Богемная рапсодия
dadson — 21.12.2010Пока в Интернете спорили, кого в стране больше: кавказцев или фанатов «Спартака», в моём мобильнике прозвучал призыв провести беспечный и беспорядочный образ жизни. Смска сдержанно обещала разврат и веселье: обмен книгами, чтение стихов, реки абсента, маты, постель. И не обязательно в такой последовательности. Меня это устраивало, мне вообще близок гедонизм, правда, к сожалению, лишь пролетарского толка, сводящийся к порывистому движению души с целью достижения максимального удовольствия. Иными словами, в пятницу вечером очень хотелось нажраться. Но Эпикур учил стремиться к высокому.
И высокое не заставило себя ждать. На подходе к месту проведения мероприятия меня тормознула возвышенная девушка с внешностью Анджелины Джоли. Она возвышалась надо мной на добрые полголовы, её долгие ноги начинались в изумительно круглых предгорьях ягодиц и исчезали где-то в снегу. Изучая их ещё и ещё, я вспоминал учебник географии «Высотная поясность — закономерная смена природных условий и ландшафтов в горах по мере возрастания абсолютной высоты над уровнем моря». Меня тянуло в тропики.
- Вы не знаете, где здесь «Шишка»? – спросила она.
- Что? – я попытался усилием воли вернуть приток крови к мозгу.
- Ну, - она указала на мою руку, прижимавшую к груди книжку про индейцев, - где здесь книгами обмениваются? Не знаете?
- А пойдёмте, нам по дороге. – Мы двинулись. Она улыбнулась и показала мне Зюскинда. В этом не было ничего фривольного, но я нахмурился, пытаясь прикрыть обложку Майн Рида. Когда девушка вот так, не представившись, сходу показывает тебе Зюскинда, с ней даже в щёчку целоваться надо в трёх презервативах.
У входа она растворилась. Нет, обошлось без кислоты, знаете, когда смотришь на Солнце с Земли – оно кажется исключительным и уникальным, а при взгляде из Крабовидной туманности его едва ли различишь за блеском каких-нибудь Бетельгейзе или Альдебарана. А звёзд здесь было немало. Мне сразу стало стыдно за свои кирзовые сапоги. Гости были одеты красиво и разнообразно, красочно и изысканно. Господствовали шарфы. Вход без шарфов был свободный, но на таких маргиналов люди в шарфах смотрели снисходительно. Также приветствовались очки в широкой оправе. Очевидно, эти аксессуары придавали фигуре пикантную возвышенность. Я поправил очки и огляделся в поисках своей долгоногой спутницы, её не было видно, это придало бодрости. Ничто так не унижает, как чужой рост.
Как и всякая приличная культурная акция, данное действо проводилось в стенах бывшего завода машиностроения. Завод машиностроения – это сразу и концептуально и с размахом. На полу лежали маты и стояли стены. На стенах были развешаны фото в постельных настроениях. На матах лежали люди в постельных настроениях. Вообще, вся эта атмосфера сердечности, теплоты и красивых людей вкупе с настроениями на стенах и матах призывала к безотлагательному межполовому сотрудничеству. Но люди стойко продолжали обмениваться книгами и читать друг другу стихи вслух. Такая поразительная трактовка «беспечного и беспорядочного образа жизни» несколько огорчала. Это не беспечность, а романтический беспредел. Я отправился на поиски спиртного. У места торговли алкоголем была самая большая плотность гостей, это внушало сдержанный оптимизм, молодёжь ещё не окончательно испортили стихи. Давали абсент с колой. Я взял чешского тёмного.
Поле абсента с публикой начали происходить странные вещи. В очереди в туалет юная барышня убеждала окружающих, что в женском туалете призрак Артюра Рембо. Туалет был заперт уже неприлично долго, оттуда доносились вздохи и уханья, за дверью мелькали тени. Некая счастливица попала на спиритический сеанс. Когда двери, наконец, раскрылись, первой вышла счастливая девушка, а за ней и сам Рембо. Он выглядел оживлённым, заправлял рубашку в брюки, вид имел солнечный.
- Там унитаз замусорился. Пришлось попотеть. – грассируя произнёс поэт. В нём чувствовался какой-то символизм.
В глубине зала играл живой джаз-банд. Рядом, протиснув тело в автомобильные шины, катался по полу человек в ушанке. В нём, как и в Рембо, чувствовался абсент и символизм. Символизм, впрочем, какого-то неопределённого рода. Я подумал о судьбах водителей маршруток.
Люди вокруг продолжали предаваться пороку. Они, не глядя, меняли Павича на Кундеру, хвалились ямбом, вспоминали Матисса. Я допивал второй литр пива и стремительно трезвел. Униженный и раздавленный, я вызвал такси. На выходе мне улыбнулась долгоногая Джоли. Её окружали люди в шарфах. Они предлагали ей Кафку. Им тоже хотелось в тропики.
В такси пахло полынью.
- Не знаешь, где тут продают спиртное после одиннадцати? - спросил я у таксиста.
Он знал. Наконец забрезжил рассвет.