ЗНАКОМЬТЕСЬ: СТИХИ ЕКАТЕРИНЫ ПЕРЧЕНКОВОЙ

art_of_arts — 07.06.2011  
  Хочу познакомить моих читателей
  со стихами поэтессы Екатерины Перченковой, _raido.

  Родилась в Жуковском (Московская область) в 1982 году.
  Начала писать в 1994, песни, стихи, рассказы.
  Публиковалась в сборниках серии "Фрам".
  Лауреат фестивалей АП "Тарасовка-95", "Апрель-99" и других.
  Участник РИ-сообщества.
  В "Конце Эпохи" опубликованы рассказ "Версификатор" (№2 2001)
  и подборки стихотворений "Finding Neverland" (№2 2008) и
  "Существование острова" (№2 2009). Живет и работает в Жуковском.


  Деткин дом

Так доживаешь до пятой по счету осени – мятая майка, крошки печенья в кармане, и вдруг понимаешь - никто никогда не спросит: «Чьи у тебя глаза, неужели – мамины?». Ходишь ничейный. По-нашему это шок. Смотришь в окошко, щиплешь на скатерти бахрому. Нянечка в сером платье убеждает: учи стишок, вымой шею и уши, вдруг приглянешься кому.

Нет, я не плачу, все вообще хорошо, что-то попало в глаз, в переносице жарко и колко, не отвлекаюсь, сижу и учу стишок о маме с папой и новогодней елке. Потом у окна наблюдаю, едва дыша: мальчик гуляет с мамой и булочку птицам крошит, она ему поправляет колючий шарф и говорит, наверное, «мой хороший»…

Все может быть - вот тебе и благая весть, вот тебе слово, которое громче выстрела… Я повторяю нелепое «даждь нам днесь» нехотя, не задумываясь о смысле, заучиваю наизусть со второй попытки, а мысли ползут как сквозь ржавое решето: надежда стоит хорошей камеры пыток, верно и дешево – в общем, самое то… «У других все как надо, а ты получился чудом, и живешь как попало, и бродишь себе в потемках, говорю тебе – чудом, а если не так – откуда у тебя под ребром рыболовный крючок, детеныш?»

После прогулки всем надо убрать ботинки, переобуться в тапочки, а потом получить три фломастера и сочинить картинку к благотворительной выставке «Дети рисуют дом».
Вот ведь дурная затея, кому там давить на жалость, выводя на бумаге знакомый до слез в глазах
свой детский дом,
имеющий форму шара,
голубой и зеленый,
с белыми шапками на полюсах…
  Брэдбери блюз

я говорю тебе: вместо смерти золотая летняя кровь
растечется по венам, толкнется в сердце - и поминай как звали.
смотри, я отныне ветер,
безымянный сторож пустых дворов,
голубых цветов, прорастающих из городских развалин.

я хранитель бумажной, ветхой и сладкой небыли,
я тот, кто за час до рассвета услышал выстрел…
я помню,
как потомок салемской ведьмы
мою душу
по буквам
на белый лист
выпускал из грохочущего «Ремингтона».

и с тех пор время суток прозрачные сумерки,
с тех пор время года лето,
время ранних яблок на солнечной стороне.
одуванчики тянут стебли из-под каменных склепов,
ибо летние травы бессмертней любых камней.

я говорю тебе, что ускользнуло во сне,
вернется во сне же,
яблоком в руки, теплой звездой над крышей…
в день середины лета бессильна любая нежить,
впрочем, мы сами не хуже нежити,
так уж вышло,
и когда оживают ночные тени в пустых лабиринтах улиц,
когда по спине мурашки и фары по потолку,
я вырезаю контур растущей луны
на серебряном теле пули,
я вырезаю свою улыбку на круглом ее боку.
я открываю окно, говорю, смотри же, а ты не веришь,
ты подбираешь на слух,
забываешь на вкус,
переводишь на бред.
это дорога живых,
по колено травы
и лето за каждой дверью,
а смерти нет,
говорю тебе, смерти нет...


  письмо

послушай, вот этот маленький город на южном урале
совсем не страшный. там есть магазин «продукты» и отделение внутренних дел.
там было холодно в мае, конечно, там крали и убивали,
и каждый второй сидел,
и каждый третий, когда напьется, пытается оправдаться.
смотри, какие спокойные лица.
они могут спиться, повеситься, утопиться,
но совсем не умеют бояться.

