пьянством на флоте боролись всегда. Но фактическое понятие пьянства на каждом корабле -  своё. На «Разумном», например, чтобы считаться пьяным, офицеру нужно было не смочь встать с постели или вообще не прибыть по спиртным обстоятельствам в строй к подъёму флага. На «Ревностном» добавились употребление спиртного на корабле, похмельный сон в рабочее время и неспособность выполнять свои обязанности на командном или боевом посту (мы ещё узнаем, как определялось пьянство и на некоторых других кораблях). Почти все эти  случаи имели место в карьере старшего лейтенанта  Ольгина на «Ревностном». Вероятно, бывали они и раньше, иначе его отец, большой по понятиям простых людей кэгэбэшный начальник, сумел бы отстоять его от новостройки. Замполит распространял мнение, что Ольгин мешает стать БЧ-3 лучшей на корабле.
Против командира минно-торпедной БЧ был составлен тайный заговор корабельного и бригадного начальства, и уже в Балтийске, всего за пару недель до выхода на боевую службу, на «Ревностный» неожиданно почти для всех прибыл  с Камчатки лейтенант  Минов и предъявил предписание на должность командира БЧ-3. Ольгин  уехал назад, в Петропавловск.
Комбат и командир группы БЧ-3 жалели Ольгина, но и Сашу Минова приняли радушно: Минов был из тех же лейтенантов, что прибыли в 17… камчатскую бригаду  одновременно с ними после окончания Тихоокеанского училища, и служил комбатом на таком же 1335-м. Мина был человеком замкнутым, косноязычным, высоким и сутулым, страдал от комплекса неполноценности и сильно боялся начальства. Было очевидно, что на столь высокую капитан-лейтенантскую должность Минов попал не за великие заслуги, а в следствие всё той же борьбы ветеранов бригады против попадания на новостройку. При этом Горелов с Петровым, понимая непростое положение нового командира, договорились на людях величать Мину по имени-отчеству, как поставил общение в своё время Бабков, а перед строем, понятное дело, как положено по уставу.
Так продолжалось недолго. Можно только догадываться, что стало причиной перемен, но уже через несколько дней Мина  начал  превращаться в высокомерного и хамоватого самодура, демонстративно увеличивая дистанцию во взаимоотношениях с другими лейтенантами и не упуская ни одного случая для самоутверждения  перед подчинёнными. Боевая часть, не привыкшая к такому обращению, ответила глухим недовольством. К началу боевой службы между Миной, с одной стороны,  и Петровым с Гореловым с другой, лежала глубокая пропасть. Лейтенант Гордиенко, главный корабельный юморист, знаток анекдотов и поучительных историй на все случаи жизни,  автор прозвищ и афоризмов, по поводу Минова изрёк: «Тринадцатый апостол!».
И всё же время межфлотского перехода пришло. По оценке бригадного начальства «Ревностный» был подготовлен к боевой службе хорошо.
Таков, если рассказывать кратко, был корабль, на котором читатели мысленно вышли в море вместе с лейтенантом Гореловым, автором дневника, который мы продолжаем читать.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив