Я, кажется, начинаю понимать, откуда в узком кругу хорошо
el_cambio — 15.03.2012 Теги: Путин Акунин Я, кажется, начинаю понимать, откуда в узком кругу хорошо известных людей, умудрившихся в период сложнейших для правящей российской элиты политических волнений не только допустить возвращение Владимира Путина в Кремль, но и сократить число участников уличных протестов как минимум в пять раз за три месяца, возникла мода на критику Бориса Ельцина, пухом ему земля. У первого президента России было, конечно, множество недостатков, но непростительных и фатальных, с точки зрения гигиенических операторов протестного дискурса - только два.Во-первых, Борис Николаевич добровольно ушел в отставку. Во-вторых, в своем последнем обращении к российскому народу он публично попросил прощения за все те прекрасные и наивные мечты о личной свободе и всеобщем процветании, осуществить которые, к сожалению, так и не удалось.
Не только подобные действия, но и любые намеки на эти действия и даже мысли о них воспринимаются "старым менеджментом оппозиции" как возмутительная ересь и преступная крамола. Чем бы ни завершился очередной гениальный план ясновельможных проектантов, главное, что широкая общественность должна и даже обязана знать о его итогах: это безоговорочная победа и все произошло именно так, как было задумано.
Если же результаты очевидно не соответствуют анонсу и авансу, то анонс немедленно становится анонимным: какие-то злые люди пообещали какую-то чепуху, но какое же счастье, что сознательное и зрелое гражданское общество не купилось на дешевый популизм демагогов , не поддалось унылому кликушеству провокаторов, не соблазнилось набившим оскомину лозунгам и сделало все по-своему, самым верным и правильным образом. Потому и потерпело сокрушительную - разумеется, победу. Чего же еще.
Самый свежий пример, обеспечивший мне с раннего утра заряд бодрости на целый день не хуже термоса крепчайшего кофе:
Насчет финала митинговой активности, кажется, ошибся. В Новоарбатском митинге я ощутил новое настроение и новую энергетику. Выступало много новых людей, которые обошлись в своих речах без надоевшего шапкозакидательства, без задорных криков, без требований немедленной триумфальной победы Добра над Злом <...> кто, подобно мне, выступает за стратегию step by step, а не «всё сейчас и сразу».
Это, извините, Борис Акунин пишет. Память у меня, конечно, дырявая и тесная, однако все же не настолько, чтобы я успел забыть выступление Бориса Акунина с трибуны митинга на проспекте Сахарова. Популярный писатель убежденно объяснял, что главная задача оппозиции заключается в том, чтобы отправить Владимира Путина не в Кремль, а на пенсию и вдобавок выдал митингующим "домашние задание": в период новогодних каникул разработать варианты оперативного и успешного решения этой задачи, чтобы потом из всего разнообразия предложений выбрать наилучшее.
Я, честно говоря, так и не понял, то ли декабрьский Акунин за прошедшие четыре месяца успел до изжоги и черной депрессии надоесть Акунину мартовскому (если так, то салага, квашня библиотечная, мы-то некоторых деятелей десятилетиями терпим), то ли это был какой-то другой Акунин; много все-таки в нашем мире загадок, парадоксов и удивительных чудес.
И тем не менее, лично мне чрезвычайно интересно, что за предложение одесские джентльмены в итоге выбрали; а еще - нельзя ли назвать, автора, сочинившего для креативного столичного бунта такой печальный и при том невыразительный финал? Верно ли, что в сценарии была прописана клоунада с "палаткой от Навального", оккупация фонтана и прочие лиловые les Fleurs du mal, схожие с залупой до степени смешения, а если нет - то из какого же сора проросли эти внезапные импровизации, и главное - зачем?
Про такие мелочи, как звучавшие еще до прошлогодних парламентских выборов заявления с примерным содержанием: "когда на площадь выйдет пятьдесят тысяч человек - режим испугается и рухнет, а несистемную оппозиции не пускают на федеральные каналы, потому что дайте ей всего один эфир - и это будет другая страна" - я даже не упоминаю. Вполне достаточно, что теперь непримиримым борцам с режимом требуется не пятьдесят тысяч человек, чтобы демонтировать систему преступной власти, а миллион - чтобы эта система в принципе захотела с ними разговаривать.
Милый Боженька, пошли им, по великой милости своей, этот миллион протестующих. Кроме тебя все равно некому: миллионная демонстрация протеста даже для мировой истории есть событие уникальное [хватит пальцев на одной руке, чтобы пересчитать все случаи], а для России и вовсе фантастическое. Но соверши, пожалуйста, чудо, потом посмеемся вместе: страстно хочется узнать, какими словами добродетельные "организаторы" будут нам всем потом объяснять, почему у них опять ничего не получилось. Поскольку чтобы свести в срам, всеобщее разочарование и посмешище такой великий исторический шанс, который выпал "старому менеджменту" на прошедшем избирательном цикле - нужно было очень сильно постараться. И "менеджмент" старался изо всех сил, попутно получив бесценный опыт: тот, кто сумел канализировать стотысячный протест - канализирует и миллионный, и самым безмятежным тоном сообщит в свое оправдание, что власть берется малыми делами, исключительно step by step.
