День третий. Марш на Гори. 12.08.08

starshinazapasa — 30.08.2012

С рассветом, в ожидании штурма, решаю перебинтоваться. Штаны все в кровище, драные от осколков танковых снарядов. Но везет, ничего серьезного. Второй осколок прошелся по левому колену, разодрал штанину, но на ноге оставил лишь две борозды. Глубокие, правда, миллиметра по три, да и за ночь они распухли еще сильнее и нагноились, но - боли нет, да и черт с ними. Не мешает пока, и ладно. Интересно, как задницу-то кровью умудрился заляпать? Это ж не моя кровь-то. Автомат, к слову, тоже не мой. Бинтую только ступни. Как всегда, на жаре и при недостатке воды, ноги убились напрочь в первый же день. Мне с ногами никогда не везло. Единственной заварухой, где они остались целыми, была Киргизия. Вот тоже странно: самая южная из моих войн, самый жаркий регион - а ноги как новенькие увез. Пока бинтовался, кто-то из коллег-фотокорров подловил на ракурсе. Чья фотография, не знаю до сих пор. Поэтому копирайт поставить не могу.



Ночь прошла неспокойно. Мягко говоря. До самого утра на юг волнами шли маленькие белые точки и что-то там бомбили в районе Гори. Ночную бомбардировку я видел впервые в жизни. Зрелище завораживало. Что-то в этом было такое... неземное. Нечеловеческое. Слишком велики прикладываемые силы и высвобождающаяся энергия. Гул гигантской шестеренкой проходит по недру земли и отдается во внутренностях. Он слышится не ухом - именно внутренностями. Сравнить можно только с цунами. Или падением астероида. Поверить, что все это делается человеческими руками, мозг отказывается. Представляю, что чувствуют там сейчас люди. Представляю, что они чувствовали в Цхинвале.
Из Земо-Никози по штурмовикам долбят крупнокалиберными. Сдуру, не иначе. Сбить самолет из НСВТ невозможно. Но несколько пулеметных точек в Никози определенно есть. Неужели не наврал резервист чертов? И там правда сидят триста бойцов с гранатометами?
А в само село всю ночь стягиваются грузинские танки. Судя по звуку - дивизия, не меньше...



Часа в четыре танки идут на нас. Атака начинается по фронту. Свет прожекторов, дергаясь, выползает на перекресток. А на мосту какая-то сволочь стоит и машет им фанариком. Долбанные резервисты, какую подляну затеяли!
Первый танк выходит на мост, дергается на торсионах и замирает, ожидая второго. Справа арык, в кустах за ним уже наверняка засада, слева дорога, за ней - грузинские казармы. То есть у нас - метров двадцать земли. Совершенно открытого пространства. Ни окопа, ни кочки, ни ямки. Сейчас станут борт к борту и размолотят нас гусеницами к чертям собачьим...
Вскакиваю и бегу куда-то. Навстречу бегут ямадаевцы. Разворачиваюсь и бегу с ними. Кто-то залегает и занимает оборону. С автоматом. Бегу обратно. Броуновское движение нарастает. Оружия нет.
Первый танк, ревя всеми своими движками и гусеницами, поворачивается в нашу сторону.
Хватаю две «Мухи». Тут же бросаю. Нельзя мне, нельзя! Я ж, блин, дитя света теперь, я журналист, я не могу больше брать в руки оружие!
Второй и, кажется, третий танки ломят через сады прямо на штаб Ямадаева. Там все тихо. Залегли.
Залегаю в какой-то ямке. Рядом Артур с пулеметом. Лицо растерянное, но не в ужасе. Становится чуть полегче — все-таки пулемет, все-таки хоть что-то… хоть что-то…
Второй танк вылезает из садов, вползает на бровку и останавливается.
Никто не стреляет.
На перекрестке раздаются маты. Откидывается люк, кто-то спрыгивает на землю. К нему идет человек с фонариком. Русская речь.
— Танкисты?
— Да, да…
Обнимаются.
Свои.



Эти пять танков оказались из той, первой части колонны, которую вчера отрезали в селе. Это они обозначали себя из пулеметов, а наши светили им ракетами и выводили по рации. Первый вывел сержант Савранский. Остальные майор Виктор Баранов.
Село пустое, грузинская армия ушла, если кто и остался, то только резервисты в казармах, но и они не подают признаков жизни. Десантников тоже нет. Но где-то в селе еще гуляют пять наших БМП.
Баранов потом рассказывал:
— Крутились по полям. Наконец нашли колонну. Пристроились в хвост. Едем. Колонна вдруг останавливается, с головного танка спрыгивает командир и идет ко мне. Смотрю, а он в натовской форме. Даю команду навести на головной, сам вскидываю автомат и беру его на прицел. Он все понял. Стал на колени, автомат положил и крестится. Я понимаю, что один танк успеваю сжечь, а дальше — Герой Советского Союза посмертно. «Значит так, — говорю, — ты направо, я налево, и мы друг друга не видели».
С рассветом выходят и бэхи. Переправляются через канал по броду.



Пока суть да дело, решаем позавтракать. Последний раз я ел... А у миротворцев и ел. Позавчера вечером - тарелку гречки и яйцо.



Для желающих - отдельный НАТОвский сухпай. Понабрали где-то несколько упаковок. Видимо, все у тогоже застреленного вчера около сожженных танков арткорректировщика. Ризотто, овощное рагу, куча всякого сладкого пойла типа джемов, нуги и прочих карамелек. Мяса нет совсем. Очень на любителя. На мой взгляд совершенно невкусно. И на зиму калорий явно маловато. Хотя, судя по отсутсвию мяса, это либо летний, либо вегетарианский вариант.



Даже с трофеями получается не густо. По одному сухпаю на несколько человек. Отправлять своих солдат на войну Родина еще может, а вот кормить их пока так и не научилась.
Впрочем, есть почти не хочется. А вот пить… В России воды больше, чем суши, а наполнить пару водовозок почему-то нельзя. Кипятим всю ту же воду из арыка. Ловлю себя на мысли, что уже начинаю мечтать о штурме. Наверняка ведь в селе есть колодец...



Время перед боем - самое тошнотное. Это ожидание новой войны невыносимо. Оно вытягивает из тебя всю душу. Ты становишься внутри холодным и пустым. И в эту пустоту начинает заползать страх. Противостоять которому ты почти уже не в силах. Кажется, еще чуть-чуть - и он сломает тебя.
Тебе физически плохо. Тошнит до блевотины. Краски пропадают, мир вокруг становится бесцветным. Вокруг зеленые горы, синее небо, белые облака, яркое солнце - но ты видишь только монохромную картинку, нечеткие силуэты без глубины. Эти краски тебе не запомнятся. Эти звуки - поющие птицы, стрекот цикад, журчанье арыка - тоже пройдут мимо твоего сознания. Все, что ты будешь помнить об этом месте, ты будешь помнить только черно-белым.
Ты уже знаешь, что еще час, полчаса, двадцать минут - и вы пойдете вперед. И по тебе опять будут хреначить танками. И опять небо затянет жирным дымом горящего железа. И горящих в этом железе людей. И опять забитый пылью воздух волнами разрывов будет заталкивать тебе в пересохшую глотку. И опять от людей будет разлетаться ошметками. И земля расколется напополам. И ты будешь валяться, уткнувшись лицом в землю, и молить только о том, чтобы голову не пригвоздило к земле осколком. И тебе опять придется бултыхаться в этом говне по самую макушку. И дожить до вечера в этот раз уже точно вряд ли получится. Потому что - сколько ж может вести-то в конце-то концов?
Но при всем при этом хочешь ты теперь только одного. Чтобы это ожидание - это паскудное, вытягивающее все нутро, превращающее мускулы в кисель, а душу в песок ожидание - чтобы оно никогда не закончилось! Хоть бы штурм никогда не начался. Блин, сука, сделай так, чтоб штурма не было...
Рядом Хитрый. Чистит автомат.
— Только бы без танков сегодня. Не люблю я танки. Тошнит меня от них.
Смотрю на него.
— Есть что-нибудь белое? — спрашиваю.
Он протягивает тряпочку, которой чистит автомат.
Повязываю.
На войне никому воевать на хрен не хочется. А солдатам меньше всего. Невеселые у людей лица. Хапанули вчера. И добавки никому больше не надо. На войне вообще все очень быстро становятся очень понятливые. С первого же раза. Мысли у всех одни и те же: "это не со мной, это такое кино" и "мама, роди меня обратно".
Если кто и орет про великие победы и бьет себя пяткой в грудь, так либо сука-политик, либо диванный интернет-рэмбо.
В ожидании штурма...



