Беседа с доном мафии за чашечкой кофе

— Мы не итальянцы и не греки. Сицилийцы — совсем другой народ. Сиканы. Говорят, мы пришли с Иберийского полуострова, а значит, скорее, галлы. Почему ты так смотришь на меня? Неужели, взаправду думаешь, что мы… — он делает многозначительную паузу. — Необразованные люди? Это было когда-то, да и осталось, конечно, но всё меньше. Да нет же, я вот, например, закончил исторический факультет. Не веришь?

Я поспешно киваю.

Маттео и правда похож на благообразного профессора истории — белая рубашка, белые брюки, шейный шёлковый платок, очки в тонкой оправе. Никогда и не подумаешь, если не увидишь своими глазами, что пока он шёл через летнюю веранду ресторана возле мостика, отделяющего старый район Сиракуз, Ортиджу, от “нового города”, несколько человек кинулись целовать ему руку. В отличие от привычного образа мафиозо, навязанного нам кинематографом, он не курит сигару, не ходит в чёрном, не носит шляпу, и золотое распятие на его шее такое маленькое и тонкое, что и не заметишь. Наверное, главное его отличие от остальных в том, что на его предплечье нет маски — а именно так её носят сицилийцы, на манер повязки с нацисткой свастикой, чтобы, входя в магазин или в церковь, быстро натянуть этот элемент новой нормальности на лицо. Маски у него вообще нет. Да и сомневаюсь, что её кто-нибудь стал бы у него требовать.

— Сначала пришли финикийцы, потом греки, за ними — карфагеняне, и все от нас чего-то хотели. Кому это понравится? Так что не верь, будто Мафия появилась в конце XIX века и в то, что её название лишь акроним, якобы расшифровывающийся как “Morte alla Francia, Italia anela” (Смерть Франции — вот чего жаждет Италия, — ит.). Где мы, а где Италия?! Нет, точнее — что нам до Италии и почему мы должны хотеть того же, что и она? Мы, конечно, поддержали однажды Гарибальди, но это же он сдал часть континентальной Лигурии французам, и уж если мы вышли на его стороне, то, скорее, против этой самой Италии, а вовсе не против Франции. Бабушкины сказки всё это. Да и Италии тогда никакой не было. Слово появилось намного раньше, чем само государство.

Не верить ему мне тоже нет резона. Во-первых, я немного знаю историю, во-вторых, несмотря на уверенность, что меня вряд ли отправят на корм рыбам, червячок сомнения меня всё же терзает. Я киваю. Я видела сицилийский флаг — он, кстати, один из самых старых в Европе, и на нём соседствует вполне гэльский, ну или, если вам так удобнее, кельтский трискель, хоть и немного странновато выглядящий символ тройственности бытия: цикла рождения, жизни и смерти, официальный и для далёкой отсюда французской Бретани, и для ещё более далёкой Ирландии; с головой Медузы, той самой, которую отрубил греческий герой Персей и подарил богине Афине, превратившей её в часть своего щита и сделав защитой от дурного глаза. Кстати сказать, и трискель у галлов тоже не даёт случиться беде. То есть, по здешней суеверной логике, остров должен быть дважды защищён.

Кадр из фильма «Крестный Отец»

— Сицилия всегда была яблоком раздора и переходила из рук в руки, и каждый, кому она доставалась, хотел нас нагнуть. Сейчас принято думать, что наш остров достиг расцвета при греках. Наверное, так и есть. Сиракузы, например, были самым большим городом древнего мира, в котором жило людей больше, чем в сегодняшнем Риме. Хотя и Рима-то никакого ещё не было. И это не по Риму бегал Архимед, крича “Эврика!”, а именно здесь, по Сиракузам. Я склоняюсь к мысли, что слово Мафия появилось в тот несчастный период, когда островом завладели арабы. Мы были готовы принять всех — прогуляйся по Ортидже, там христианские церкви соседствуют с синагогами и мечетями — а вот сарацины не хотели принимать никого. Тогда-то и появилась Мафия, как оплот сопротивления иноверцам. Почему ты смеёшься? Мафия — от арабского слова “оберегать, защищать”.

Действительно, одним из вариантов происхождения слово Мафия филологи считают арабское “му’афа”, так что мне оставалось лишь поверить моему визави, учитывая, что до X века никаких сведений об организованных очагах сопротивления на Сицилии и правда не было. А если вспомнить легенду про отрезанную голову мавра, ставшую национальным символом, преобразовавшимся в керамические горшки, тогда и впрямь поймёшь, что Мафия в её зачаточном состоянии появилась именно тогда, хотя, может, и не носила пока вообще никакого названия. Легенда эта, надо сказать, довольно забавна. Согласно ей, один мавр влюбился в гордую сицилианку…

Мавр, да. Но давайте, всё же, для начала определимся, что никакого отношения к чернокожим обитателям африканского континента и стране Мавритании мавры не имели. И если вы начнёте возражать, что Уильям наш Шекспир своего Отелло сделал чёрным мавром, то спешу вас уверить, что нет. Блэкфейс Отелло на сцене появился лишь в XX, таком толерантном и прогрессивном веке.
Как известно, Великий Бард обладал словарным запасом в 24 000 слов, что по сию пору вызывает очень много сомнений. Но дело не в этом, а в том, что первый английский словарь “The dictionary of syr Thomas Eliot knyght” (Словарь сэра Томаса Элиота, рыцаря) был издан за 70 лет до написания великой трагедии про задушенную Дездемону. Определение слову “moor”, что по-нашему значит “мавр”, там дано вполне внятное: “название, данное европейцами-христианами представителям магрибо-берберцев, исповедующих Ислам”. Если читать дальше, продираясь сквозь староанглийский, можно найти так же и латинский исходник “mouro — тёмный, непросвещённый, не принявший Христианство”. Для тех же, чьи жизни сегодня очень важны, сэр Томас Элиот и последующие составители словарей вплоть до 1902 года использовали незамысловатое слово на букву N (запрещённое в наши дни).

Но вернёмся к нашим баранам, точнее — к сицилийцам и их легендам. Наш мавр, воспылавший страстью к сицилианке, то ли соблазнил её, то ли изнасиловал, что в ту пору частенько случалось, но под утро прекрасная девушка, дождавшись, когда тот уснёт, отрезала похотливому сарацину голову. Что она сделала с телом, в легенде не говорится, но вот то, чем мавр раньше ел, говорил и думал, она приспособила под горшок для базилика, убив этим сразу двух зайцев — отомстив неблагодарным понаехавшим и создав национальный символ. Можно сказать даже, символ сопротивления, который сегодня на Сицилии можно купить в любой лавке за умеренные евро.

Ваза из головы Мавра

— Мы всегда защищали Сицилию от любого зла. Когда в Италии к власти пришёл Муссолини, он решил договориться со здешними падрини (от il padrino, множественная форма “крёстного отца” — прим. авт.) о взаимной дружбе, и в 1924 приехал на наш остров в сопровождении полицейских, военных, линкоров и самолётов. Если бы он приехал к нам, в Сиракузы, на Юго-Восток, может, всё закончилось бы по-другому. Народ здесь мягкий. Но он отправился прямиком в Палермо, в Пьяна-деи-Греичи, чтобы встретиться с самым главным в ту пору, губернатором острова, доном Франческо Куччиа прямо у него дома. И дон Франческо спросил у него “Вы здесь под моей защитой, зачем нужен весь этот военный цирк?”. Разумеется, Дуче обиделся и демонстративно покинул дом Куччиа. Дон Франческо обиделся ещё больше, потому что какой-то фашо отказался от оказанного ему гостеприимства. Знаешь, если тебе предлагают здесь хлеб, сыр и вино, самое ужасное — это отвергнуть предложенное. Мафия всегда управляла островом, а у Муссолини было слишком много амбиций. Вся Италия тогда вскидывала руку в фашистском приветствии, только не сицилийцы. Так что между нами и континентом началась настоящая война. Почти все мафиози ушли в подполье, но итальянцы действовали самыми ужасными способами — они забирали наших родителей, наших жён, наших детей, издевались над ними, насиловали, забивали наш скот прямо на площадях и сжигали, чтобы оставить наши семьи голодными. Некоторые сдались и были повешены или расстреляны. Некоторые сбежали. В Америку, в основном. Гамбино, например, Бананно, да и многие другие. Вот там они развернулись в полную мощь. То, чего Мафия не могла делать здесь, потому что остров — это зона нашей ответственности, в США их, не связанных уже никакими клятвами, превратило в отпетых бандитов. Может, Штаты и вступили в войну, потому что думали: продержись этот сумасшедший у власти ещё дольше, Белый Дом захватят сицилийские кланы.

Маттео хохочет, и улыбка у него такая белоснежная, что я начинаю завидовать, и у меня впервые после просмотра фильма Копполы по совершенно неправдоподобному сценарию Пьюзо, который имел к Сицилии приблизительно такое же отношение, как русские к сарматам, появляется желание вступить в ряды островных “сопротивленцев”, хотя я прекрасно знаю, что женщин и пришлых туда не берут.

— Мы всегда защищали наш остров. И никакие Конте и Аньелли не имеют здесь власти. Жаль только наших детей, которых долгие годы Италия планомерно превращала в леваков. Если бы не наши дети, — он размашисто обводит рукой всю видимую часть старого города, словно действительно все, кто здесь проживают, его отпрыски. — Мы бы не задыхались от мигрантов. Нет никакого мультикультурализма, беженцы приезжают сюда, чтобы затоптать Христианство, единственное, чем мы сильны сегодня. Если бы не наши сердобольные дети, готовые принять всех и поселить их в собственных домах, чтобы делиться последним, мы бы с помощью полиции отстреливали эти лодки ещё на подходе к Лампедузе. Но что ты сделаешь, если твоя дочь приходит к тебе и говорит: “Папа, это такие же люди, как ты и я, пожалей их”? Так что против нашего жизненного опыта — наши же дети и карабинеры. Почему ты опять улыбаешься? Почему ты постоянно улыбаешься, словно не веришь мне? Полиция давно уже наша, а вот карабинеры — нет. Поэтому так можешь всем и сказать — боитесь Мафию, обращайтесь к карабинерам, но неизвестно, что лучше. А вообще, у нас спокойно. В Сиракузах живут старые семьи. Старые, как мы говорим, деньги. Нам с ними делить нечего. А если хотела сенсаций, тебе нужно было ехать в Палермо. Но там бы даже такого разговора не состоялось. Перестань, наконец, улыбаться!

С доном Маттео беседовала специальный корреспондент Fitzroy Magazine в Западной Европе Юлия Нейо