Внезапные метаморфозы сознания Бориса Акунина гораздо интереснее, чем может показаться на первый взгляд. Это не анекдот, это скорее печальная, мудрая притча. Акунин особенно прославился тем, что после первого же митинга на Болотной площади полюбил к месту и не к месту произносить слово "честность". Честные люди митингуют за честные выборы, считают честность лучшей политикой, важнейшее отличие протестующих от кремлевских жуликов - все та же ослепительная честность, незапятнанная, как символическая ленточка; в ней же гарантия сохранения оппозиционного единства выше всех политических разногласий. И вообще, что мешает просто взять и назвать все это белоснежное великолепие движением, например, "Честная Россия"?
Понятия не имею, что тогда помешало. Но очень хорошо, что помешало. Если бы не помешало - вот тогда бы уже случился анекдот. При этом к "старому менеджменту оппозиции" Бориса Акунина причислить невозможно, формально он никакими властными полномочиями не наделен, его статус - культурный человек, интеллигент, моральный, если угодно, авторитет. Видимо, пора сформулировать личную теорему: высота морального авторитета того или иного индивидуума прямо пропорциональна его склонности к моральному релятивизму. И я не встречал пока еще ни одного примера, убедительно эту теорему опровергающего.
Не представляю, сколько человек вышло вечером пятого марта на Пушкинскую площадь в надежде, что там наконец-то свершится долгожданная революция, но как минмум один такой человек на этой площади был точно: лично я. Оранжевые мечты о Майдане сердце мое, давно остывшее, впустую не тревожили: для Майдана, способного постоять хотя бы сутки, следовало выбирать совершенно иную территорию. А мобилизовывать все силовые и охранительские структуры палаточным скоморошеством за несколько дней до принципиального мероприятия - наборот, совершенно не следовало.
Поход на Кремль казался мне идеей тем более утопической. Во-первых, митинг получился относительно скромным: даже самые убежденные противники Путина в большинстве своем оказались не готовы принимать участие даже в акциях с непрогнозируемым исходом (о заведомо несанкционированных мероприятиях, соответственно, даже говорить не приходится). Во-вторых, в случае какого-то экстремального финала - двое из трех присутствующих немедленно пошли бы в отказ (что мы в итоге все и наблюдали). В-третьих, организовать прорыв и вывести довольно неубедительную, с учетом всех обстоятельств, колонну на Тверскую улицу - дело, в общем, не сложное. Но дойдет эта колонна в лучшем случае до мэрии, где пожалеет, что вообще на свет родилась: разгон ожидался предельно жесткий; чуть ранее на Лубянской площади полицейские устроили сторонникам Лимонова полноценную Беларусь с электрошоком и газенвагенами.
На Пушкинской площади просто не было политического лидера, который мог бы взять на себя такую ответственность: повести людей [и в первую очередь самого себя] в очевидную и при этом бессмысленную мясорубку. Последние мои сомнения по поводу планов на вечер развеялись при виде Алексея Навального, сопровождаемого бригадой охранников Гарри Каспарова. Вечер я проведу дома, а Владимир Путин ближайшие шесть лет проведет в Кремле.
И тем не менее, я надеялся на революцию. Можно сказать даже - на военный переворот: восстание опозоренных добровольцев и призывников против бездарного оппозиционного генералитета. Печально, что не придумано такой группы Pussy Riot, которая отважно бы проорала все положенные по такому случаю слова не перед церковным, а перед политическим иконостасом; перед бронзовыми истуканами, превратившими снежного барса "митинговой активности" в карнавального бумажного тигра, окончательно размокшего под снегопадом в пустом площадном фонтане.
Что еще должны сделать эти истуканы, сколько изначально правильных и честных дел запороть, скольких людей самым бессовестным и при этом откровенным образом обморочить, чтобы их наконец-то снесло лавиной если не народного гнева, то хотя бы исторической неизбежности? По логическому рассуждению, они должны были исчезнуть еще в декабре, сразу после банкротства общества пьяной свиньи [была такая гражданская кампания "Нах-Нах" если кто запамятовал]. Но тогда они объявили поражение "Единой России" на парламентских выборах "общей победой оппозиции" и с ними почему-то никто, кроме нас, не стал спорить.
Однако теперь-то все, вроде бы, очевидно: дуб - дерево, олень - животное, война - лекарство против морщин, белый снег, серый лед. Если государство вновь заявляет о своей готовности воевать с политическими оппонентами, то все мы, я надеюсь, помним позицию того же Пархоменко, когда от него пытались добиться содействия Маршам Несогласных: "Смотрите, больше сюда не звоните". Облезлые идолы были, да сплыли - как муде по талой воде - вслед странному времени, когда далеко не на самом благородном материале, из которого они были сделаны, еще мог держаться какой-то народно-освободительный лоск.
Оказалось, что черта с два. Митинговая активность умерла - да здравствует новая энергетика.
Очень интересная, надо сказать, энергетика. О ней мы, пожалуй, в самом скором времени отдельно поговорим.