не было страшно Ларочке Павловой, старшекласснице,
звезде любительских порнофильмов и начинающей наркоманке,
просыпаться утром, причесываться и краситься,
варить какую-то дрянь на конфорке в консервной банке,
уезжать от подъезда непонятно с кем и неизвестно куда.
те, кто нашел ее мертвой за городом, подумали: вот беда,
но не испугались.
чего им бояться, знающим снег с октября по май,
сумерки с ноября по март,
чернильные ночи в подъездах, лампы на сорок ватт,
ржавые рельсы узкоколейки, гнилые шпалы,
руки в машинном масле, пьянки и ломки.
в общем, никто не боялся.
ни у лесопилки, ни на бензоколонке,
ни в гаражах, ни дома под одеялом.

а я тут хожу, сочиняю сказки тебе, клею конверты, трачу
мелочь на марки. я тут привыкла, честно.
слушай, каждую ночь за окнами шепчет, скрипит и плачет
такой огромный, похожий на море, лес.
опускаю в почтовый ящик у магазина «ткани»,
покупаю кофе, мне и так тут хреново спится.
слушай, мой дом стоит над старой слепой еланью
и по утрам к его окнам слетаются птицы.
и никто не боится.
только мне тут страшно,
ты представляешь,
их глаза как смола под солнцем;
я слышу их голоса и нахожу их перья.
мне и правда пора собирать рюкзак,
покупать сувениры, вязаные носки и малиновое варенье
и брать билеты домой.
мне и правда нечего делать здесь, неудачнице книжной, нежной, бумажной,
если совы то, чем они кажутся.
если люди то, чем они кажутся.
если все на свете – то чем оно кажется…
боже мой.


  почти Twin Peaks

Там за окном какая-то птица, детка;
не разглядеть – говорили, здесь много сов.
Небо устало ждать и легло на ветки, лес отозвался тысячей голосов;
небо вошло в окно, подкатило к горлу, сжало виски, потекло по щекам обидой…
В самую темную ночь ты выходишь в город с черного хода,
чтобы никто не видел,
разглядываешь себя в мертвой зыби ночной витрины – с большими глазами и родинкой над губой…
Все кончено, детка.
Тебе одиннадцать с половиной.
Теперь они будут охотиться за тобой.

Это несправедливо, что мальчикам проще:
их не заманишь в сети чужими снами;
на закате они уходят в священную рощу и возвращаются с новыми именами, сбивают стрелами птиц и угадывают погоду,
и великий дух является им во сне…
…а девочки просто входят в черную воду
и остаются на дне…

У девочек все спокойно,
все обыденно, все нелепо:
их не пускают в лес, оставляют дома,
их не пугает мутная сырость склепов –
маленьких девочек хоронят в фотоальбомах,
заклинают на красоту и сказочную удачу,
дарят прозрачные крылья взамен драгоценных коконов,
и вроде бы все хорошо,
только мама плачет над картонной коробкой с соломенным детским локоном, молочным зубом и красным прозрачным камешком,
стеклянными бусами и записками от врача…
Она догадалась:
загорелый лохматый ангел,
что подводит глаза и спускает бретельку с плеча –
это кто-то другой.
Когда ты проснешься, она будет стоять над тобой.
Не бойся.

Мальчикам проще – им положены меч и знамя,
некуда деться: не завоюешь – получишь в дар;
а ты улыбаешься…
сердце
пропускает удар
из удара уже не родится цунами
не накроет волной этот чертов город
насмерть проросший страшными снами
запертый между двух одинаковых гор…


  Гаммельн XXI

думаю - вот догнать бы, схватить его за плечо -
в горле комок, под ребром иголка, в кармане камень –
встать во весь рост и выдохнуть, горько и горячо:
я слышал, как вы уходили. можно мне с вами?

я же не кто попало, я слышал флейту,
можно сказать, мы тысячу лет знакомы…
«там за рекой пограничники, а у тебя сигареты;
спичку зажег – и спалился, сиди-ка дома».

с ним бесполезно спорить, без толку отрицать,
он знает, что делает, сдержан и осторожен:
«им по двенадцать лет, а тебе тридцатник,
выдохнешься и отстанешь – мы ждать не можем», -

будто держал за горло и вдруг разжал
пальцы, и вот стою, повторяю шепотом:
не больно-то и хотелось, катись, пионервожатый,
катись оно все к чертям, пропади все пропадом…

…холодно. виноград не успеет к осени вызреть.
самое время жить размеренно и спокойно.
взять себя в руки. вычеркнуть всякий вымысел.
держать хорошую мину и заливать оскомину -

чем попадется, чем крепче, тем лучше, благо нашелся повод,
слышать ночами сквозь сон - и не поднимать головы -
как разбивает камни подземное сердце города,
как под его ударами вздрагивают мостовые,

и говорить ему: все в порядке, успокойся, все хорошо,
то, что я здесь и жив – чем тебе не верность,
последний, кто слышал флейту - и все-таки не ушел.
можешь спокойно спать.
я никуда не денусь.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив