Бедлам, который уже бедлам, и Тенон, которого развели, как туриста

dpmmax — 27.10.2020

Продолжу рассказ об истории психиатрии. Лондонский Бедлам к XVIII веку уже вполне заслуживает того, чтобы быть нарицательным. Предыдущее здание, подарок Генриха VIII городской общине, взяли да сломали. Нет, это не было видом национальной игры, как у нашего соотечественника с двумя титановыми шариками. Просто сумасшедших в городе оказалось заметно больше, чем могли вместить старые стены. Вот в 1675 и началась новая стройка, которой командовал архитектор Роберт Гук.

Каноны строительства остались прежними: зря, что ли, монахи отрабатывали веками основы фортификации? Если уж стены — то высокие и массивные, если ворота и двери — то чтобы таран об них ломался. Опять же, всем, кто попал внутрь, должно внушать должную степень трепета: дескать, Господь-то за вами, заблудшими душами, приглядывает, но сами понимаете, на Него уповай, а засовы держи закрытыми.  

В целом же Бедлам с Бисетром были словно близнецы-братья. Та же самая солома на полах вместо матрасов, те же самые одиночные камеры для буйных с амбразурами под самым потолком (а то и вовсе темницы), те же самые кандалы, прикованные цепями к стене.  

И та же самая народная забава: в Бедлам, как и в Бисетр, можно было сходить на экскурсию за невеликую денежку (к восьмидесятым годам XVIII века цена, так сказать, входного билета упала до одного пенса). И ходили: надо же было чем-то себя развлечь. Зверинец как-то уже приелся, а тут люди, да какие чудные! Ой, а вон та дурочка — ну вылитая наша соседка, что внешне, что в манере поведения. Только эта-то уже на положенном ей месте, а наша мымра почему-то до сих пор на свободе... Около ста тысяч посетителей в год — неплохой поток по тем временам? Причём впечатления поджидали их уже на подступах: статуи маньяков, закованных в цепи, венчали входные ворота.

Наш соотечественник, Николай Михайлович Карамзин, тоже не удержался во время своего вояжа по Европам, в июле 1790 заглянул и в Бедлам, о чем оставил несколько строк в «Письмах русского путешественника»:

«Предлинные галереи разделены железною решёткою: на одной стороне — женщины, на другой — мужчины. В коридоре окружили нас первые, рассматривали с великим вниманием, начинали говорить между собою сперва тихо, потом громче и громче и, наконец, так закричали, что надобно было зажать уши. Одна брала меня за руку, другая за пучок, третья хотела сдуть пудру с головы моей — и не было конца их ласкам. Между тем некоторые сидели в глубокой задумчивости… Многие из мужчин заставили нас смеяться. Иной воображает себя пушкою и беспрестанно палит ртом своим; другой ревёт медведем и ходит на четвереньках. Бешеные сидят особливо; иные прикованы к стене. Один из них беспрестанно смеётся и зовёт к себе людей, говоря: „Я счастлив! Подите ко мне; я вдохну в вас блаженство!“ Но кто подойдёт, того укусит. — Порядок в доме, чистота, услуга и присмотр за несчастными достойны удивления. Между комнатами сделаны бани, тёплые и холодные, которыми медики лечат их. Многие выздоравливают, и при выпуске каждый получает безденежно нужные лекарства для укрепления души и тела…»  

История умеет пошутить: много позже, уже в XIX веке, Симбирское Губернское Земство получит по завещанию от сына Карамзина капитал с указанием потратить его на строительство чего-нибудь благотворительного. И Земство в итоге решит пустить деньги на строительство в 10 верстах от Симбирска колонии для душевнобольных. Саму психколонию, а позже и областную психиатрическую больницу, образовавшуюся на её месте, будут именовать по-разному. Но в народе она так и и будет называться «Карамзинкой», причём и по сию пору.

Но вернёмся в английский Бедлам. Деньги, которые оставляли многочисленные посетители лондонского дурдома, шли не только прибавкой к жалованию смотрителям и докторам. Некоторые суммы пускали и на хозяйственные нужды больницы, и потому, даже будучи далеко не самым приветливым заведением страны, Бедлам был обустроен всё же получше, чем Бисетр. Во всяком случае, в глазах тех же французов (хотя всегда стоит проводить демаркационную линию между туризмом и эмиграцией).

Одним из медиков, имевших возможность сравнить французский и английский дурдом, был врач-хирург Жак Рене Тенон. В 1787, за два года до революции, по заданию Больничной комиссии он отправился на берега Туманного Альбиона как раз с этой целью. И дал довольно-таки лестную оценку тому, как англичане обходятся со своими сумасшедшими. Видимо, на контрасте с теми впечатлениями, которые он получил от инспекции парижского Отель-Дьё. В Божьем Приюте всё было, как я вам уже рассказывал, грустно. Жак Рене уточняет: очень грустно. По штату заведению было положено 1220 кроватей, из которых одиночными, для особо важных и привилегированных персон имелось 486, а на каждой из остальных размещалось по четверо, а то и по шестеро. И это тех, кому повезло. Ещё человек 800, по словам Тенона, вообще лежали на соломенных тюфяках или просто на соломенной подстилке, причём её могли не менять месяцами. И ладно бы душевнобольные: тут ведь размещали и тех, кому операции делали. Как вы полагаете, высока была выживаемость после тех операций? Воздух в помещении был таков, что служащие Отель-Дьё, успев за ночь продышаться относительно свежим воздухом Парижа, входили в палаты, прижав к носу губки, смоченные в уксусе. И желательно ещё не позавтракав: дух просто сшибал с ног и выворачивал наизнанку даже самых стойких и небрезгливых.

Итак, Тенон делится впечатлениями от приютов для душевнобольных. Ещё не добравшись до Бедлама, он посещает ряд других больниц и умиляется: надо же, бедняков лечат бесплатно! Мон Дьё, в частные пансионы не допускается праздная публика, которая, как известно, не стесняется из чужого несчастья устраивать себе спектакль!  

«... больных не раздражают, разговаривают с ними ласково... На койках они лежат привязанные за одну ногу, но днем их выводят из камер, предоставляя им свободу прогуливаться по галерее или во дворе, на открытом воздухе; у совершенно безумных связывают руки назад длинными рукавами; впрочем, это не мешает ходить взад и вперед, и таким образом больные меньше раздражаются»    

А как там кормят! Кажется, во Франции действительно всё было хуже некуда, поскольку Тенон чуть ли не пальчики облизывает: а утром в дурдоме кашу дают! А в обед мясо в тарелку кладут и кружку пива приносят! А в пять вечера хлебом с маслом потчуют! А трижды в неделю бульон полагается, а остальные четыре раза вместо бульона — молочный суп! А с марта и до сентября, по вторникам, вы только представьте себе — жареная или варёная баранина! И шесть раз за лето угощают — вы не поверите — свининой! И это не считая картошки, капусты и молока. И всё чётко по расписанию, и никаких сбоев — ну прямо как часы!

А ещё видал он, как по двум большим залам пансиона чинно прогуливаются местные сумасшедшие: ну и что, что руки за спиной связаны — ведь не цепью же к стене. Нет, есть и такие, которых цепью, но не всех, не всех... А ещё им в кости иногда разрешают играть! Надсмотрщик издали незаметно приглядывает, но сам факт!

Словом, о частных пансионах Тенон составил просто идиллическое впечатление. Впрочем, даже Бедлам, который Жак Рене тоже посетил, его не особо испортил. Бедлам, ха! Они в нашем Бисетре не бывали! Зато доктор обогатился новыми познаниями в области психиатрии, которые также не преминул изложить в своём отчёте. Например, о том, что «бурно протекающие случаи дают больше шансов на поправление»; что «самостоятельно возникающее помешательство более благоприятно, чем наследственное»; что «душевные болезни на почве гордости и фанатизма – неизлечимы, и лучше, если причиной послужили любовь или деньги», а главное - «нет больных страшнее рыжих»

Уехав обратно во Францию, Жак-Рене Тенон, обогащённый духовно, принялся собирать по подписке (и с благоволения Больничной комиссии) деньги на постройку аж четырёх больниц нового типа — по замыслу, комфортных и со всеми новшествами. Да вот незадача: три миллиона франков, которые буквально за несколько дней отжалели французские буржуа, увидело французское (тогда ещё королевское) правительство. И очень-очень обрадовалось: мол, надо же, деньги! Просто так, ниоткуда взялись! А у нас тут бедный двор с божоле на французскую булку перебивается, последний трюфель без соли доедает! Какие такие больницы? В каком таком будущем? Не, не слышали. Деньги на бочку. До революции оставался год...

Вообще же Тенону, по всей видимости, показали далеко не всё. Даже в Бедламе. Особенно в Бедламе. Скорее всего, сработала привычка всех времён и народов: пусть сор остаётся в избе, а лицо и грязь никогда не встретятся. А то наговорит он там, в своей Франции, мерзостей про англичан, а мы-то на самом деле не такие. Вот и получилось что-то вроде рекламной поездки блогера по проблемным объектам, которые надо втюхать потенциальным покупателям.

На деле же всё было далеко не так безоблачно. И кормили отвратительно, и цепями приковывали без особой оглядки на поведение, и люлей не забывали выдать — естественно, за счёт заведения и исключительно в лечебных целях. Вон, даже хвалёный Каллен завещал почаще по шее давать: для острастки, в назидание и с целью выработки правильного рефлекса. Ну так смотрители к таким рекомендациям со всей душой...

И между прочим, попасть в такие больницы и пансионы — да пусть даже и в Бедлам — для сумасшедшего англичанина можно было на полном серьёзе расценивать как удачу. С многими вообще не церемонились: дуркует — в тюрьму его. И это не было чем-то из ряда вон выходящим, поскольку с бедняками, больными, стариками и сиротами в Англии уже давно не привыкли церемониться. Может быть, лишь чуть мягче становилось век от века, но разве что чуть. Если в 1495, при Генрихе VII, парламент принял статут, повелевающий «хватать всех таких бродяг, бездельников и подозрительных и заковывать в колодки, и держать их так три дня и три ночи на хлебе и воде; и по истечении этих трëх дней и трëх ночей выпускать их на волю, приказывая, чтобы те больше не появлялись в городе», то позже, в 1530 году, колодки заменили на розги, а старым, больным и инвалидам даже разрешили просить милостыню. Позже издавались законы о общественных работах и работных домах — но если даже обычные их постояльцы не приносили ожидаемой прибыли, то что говорить о душевнобольных? Этих проще было переправить в тюрьму, чем тратить силы на присмотр за ними.

Врач, юрист, филантроп и просто добрый англичанин Джон Говард, в восьмидесятых годах XVIII века объездил всё Европу, изучая и сравнивая быт тюрем и госпиталей разных стран (видите, не только Тенона тянуло поглядеть, насколько же хорошо там, где нас нет).Так про родную Англию он пишет следующее: «есть тюрьмы, куда сажают идиотов и помешанных, не зная, как избавить иначе от них здоровых, которых они расстраивают и волнуют. Там они гибнут, лишенные всякого ухода, между тем, как при других условиях, многие из них могли бы выздороветь и сделаться снова полезными членами общества».  

И кое-каких изменений в условиях содержания заключенных в тюрьмах Англии Говард всё же добился. Изменений в лучшую сторону — в парламенте заговорили о тюремной реформе.

P.S. Мой проект «Найди своего психиатра» продолжает работать и расширяет свою географию. Если так случилось, что нужен грамотный, опытный, а главное — внимательный и корректный психиатр — обращайтесь. Кроме команды коллег, в проекте работает опытный юрист, готовый дать консультацию и оказать помощь по целому ряду вопросов, есть коллеги, которые могут помочь с решением ряда экспертных моментов. Есть сеть пансионатов для пожилых пациентов с деменцией. Что ценно в сложившейся ситуации — большинство коллег ведут онлайн-приём. 

P.P.S. Статьи по психиатрии, психологии и всему, что касается этого направления, мы решили дублировать в Яндекс Дзене — вдруг кому удобно смотреть их там

Оставить комментарий

Популярные посты:

clemens

Онлайн-казино Vavada: от зарождения до завоевания лидирующих позиций и дальнейшего роста

big_blue_heron

BC Provincial TG Championships, March 28-30, 2024

red_nadia

Год...

katya_kch96

Цветочный понедельник. Кактусы

loyal_fr

Аист

zona-riska

Пройдемся по карте...

yurasumy

Война на Украине (09.04.24): Часов Яр, Очеретино, Карловка - фронт наступления

e_kaspersky

Мой друг север: Тикси-2024. Начало.

nathoncharova

Наедине с природой: 15 впечатляющих пейзажей фотохудожника Бенджамина Эверетт

• Ранее
• Архив