И ведь, главное - ты-то, вот лично ты - свое-то уже отвоевал. Дважды. Я вам ваши сапоги вернул еще 15 лет назад, граждане начальнички, и никому ничего больше не должен. Никому и ничего! Я журналист. Свободный человек. Я ничем не связан. Хочет Медведев войти в историю великим наполеоном - пожалуйста! Шашку в руки, на белого коня - и вперед, на танки. Но как-нибудь без меня теперь. Все. Аллес гемахт. С меня хватит.
Но и развернутся и уехать: "все, парни, дальше подыхайте сами, а я пошел, привет семье" - ты тоже уже не можешь. Просто не можешь, и все. Если уж влез в ситуацию - так хлебай говнище полной ложкой до конца. Вместе со всеми. Вместе со своей армией. Такой кривой, рабской, кладущей своих солдат направо и налево, построенной по принципу орды своей армией. Если уж тебе с ней так не повезло.
Однако, именно эта ледяная маета страха делает людей чище. Благороднее. Чем ближе к смерти, тем чище люди (с). Пленных опять развязывают, дают им воду и еду. И даже укутывают в спальники. Это не постановочное фото. Человек действительно укутывает Зазу, а затем и Тамаза. Ночи уже холодные и их, провалявшихся с самого допроса связанными, колотит крупной дрожью. Собственно говоря, это молитва. Думаю, он и себе в этом не признается, но подоплека его действий - "Ты же видишь, я не самый плохой человек на этой земле. Сделай так, чтоб меня не убило". Не бывает атеистов в окопах под огнем.



А вот еще один паренек, еще одна история, еще одна судьба. Проговорили с ним полночи. Запрыгнул в "Камаз", искал что-то свое, затем вдруг начал говорить:
— Я у Сулима командиром взвода был. У меня в подчинении находилось пятьдесят четыре человека. Когда начались все эти терки с Кадыровым, пятьдесят один тут же перешел к нему. Я остался с тремя. Мне предлагали новую «десятку» и сто тысяч, чтобы тоже перешел. Отказался. Тогда они взяли мою жену. Потом взяли и меня. Завели во дворик. Там на столе уже инструменты разложены. Наручники, дубинки. Палка такая, с набитыми в нее гвоздями. Требовали сказать, куда я отвез Сулиму какие-то трупы. Я про трупы ничего не знаю. Тогда, говорят, мы тебе сейчас эту палку в зад засунем. Засовывайте, не знаю я ничего ни про какие трупы. Приковали наручниками, били битой по почкам. Потом отпустили, дали сутки, чтобы я пришел и показал место. Мне удалось освободить жену — у нее дядя в ОМОНе работает. Отвез ее в Дагестан, спрятал. Сам теперь живу на базе в Гудермесе, за ворота не выхожу. Я детдомовец, у меня тейпа нету. Но они адрес жены все равно вычислили. Заставили ее написать отказ от дачи показаний. Я тоже написал. Вот так вот…
Говорил он долго, со всеми подробностями. Когда он выпрыгнул из кузова, успел лишь спросить:
— Зовут-то тебя как?
Он назвал имя.



Как только встало солнце, пришла подмога. Разведка 71-го полка прибыла с бронегруппой и сходу ушла в село. Колонна полка подтягивается за ней. Пробаррожировала пара "Крокодилов". Из Цхинвала заработала артиллерия. И все как-то забегали, каждый начал делать свое дело, каждый занял положенное ему место, и колесо войны, войдя в новый день, завертелось, по новой. И страх и маета ушли, как будто их совсем не было. А вместо них пришло то мощнейшее нервное напряжение, которое и держит тебя стержнем, не позволяя сойти с ума и каждый раз все же идти дальше.



Но штурма не последовало. Разведка семьдесят первого полка вернулась и на село стала выстраиваться их колонна... А наша колонна развернулась и стала выстраиваться в обратном направлении. На Цхинвал. Домой.
Домой!
Домой, блин...
И опять тебя начинает трясти, но уже от расслабухи, от уходящего нервного напряжения. И ты не можешь уже сдержать улыбки, и все вокруг тоже ходят и лыбятся себе под нос как полудурки.
На колонну семьдесят первого полка стараешься не смотреть.
Ты знаешь, что их сейчас будут жечь и рвать. И что они сейчас будут жечь и рвать других людей тоже. И обязательно будут трупы. И обязательно кому-то оторвет руки-ноги. А кто-то поедет домой комком горелого мяса.
Но, черт возьми, ты чертовски благодарен за то, что это придется делать не тебе.
Кому благодарен? А черт его знает. Кому-то ему. Просто благодарен и все.



Кто-то притаскивает грузинский пластиковый обвес на каску. Дурачимся, надеваем друг на друга, фотографируемся. Ваха. В этом обвесе, надетом на зеленую шапочку он выглядит совсем по ребячьи.



Пропускаем танки. Черные как черти танкисты тоже давят лыбу до ушей. На фаре-искателе висит трофейная пластиковая каска. Вот полудурки. Но думаешь это с нежностью к этим измазанным солярой чумоходам. Сейчас весь мир тебе братья. Ты любишь всех. И все любят тебя. Потому что - домой...



Пропускаем колонну.



Техника имеет свою красоту. А идущие маршем танки - особенно. Есть в них что-то балетное, что-то невероятно артистичное. Как-то мне показывали запись из Приднестровья, где Лебедь гонял своих танкистов до той поры, порка он не выучились танцевать вальс на танках, как в Большом Театре. Это было чертовски красиво. Записей вальсирующих танков полно, но тот, доведенный до совершенства, был просто воздушным.



Проехали киломтра два и снова остановились... Ага, сейчас - "домой". В обе руки. Как я уже говорил, заходить в Земо-Никози мы не должны были. Вчера просто проскочили поворот. Теперь нашли. Опять развернулись и попылили в сторону Гори. Черт...



Пришли вертушки и стали за спинами обрабатывать Земо-Никози. В районе коровника, из которого вчера жгли колонну, уже что-то горит. Артиллерия из Цхинвала через головы обрабатывает высотку, откуда по нам вчера работали "саушки".Блин, понеслась война по-новой... Не дадут умереть в своей постели, суки.
Беру у Руслана СВД и пытаюсь рассмотреть высотку. В оптику видно вышку сотовой связи и капониры под ней. Вот откуда саушки вчера лупили. Теперь жирный дым поднимается там. Попали. Всегда бы так работали, собаки рыжие.
Чья фотография, тоже не помню уже.



Дважды трофейная бэха



Вода, вода, вода… Печка началась сразу с восходом, и каждую минуту температура только поднимается. Жара не такая угнетающая, как в Чечне, но градусов под тридцать пять все же. По дороге останавливаемся у каждой лужи. Пехота, как муравьи, сыплется с брони и припадает к водопою. В лужах вода — смесь глины и земли. А, по фигу уже. Пьем из канала, заполняем бачки и баклажки. Надо было все же взять у медиков обеззараживающие таблетки… в Гори наверняка есть колодец… скорей бы уже доехать что ли…



Организм человека, находящегося в экстремальной ситуации, перестраивается. И способен выживать в условиях, для выживания, вобщем-то, непригодных. И потреблять продукты, к потреблению в цивилизации также не очень рекомендованных. Жажда - такая штука, что будешь пить все, что течет. За время своих войн мне доводилось пить из луж, канав, ручьев (однажды оказалось, что вверх по течению лежал труп собаки, явно не первого месяца свежести - правда, была зима), рек, стоячих болот (мальки на зубах хрустели), арыков и сероводородной реки, в которую за три дня до этого упали две машины с боевиками - по закону подлости, естественно, выше по течению. Эту сероводородную трупную воду, мы, не зная тогда еще, пили без кипячения три дня. А когда узнали - один черт продолжили пить. И никогда ни у кого ни то что кишечных палочек или амебных лямблий - даже банальной дристни не началось. Желудок переваривает кишечные палочки как попкорн.
Единственная вода, которую действительно пить не стоит - это вода с солярой или откровенно протекшей в неё иной химией. Все остальное - только в путь.
Спешиваюсь и тоже накачиваюсь этой илистой жижей по самую макушку.



Дальше идем по полям. Механники стараются не съезжать с колеи. Не из-за мин - минировать тут нечего и некому. Но даже и эта колея, проложенная по хлебу, неприятна. Я уже много раз замечал, что именно вот такие вот вещи - мертвая корова или идущие по хлебу танки - иной раз поражают сильнее убитых людей. Как-то именно такие моменты высвечивают всю бредовость, всю преступность войны.





Пытаюсь отогнать ассоциации с продвижением солдат вермахта по Украине. Впрочем, я пытаюсь сделать это еще со времен Чечни. Со спецбатальоном которой я еду теперь по полям Грузии.



Идем огородами. И опять по-походному. Без разведки. Без авиации. Без нихрена.
Ямадаев вперед колонны не лезет. Предоставляет федералам самим своими солдатами вскрывать огневые точки противника. А федералам тоже по фиг. Мяса у нас вагон, бабы еще нарожают.



Пара хуторов, задворки какого-то поселка, тракторная станция. Все брошено. В садах ветви ломятся от спелых слив. Под траками лопаются помидоры. Яблоки почти созрели. Виноград ровными рядами уходит к горизонту. Все ухожено, все выращено с любовью. И никого.



Ямадаев объявляет привал. О чем-то совещаются. В итоге передает по колонне - жратвы нет и в ближайшем будущем не предвидится. Будем брать контрибуцию.



В садах бродят две коровы. Одну стреляют - причем неумело, в бок, хотя даже я, срочник-махор, знаю, что корову нужно стрелять за рога, иначе и сам замучаешься её убивать и её замучаешь - и грузят на броню.
Эта война была чистой по отношению к мирному населению - я говорил это не раз и говорю снова. Ненависть не пошла еще, и слава Богу, что мы оттуда ушли до того момента, как она началась. Во всяком случае, лично я грабежей или какого-то насилия не видел. И я понимаю, что эта мера была вынужденной. Не для наживы. Два дня без жратвы тоже не очень-то радостно. А кормить своих солдат Россия так пока и не научилась.
Но есть эту корову я не буду.



Гаджи и Борис. Имени Гаджи я никак не мог расслышать за ревом движка. По национальности кумык, говорит только по-русски, к "Востоку" прикомандирован. Имя свое называет мне раза три. Все время переспрашиваю: "Как?"
— Слушай, ты «Хаджи-Мурата» читал вообще? — говорит он в итоге. — Вот так же. Только Гаджи.
Вот тебе и дети гор. Сейчас про какой-нибудь дуализм Волконского еще спросит. «Хаджи-Мурата» я не читал.



Авиация в итоге все же появляется. Впрочем, сразу выясняется, что это не прикрытие колонны - вертушки тут же начинают отрабатывать по садам где-то совсем неподалеку. Кого они там долбят, не видно. Но работают неприятно близко, на расстоянии выстрела. Опять засада?





Стоим. Как на ладони. Спрыгиваю, приседаю в канавке. Пытаюсь пристроится так, чтобы не задело осколками от мотолыги, если из садов начнут долбить колонну.



В канавке валяется какое-то брошенное имущество. Разгрузка, планшет, нашлемник, еще что-то. Какие-то документы. Судя по всему, устав, штатное расписание роты, пара каких-то приказов. В общем, ждали нас тут все же, видимо.



Однако, авиация в этот раз сделала свое дело. Видимо, именно нашу засаду и добивают сейчас в кустах. Ни разгрузка ни остальные вещи кровью не заляпаны. Хозяин их просто бросил. Может, и выжил. Может, ему и удалось уйти. Во-всяком случае, я искренне на это надеюсь. Млять, как же убийство друг-друга надоело-то, а...



Бой так и не начинается. Трогаемся дальше, проезжаем еще километров пять. До железнодорожной ветки доходим без единого выстрела.
... Первым из-за поворота показался сожженный "Краз". Резина еще горит. Поначалу не понял, что к чему - ну, бросили и сожгли, когда уходили, мало ли.



А дальше... Дальше пошло месиво из людей и техники. Первая часть колонны, от которой нас отрезали вчера в Земо-Никози, все же дошла до Гори. Но на переезде одна БМД встала. Десантная. Её, как всегда, бросили вместе с экипажем - в нашей армии принято бросать своих. Пока чинились, прямо на них выскочила колонна грузин. Наш вышли из ступора первыми - и первым же выстрелом подбили командный (кажется) "ровер". Завязался бой. Основные силы нашей десантуры стояли неподалеку, выслали два танка посмотреть в чем дело. В общем, в упор раздолбили вдребезги теперь уже грузинскую колонну. С нашей стороны потерь нет. С грузинской, если я не ошибаюсь - семнадцать, кажется, человек.









Парню года двадцать два было, не больше.



Оставшиеся в живых отошли тому желтому пристанционному домику



Кому все это надо?... зачем... бляха-муха, что ж вы, люди, делаете... что ж вы, блядь, делаете-то, люди...





Снимаю, снимаю, снимаю... Чувств нет уже вообще никаких. Как-то слишком много горелых людей свалилось на меня за эти три дня. Чересчур слишком. Горелая грудина танкиста в Цхинвале. Двое ополченцев, жгущих труп убитого грузинского солдата на Зарской дороге. Три кулька с сожжеными осетинами в квартире. Сгоревший в танке с экипажем Максим Пасько. Черт, ну почему все время - сгоревшие? Жажда, жара... Способность к производству эмоций за эти три дня атрофировалась полностью. Перегорела. Напрочь. Я больше не могу уже ни удивляться, ни сопреживать, ни злиться. Осталось лишь одно сплошное охуение. Впрочем, так и надо. Эти люди - всего лишь работа. Всего лишь моя работа. У них нет ни лиц, ни имен. Слава Богу, что у них нет лиц. Слава Богу, что я не знаю их имен. У горелых кусков мяса не бывает ни семей, ни фамилий, ни лиц. Это всего лишь моя работа. И точка. Эмоциональное выгорание - так это называется. Профессиональное заболевание военных корреспондентов. Лечится только алкоголем. Млять, набухаться бы... Под ногами ветерок закручивает человеческий пепел в маленькие смерчики. Смерчики смерти. "Ветер закручивал под его ногами человеческий пепел в смерчики смерти". Наверное, неплохое было бы начало для какого-нибудь дешевого романчика про войну. Отмечаю это каким-то краем сознания, совершенно отстраненно. "Он продолжал отстраненно фотографировать, не чувствуя уже ничего. И даже запах рваной горелой человечины не вызывал в нем больше эмоций". Как-то так, да. А горелая человечина пахнет совсем не так, как просто сгоревшее на сковородке мясо. То есть, пахнет она, в основном, мясом, конечно, но к этому запаху жаренного мяса примешивается еще какая-та настолько противная, свойственная лишь человеку, вонь... То ли горелые портянки, то ли жареное дерьмо в кишечнике... Невозможно описать. Сравнить совершенно не с чем. Но запах просто невыносимый. Слава Богу, что этих людей убили только вчера, и трупный еще не пошел.
Все это проходит в голове каким-то совершенно не задевающим разум потоком сознания, пока ходишь и снимаешь, снимаешь, снимаешь...
И еще одна только мысль - я домой хочу. Все, хватит с меня. Завязывайте на хрен свою войну уже. Я, блядь, домой хочу...







Эта вонь горелой человечины и горелого металла будет приходить потом еще долго. Очень долго. Годами. В запахе зубной пасты. В держащих сигарету пальцах. В волосах своего ребенка...



Очередные трофеи. Три "ровера" еще на ходу.





Их заводят, рассаживаются в кузов и на кабину.



- Эй, журналист, давай к нам!. Да нет уж, ребята, как-нибудь без меня. Не надо панибратствовать со смертью. Не любит она этого. Она уважение к себе любит. А будете слишком сильно мозолить ей глаза, она глаз на вас и положит. Метафизика. На войне без неё никуда. На войне нельзя выделяться. Нельзя быть самым заметным. А вы в колонне теперь - самые заметные. Первая граната - ваша. Так что я лучше уж как-нибудь на старой засранной неприметной мотолыге потрясусь. Пусть и на броне, пусть и неудобно, зато с целой задницей.



Подъезжаем к Гори. Колонна втягивается в какой-то поселок.



Здеь тихо. Неприятно тихо. Вообще нехорошее место. Многоэтажки вдоль дороги, зеленка по обочинам, масса каких-то канав и куч щебня, заборчики. Самое милое дело для засады. Трофейная вакханалия моментально проходит. Все вновь становятся напряжены и серьезны.



Опять брошенная БМД. Опять наша. Но уже без экипажа. Правда, не соженная. Где экипаж-то? Нехорошо все это, очень нехорошо...



Следов боя не видно. Может, подобрали все-таки? Черт, каким, оказывается, огромным может быть твое тело, когда оно распластано на плоской броне мотолыги в двадцати метрах от многоэтажных домов с кучей окон, сарайчиков и зеленки... Меня молча отодвигают от края и загоняют в середину людской кучи на броне чтоб не мешался: "двигайся, журналист, сейчас наша работа начинается". Не спорю. Хороший предлог спрятаться за спинами.
Въезжаем в затаившийся поселок и движемся дальше в сторону центра...




Продолжение в следующих постах.
Начало здесь:
Первая часть "Мой первый день. Владикавказ-Цхтинвал"
Вторая часть "Цхинвал. День второй"
Третья часть "Бой в Земо-Никози. Засада"

В рамках проекта "Журналистика без посредников".
Как обычно, кто считает нужным, сколько считает нужным:
NB: С этого текста отчислений не будет. Гонорар пойдет на оплату регистрации кандидатом на выборах в КС



Либо перевести с любого терминала на Яндес.кошелек номер:
410011372145462
Для пользователей WebMoney кошелек номер:
R361089635093
Кому удобней QIWI - кошелёк номер:
9165031373

В PayPal вот такая вот кнопка

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив