Цыганочка с выходом, или история про Алку, в некоторой степени правдивая.

kuzulka — 26.03.2010 Будучи в глубине души человеком порядочным, я должна вас сразу предупредить, что история будет длинная и в два дня я ее не осилю. Поскольку текстового редактора на этом компьютере у меня нет и пишу я сразу в ЖЖ, то не обвиняйте меня в том, что у меня принычен файл и я извожу вас ожиданием, дабы повысить свой рейтинг. Кроме того, я не уверена, что все в этой истории - чистая правда, поскольку знаю ее на 90% со слов главной героини и только на 10% - по своим наблюдением. Так что если кто особо правдолюбив и хочет точных деталей - в этот раз не ко мне. Ну и традиционно - все имена изменены до полной неузнаваемости и любое сходство - совершенно случайно.

Алка с раннего детства люто ненавидела своих родителей. То есть в детстве она их просто не любила, но чем старше становилась, тем большую определенность приобретало ее чувство. Больше всего ей нравилось думать, что ее украли в младенчестве, и где-то есть нормальные родители, которые никак не смирились с потерей дочери и рано или поздно ее найдут. Причем думала она так задолго до появления на нашем телевидении латиноамериканских сериалов.

Мать свою Алка почти не помнила, та растворилась на просторах нашей необъятной Родины без следа, когда Алке не было еще и пяти. Просто в одно прекрасное утро Алкин отец, проснувшись, обнаружил, что ни жены, ни завтрака нет, а в хлеву орет недоенная корова. Подоив корову (не царское это, конечно, дело, но выбора-то нет) и выгнав в школу старших сыновей в количестве двух штук, он произвел небольшую ревизию домашнего хозяйства и выяснил, что жена определенно сбежала, прихватив с собой лучшие свои наряды, золотишко и немножко денег из семейной заначки - спасибо еще, что не всю. По цыганским законам - я не сказала главного : Алкин отец был бароном в небольшом оседлом цыганском поселении недалеко от Ленинграда -  беглянку положено было разыскать и, хорошенько вразумив, вернуть в семью, но Григорий (так звали папашу, отчества не знаю) решил, что это Божье провидение спасло его от вздорной, крикливой жены, склонной к тому же гульнуть, но ни разу, к сожалению, не пойманной на горячем. Жена с самого начала тяготилась оседлой жизнью, ее все тянуло перехать куда-нибудь, то где потеплее, то к родне поближе, то просто - лишь бы на месте не сидеть. Григория, оседлого уже не в первом поколении, эта особенность жены очень утомляла, как, впрочем и остальные черты ее далеко не идеального характера. Но разводится у цыган было не принято и Григорию не хотелось первому подавать дурной пример своему небольшому цыганскому коллективу.

Выписанная из деревни под Новогородом для ведения хозяйства бабка - мать Григория - с первого взгляда определила внучку, как "лядское отродье" и завела песню о том, что "говорили тебе, не женись на таборной, позор один", которую не прекращала потом ни на минуту, сколько Алка ее помнила, к слову и нет вворачивая рассуждения о том, что Алка-то точно пригульная, да и с пацанами не все ясно. Ну, сыновья были похожи на Григория хоть мастью - смуглые, черноволосые, кареглазые. А Алка с ее пепельно-русыми волосами, темно-серыми глазами и матовой белой кожей, всем своим видом подтверждала или бабкины домыслы, или расхожее утверждение о том, что "генетика - продажная девка империализма".

Школа Алке не светила, считалось, что цыганских девок учить - только портить. Но судьба была к Алке благосклонна, и в тот год, когда ей должно было исполниться семь, в совхозной восьмилетке случился изрядный недобор, И ОблРОНО пригрозило школу закрыть, как нерентабельную. Председатель совхоза ужаснулся открывающейся перед ним перспективе: если школу закроют, то детей придтся перевести в школы соседних совхозов, а это значит, что каждое утро большая часть его доярок, скотниц и прочих сельхозработниц, вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными производственными обязанностями, потащится на электричках в соседние поселки - провожать своих детишек в школу. Потому что виданое ли это дело - семилетку одного на электричке отправить? Да и с детьми постарше не было гарантии, что их мамаши не захотят отлынить от работы под благовидным предлогом.

Можно было купить автобус и возить детей в школу на нем, но по здравому размышлению, автобусов надо было два - всех совхозных детей в одну сосдскую школу определить бы ни за что не удалось, а председателю больше нравилась мысть о покупке племенных быков или сыроварни, чем об автобусе и дармоеде-водителе, который будет целыми днями ошиваться без дела. На самом деле, совхоз был богатый, и мог купить хоть три автобуса, но председатель был мужиком прижимистым и такая пустая потрата денег ему была, как нож в селезенку. Выход подсказала жена, бывшая директором той самой недоукомплектованной школы - думаете, ей хотелось менять свою привычную работу на какую-то другую, да еще точно с понижением - директора-то везде свои, да и завучи тоже, так что только и оставалось, что предметником за тридевять земель. Она  весьма доступно объяснила мужу, что в школе учится намного меньше цыганских детишек, чем носится по поселку, так что на следующий вечер председатель пришел к Григорию и без лишней лирики объяснил тому, что первого сентября все (повторяю: ВСЕ) цыганские дети должны явиться в школу. И девочки тоже (именно за счет неученых девочек, на которых раньше все как-то закрывали глаза, планировалось сильно повысить псещаемость). Григорий было заартачился, но председатель строго сказал, что есть альтернатива - собрать манатки и отправляться за сто первый километр всем кагалом. Времена были суровые,  демократией и не пахло, так что перспектива сто первого и дальше километра показалась Григорью не столь уж и туманной. Не знаю уж, как он договаривался с остальными участниками концессии - скорее всего, просто скомандовал, не зря же он был у них бароном, - но первого сентября Алка отправилась в первый класс в пестрой разновозрастной девичьей стайке.

Учиться Алка обожала. Только научившись читать, она стала завсегдатаем школьной билиотеки, в которой просиживала до самого закрытия - всяко лучше сидеть в тишине и читать про разное, чем дома прятаться по углам от бабки с ее бесконечным ворчанием и постоянными поручениями. Тем более, что Григорий к тому времени взял новую жену - дочку барона из соседней оседлой деревни, та немедленно произвела на свет крикливого младенца и так и норовила всучить его Алке понянчиться, чтобы хоть что-то успеть сделать по дому. Алку за такое отлынивание от домашних дел сперва ругали, мачеха даже пыталась побить разок, но Григорий строго-настрого это запретил, пообещав молодой жене, что в следующий раз побъет ее саму. Он своих детей пальцем не трогал и считал, что ежели с собственными детьми словами не может договориться, так какой же он после этого барон своему народу. Хотя сыновья ему поводов для огорчения не давали - учились они через пень-колоду, на чистых тройках переползая из класса в класс, зато особо не хулиганили и помогали по работе - Григорий работал кем-то типа лесничего или егеря - точно и не знаю, леса у нас там были, а вот про зверей врать не буду. Правда, бабуля моя видела там лося, так это было еще в 54-м, а наша история все-таки чуть позже случилась.

В школе Алка как-то сразу задружила с Клюквой. Клюкве было хуже - она и умом не блистала, да еще папаша, выпив с получки, поколачивал их с маменькой, как у него было заведено. Поэтому Алка в совхозные получечные дни приводила Клюкву к себе домой сразу после школы, и оставляла ночевать. Они вместе делали уроки, а потом хозяйственная и рукодельная Клюква, к немалой радости мачехи и бабки, шуршала с ними по хозяйству, предоставляя таким образом Алке возможность лишний часок посидеть с книжкой. Григорий Клюквиных визитов не одобрял, но и не запрещал, придерживаясь позиции максимально возможного невмешательства в жизнь странной младшей дочери. Вообще, к Алке он относился ровно и отчужденно, интересовался ей постольку-поскольку, изредка выдавал денег на обновки - когда жена или мать говорили, что девченка выросла или пообносилась. Вообще, Алка не помнила, чтобы отец хоть раз посадил ее к себе на колени, обнял, погладил по голове - в общем, ничего такого, что могут при желании вспомнить все нормальные девочки, выросшие в семьях с отцами. Она даже не помнила, обращался ли он к ней когда-либо. С одной стороны, то что отец ее не трогал и никому особо ей досаждать не позволял, ее устраивало, а с другой стороны, хотелось чего-то человеческого. Вон, даже Клюквин папаша, когда был трезвый, приносил Клюкве конфетки, обнимал и ласково называл Ягодкой. С третьей стороны, если послушать бабку, Алка вообще должна была отцу быть по гроб жизни благодарна за то, что не выгнал ее, приблуду, а ростит, кормит-поит, одевает-обувает, в школу вон отдал, хотя виданое ли это дело...

Восьмилетку Алка закончила на одни пятерки, а Клюква - на тройки и четверки, не без Алкиной помощи. Директриса уговаривала Алку поступать в десятилетку в ближайшем городке, но Алка даже заговаривать на эту тему с отцом не стала, примерно предполагая, что он ей ответит. Вместо этого, они с Клюквой взяли документы и самовольно поступили в медицинское училище. Там надо было что-то от родителей, но Алка разжалобила диретора - а как тут не разжалобиться, когда волоокая славянская красавица, у которой по непонятным причинам в метрике написано "Цыганка" просит принять ее, говоря, что отец ей учиться ни за что не позволит. И в аттестате одни пятерки, да еще письмо от директора школы такое, что аж слезу выжимает. Так что о том, что Алка учится в медучилище, Григорий узнал к концу второго курса. К Алкиному великому изумлению, он только пожал плечами и даже ничего не сказал, но  с тех пор стал ежемесячно выдавать ей денег на проездной до Ленинграда и там на метро. От пятидесяти копеек на обед Алка гордо отказалась - у нее была стипендия.

Училище Алка закончила по своему обыкновению с красным дипломом и получила распределение в больницу в городке на полпути от Ленинграда до ее поселка, в хирургию. Клюкву, не блиставшую во время учебы особой сообразительностью, но отличавшуюся терпением, усердием и мягкостью характера, взяли в ту же больницу на отделение терапии. По моим подсчетам, обе они были несовершеннолетними, но, видимо, работали не полный день.

Алка была так довольна своей работой, врачи ее хвалили, а зав.отделением обещал написать хорошую характеристику в институт - он считал, что Алке обязательно надо учиться дальше. Она набрала себе учебников и начала потихоньку готовиться к поступлению. Вот тут-то все и случилось: Григорий за ужином сказал в воздух, что он нашел Алке жениха, и так она засиделась, приличные люди дочерей в 15 выдают, а у него без пяти минут старая дева. Алка поинтересовалась, не забыли ли ее спросить, на что Григорий так же буднично ответил, что отцу видней. А мачеха с бакой тут же завели обычную песню о том, что "ноги мыть и воду пить, по гроб жизни и не перечь отцу".  Через неделю приехали сваты и жених, оказавшийся довольно симпатичным парнем. Алка сразу ему сказала, что замуж за него не хочет, на что он ответил, что тоже особо не горит на ней жениться, но ослушаться отца не решается. Единственным аргументом в пользу этого брака было то, что у будущего мужа был свой дом. Кроме того, жених обещал не запрещать ей работать, поступать в институт и вообще жить так, как она считает нужным в пределах разумного. Алка согласилась. Свадьбу сыграли довольно скромную - Григорий не хотел больших торжеств.

Перезд к новоиспеченному мужу добавил Алке час дороги на работу и обязанноствей по хозяйству. Как бы она не грешила на свою родню, а в отчем доме, честно сказать, по хозяйству не переламывалась, да что уж там, жила на всем готовом. Ни готовить, ни убирать особо не приходилось, мачеха с бабкой вполне с хозяйством справлялись. а тут - целый дом, хоть и небольшой. И свекровь каждый вечер с инспекцией, указывает - где пыль, а где посуда немыта. И все насчет коровы заводит... Алка свекровины выступлени молча терпела, муж ее молодой изредка высказывался в духе: "Отстаньте уже, мама, без вас разберемся!" Хотя однажды, вернувшись подшофе и послушав очередную порцию маменькиных замечаний, после ее ухода пытался Алку вразумить по-супружески, но не учел, что весовая категория у них примерно равная - Алка Дюймовочкой отродясь не была - а вот физическая подготовка разная, да Алка еще и трезвая, да плюс туда еще хорошее знание анатомии. Так что на следующий день он постанывал, хватался то за один, то за другой бок, а под глазом у него красовался нарядный бланш. Алка после этого несколько ночей не возвращалась домой - ночевала то в ординаторской, то у Клюквы. Клюквина жизнь к тому времени разительно переменилась не к лучшему - папаша ее последние несколько лет пил, не просыхая, мать тоже втянулась, младшая сетрица, родившаяся на последнем излете относительно трезвой жизни, была слабая и болезненная. Но зато родители, погруженные в свои алкогольные грезы, на Клюкву внимания не обращали, на Алку - тем более.

На работе народ, Клюквиными усилиями посвященный в перипетии Алкиной семейной жизни, недоуменно качал головами и пожимал плечами, хотя к виду мужей, побитых женами и наоборот всем было не привыкать. Через неделю Алкин муж явился встречать ее с работы с цветами и каким-то жутко дефицитным атласом по анатомии, Алка на атлас купилась и согласилась на возвращение в семью. Муж ее, как она сама говорила, был парень хороший, незлой, но безвольный. И выпить любил, особенно за чужой счет.

Так бы они, наверно, и жили - ругались бы, мирились, Алка бы мужа изредка поколачивала, в общем,  привыкли бы, как многие привыкают. Но тут Алкиного мужа зарезали в пьяной драке. Но похоронах Алка как-то недостаточно убивалась, так что свекровь выгнала ее из дома через неделю - дом оказался вовсе даже ее, а не сыночкин. Пришлось Алке вернуться в родительское гнездо. Григорий хотел было с родственниками молодой вдовицы поквитаться, по обычаю, но Алка сказала, что силком мил не будешь, и что ей там жизни не дадут. Ну и добавила, что она, как назло, беременна. Григорий посмотрел на нее, как будто впервые увидел и сказал только, что раз так, то пусть Алка уже живет у них. Потому что одно дело выгнать беспутную дочь, а другое - путную, вдовую, да еще и беременную. Цыгане не поймут...  А мачеха с бабкой - ну, вы понимаете, завели свою обычную канитель про ноги и воду, оданако комнату Алке освободили и приданое для младенца шить начали. А за Алкиными вещами съездили ее старшие братья - на всякий случай вдвоем.

Алка в декрет не пошла - чувствовала она себя хорошо, работала до последнего дня, хоть ее и гнали. Правда, на операцих уже не стояла последние два месяца, перевели ее в процедурный. Рожать она отправилась прямо с рабочего места со схватками через три минуты - ну, кто понимает. И то ее зав.отдлением чуть не за шкирку в роддом сволок - благо, все в одной больнице. Мальчика родила. И ровно в свой день рождения, что особенно примечательно. Назвала Николаем, в честь Николая Ивановича Пирогова , хотя мачеха с бабкой требовали назвать или в честь деда, или в честь убиенного мужа.

Когда Алка вернулась с младенцем Николенькой домой, вся семья собралась вокруг стола в большой комнате, торжественно называемой залой, младенца водрцзили на стол, распеленали и уставились на него дружно, и вынесли вердикт: не наша порода. Однако больше ничего не сказали, и стала Алка со своим новым сыном жить в родительском доме, как будто и не было никакого замужества, а размножилась она почкованием - так маленький Коля был на нее похож. Свекровь, приехавшую взглянуть на внука, Григорий не пустил и на порог. К Алкиному удивлению, ее папенька, не замеченный до этого в склонности к театральным эффектам, устроил шумное представление на тему "да где ж была ваша совесть, когда вы мою дочку беременную чуть не голую за порог выгнали!", а мачеха с бабкой очень удачно ему подпели. Одно Алку огорчало ужасно - с поступлением в институт она в этом году пролетела.

Уж полночь близится, так что продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив