Адвокаты, которые хуже прокуроров

dolboeb — 10.10.2016 Неимоверно забавляют комментарии «адвокатов», «юристов» и «экспертов» по поводу моего приговора и выступления в суде. Один профессор МГУ договорился до того, что усмотрел в моём последнем слове непрофессионализм. Вот интересно, как он себе это представляет — профессиональное произнесение последних слов. Как эта профессия называется, интересно. Зицпредседатель Фунт? Или сидетель, как было написано в одной повестке Ходорковскому?

Последнее слово в суде произносит не адвокат, не прокурор, не судья, а подсудимый. Человек, от которого не потребовалось получать ни высшее юридическое, ни лицензию, чтобы угодить на скамью. Последнее слово — это возможность человеку, независимо от профессии, образования и вменённой статьи, публично заявить о своей невиновности. Или, наоборот, о раскаянии в содеянном. Какой тут может быть профессионализм, герр профессор?

Отдельно насмешили «адвокаты», горячо одобрившие приговор. Понятно, что с такими заявлениями вылезают не практикующие в суде защитники, а функционеры с дипломом, делающие карьеру на балансе политических организаций. Которым сама по себе мысль о состязательности судебного процесса не близка — а засветиться в прессе по резонансной теме очень хочется. Собственно, и тот парень, который написал на меня исходный донос, тоже называет себя «юристом», хотя на жизнь зарабатывает разоблачениями оппозиции на сайте «РашаТудей»... Тут просто следует понимать, что люди, именуемые в России «юристами», зачастую ближе по уровню правосознания к дворнику из Средней Азии, чем к адвокатуре в её цивилизованном понимании.

Буквально пару дней назад, на празднике «Эха Москвы», мы с моим защитником имели долгую и содержательную беседу с Генри Марковичем Резником — про 282-ю статью, про возможности взаимодействия по иску в Конституционный суд, про существующие научные наработки по этой теме... И кто-то вдруг попросил Резника прокомментировать ход и исход моего дела.
Ответ уважаемого юриста был строг и категоричен:
— В Адвокатской палате Москвы комментирование дел, в которых ты сам не принимал участия, считается серьёзным нарушением профессиональной этики адвоката. Это принципиальная позиция.

Так и не рассказал Генри Маркович, что он думает о моём приговоре. И дело было именно в профессиональной адвокатской этике, а не в общечеловеческой: во-первых, разговор был личный, а во-вторых, Сергей Бадамшин, мой адвокат, в нём участвовал, так что неудобной ситуации критики коллеги «за глаза» тут возникнуть не могло. Но правила есть правила, и нарушать их нельзя.

Сам я, как выше уже подмечено, ни разу не профессионал в адвокатуре, и никаких мыслей об адвокатской этике у меня в голове не возникало, когда я читал «экспертные» комментарии о своём деле от совершенно посторонних людей, не ходивших на суд, не знакомых с делом даже в объёме обвинительного заключения. Мне просто из общей логики кажется, что давать комментарии по делу на 420 страниц, которого ты не держал в руках, — это примерно как рецензировать фильм, которого ты не видел, или книгу, которой не читал. Безотносительно к этическим кодексам закрытых сообществ, это вопиющий непрофессионализм и в некотором роде шулерство.

Моё следствие, как и все дела о мыслепреступлениях, рассматриваемые в российских судах, стало полем пресловутой битвы экспертов. До возбуждения уголовного дела свои заключения дали специалисты из Института ФСБ (те самые, у которых бомбёжка Сирии является «преступлением экстремистской и террористической направленности»). Затем, уже в рамках следствия, 42 страницы своего психолингвистического заключения дали трое экспертов из МИЦ. Поскольку там отрицалось наличие признаков экстремизма во всех высказываниях, которые эксперты оценивали, следствие заказало вторую экспертизу — из Волгограда. Но и ней тоже далеко не все инкриминируемые мне высказывания были признаны экстремистскими. В частности, там отметены, как не содержащие экстремизма, все те фразы, которые фигурировали в исходном доносе, рапорте ГУПЭ МВД о наличии признаков преступления, в экспертизе ФСБ. Так что обвинение вконец запуталось, не сумев сформулировать, за какую именно фразу меня надлежит судить. В итоге суд признал меня виновным и за пост, и за выступление на радиостанции — но какие именно мои высказывания он счёл экстремистскими, не сказано в приговоре, потому что этого не сказано в обвинительном заключении.

Думаю, любому практикующему юристу понятно, какие именно изъяны в приговоре первой инстанции подлежат оспариванию в Мосгорсуде. В основном я изложил их в своём последнем слове:
— не доказан преступный умысел
— не доказана общественная опасность деяния
— не указаны конкретные высказывания, признаваемые экстремистскими
— существенные документы в деле (экспертиза МИЦ) проигнорированы, в нарушение 49-й статьи Конституции
— моё право на защиту нарушено отказом судьи от приобщения к делу заключения культурологической экспертизы и от вызова свидетеля-эксперта, о допросе которого мы ходатайствовали
— за год, прошедший со времени публикации поста в ЖЖ и эфира на «Эхе», ни тот, ни другой материал не был признан экстремистским в установленном законом порядке.

И, очевидно, оспариванию подлежит мера наказания из июльского «пакета Яровой», применённая задним числом к деянию 2015 года. Это грубое нарушение положений ст. 9 УК РФ «Действие уголовного закона во времени», где простым русским языком сказано:
Преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния.

«Адвокаты» и «юристы», ухитрившиеся не приметить даже этого слона в моём приговоре, всего лишь расписываются в собственной некомпетентности. Хочется надеяться, что никому из них не суждено представлять интересы обвиняемых в судебном заседании.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив