Четверг, стихотворение: Шерон Олдс

fem_books — 08.04.2021 Шерон Олдс [Sharon Olds] родилась в Сан-Франциско в 1942 году, росла и воспитывалась в Беркли. Внешне семейство Кобб (такова была девичья фамилия поэтессы) было благопристойное и почтенное, глубоко религиозное. Себя до определённого возраста Олдс аттестует как адски пламенную кальвинистку. Дети пели в церковном хоре, отлично учились, много читали (причём не только классическую литературу, но и детективы о Нэнси Дрю, волшебные сказки, журналы) лето проводили на природе. В лагере гёрлскаутов Шерон написала свои первые стихотворения. В доме не было телевизора. В кино ходить запрещалось. Отец, потомственный алкоголик, держал в страхе всю семью, в наказание привязывал дочерей к стулу и не отпускал даже по нужде. Физически хрупкая и слабонервная мать ничего не могла ему противопоставить, но в конце концов не выдержала и подала на развод.



Отец потом женился вторично. Его падчерица Уэнди Дикман -- мать сыновей-близнецов Майкла и Метью Дикманов, тоже известных поэтов.

После развода родителей Шерон Кобб поступила в школу-пансион Дана неподалёку от Бостона, где признала себя атеисткой и увлеклась поэзией. Шекспир, Уитмен, Дикинсон, Эдна Сент-Винсент Миллей -- и, конечно, Аллен Гинсберг. Его «Вопль» молодая поэтесса носила с собой в сумочке весь выпускной класс. Любимые предметы? Ну, конечно же, история, английский язык и творческое письмо. Вернувшись в Стэнфорд, Кобб получила бакалаврскую степень и опять поехала на восток. Докторскую писать. По особенностям стихосложения Эмерсона. Нравилось ей, как Эмерсон идёт наперекор правилам.

В 1968 году в Нью-Йорке состоялось бракосочетание Шерон Кобб и доктора Дугласа Олдса. У меня было стремление стать буржуазкой -- вспоминает она об этом периоде. Ну, буржуазкой не буржуазкой, а обременённой детьми домохозяйкой стать получилось: в семье родилось двое детей. В женском движении активно Олдс не участвовала, радикалкой не была, но сообщает, что очень чётко помнит, как начала задумываться, почему все важные профессии считаются мужскими. «Мне было уже двадцать лет, и я никогда не задавалась вопросом, например, почему женщины не водят автобусы...»
Стихотворных опытов, несмотря на воспитание малышей и диссертацию, поэтесса не оставляла, но, когда впервые решилась отправить плоды трудов своих в журнал, её ждал отказ. И ладно бы просто отказ, но в какой форме! «У нас литературное издание. Если вам угодно выбирать такие предметы, можем предложить обратиться в Дамский домашний журнал. Истинные предметы поэзии -- предметы мужского мира, а не ваши детишки». Первый сборник стихотворений Олдс «Сказал Сатана» [Satan Says] (1980) в самой грубой и вызывающей манере описывал эротические переживания женщины, ужасные впечатления родительского дома и материнство. Второй, «Мёртвые и живые» [The Dead and the Living], делился на две части: «Мёртвые» посвящались глобальным несправедливостям, в том числе геноциду армян, резне в Тулсе, самоубийству Мерилин Монро, а «Живые» -- друзьям и близким. Определённо Олдс лучше понимала, что должно являться предметом поэтического творчества.

В те годы Шерон Олдс начала вести поэтический семинар в больнице Голдуотер. По примеру этого мероприятия литературные семинары проводятся в больницах и госпиталях по всей Америке. Олдс со своей стороны считает, что поэзия не имеет права быть элитарной, и всякая больница, тюрьма, школа, дом и даже магазин заслуживают своего стихотворца. Или стихотворицу.

Наиболее заметная работа Шерон Олдс в девяностые годы -- безусловно, «Отец» [The Father] (1992), натуралистичная и жёсткая хроника последней болезни и смерти отца. Критические отзывы были очень разноречивы, кому-то честность Олдс казалась эпатажем. В принципе, она далека от исповедальной женской поэзии, от манеры Энн Секстон, Сильвии Плат, хотя перед Плат преклоняется, считает гениальнейшей и уверяет, что коэффициент интеллекта Плат вдвое выше её собственного. Но в отношении стиля пошла другим путём. Её наставницами были Гвендолин Брукс и малоизвестная у нас Мюриел Рукейзер, поэтесса и политическая активистка. Общественно-политические высказывания самой Олдс редки, но метки. Так, она отвергла приглашениеот первой леди Лауры Буш на торжественный обед и, более того, ответила открытым письмом, которое уместно будет охарактеризовать как отповедь.

В 2012 году книга Олдс «Скачок жеребца» [Stag's Leap], посвящённая перипетиям развоза после тридцати лет супружеской жизни, получила Пулитцеровскую премию и премию Т.С. Элиота, которую до Олдс не получала ни одна женщина. Критики называли «Скачок» достойным венцом незабываемой поэтической карьеры, но Шерон Олдс не собирается останавливаться на достигнутом. Её последние книги «Оды» [Odes] (2016) и «Арии» [Arias] (2019) переосмысливают классическую традицию.

Однажды в мае 1937 года

Вот они, молодые счастливые глупые дети,
посмотрите: выходят из школьных ворот
Вот мой папа — пока что не папа —
прислонился к стене; красный камень блестит;
голова — будто в луже крови.
Мама с книжками, колья ворот,
словно пики уланов, за нею.
Скоро кончится школа,
потом будет свадьба; пока
вы лишь дети, невинные дети.
Зла, дурного — пока никому ничего, никогда,
Всё ещё впереди.
Ах, не надо, не надо!
Попасть в этот день,
закричать бы, сказать, уберечь!
Ты — не та, он — не тот.
Погодите, не надо спешить!
Если б знать вам сейчас,
что потом сотворите друг с другом,
что потом сотворите с детьми.
Сколько каяться, сколько платить,
сколько мук — умереть, умереть, отпусти!
Зрелый май, тёплый май,
мне бы к ним.
Мальчик, девочка, он нецелован,
она нецелована тоже,
два нетронутых тела, два юных лица,
мне выкрикнуть — бегите, спасайтесь!
Но тогда мне не жить.
Я не крикну, я буду молчать.
Я желаю родиться на свет, всё же, всё же.
Кукла-девочка, кукла-мальчик,
Я беру их и бью
друг о друга, чтоб искры летели.
Я — та искра. Пройдите свой путь.
Я — свидетель, я — жертва, я всё расскажу.

(Перевод М. Сухотиной)

I Go Back to May 1937

I see them standing at the formal gates of their colleges,
I see my father strolling out
under the ochre sandstone arch, the
red tiles glinting like bent
plates of blood behind his head, I
see my mother with a few light books at her hip
standing at the pillar made of tiny bricks,
the wrought-iron gate still open behind her, its
sword-tips aglow in the May air,
they are about to graduate, they are about to get married,
they are kids, they are dumb, all they know is they are
innocent, they would never hurt anybody.
I want to go up to them and say Stop,
don’t do it—she’s the wrong woman,
he’s the wrong man, you are going to do things
you cannot imagine you would ever do,
you are going to do bad things to children,
you are going to suffer in ways you have not heard of,
you are going to want to die. I want to go
up to them there in the late May sunlight and say it,
her hungry pretty face turning to me,
her pitiful beautiful untouched body,
his arrogant handsome face turning to me,
his pitiful beautiful untouched body,
but I don’t do it. I want to live. I
take them up like the male and female
paper dolls and bang them together
at the hips, like chips of flint, as if to
strike sparks from them, I say
Do what you are going to do, and I will tell about it.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив