Я живу в лесу глубоком Я живу в глухой тайге! И в молчаньи
irkuem — 27.05.2017 Я живу в лесу глубокомЯ живу в глухой тайге!
И в молчаньи одиноком
Мыслю только о враге!
Захмелевший прапорщик качался в седле. В голове шумело горным водопадом - поднесли чашу, поднесли! И какую! В той чаше половину пьянчуг родного Дечина утопить можно, и еще на палец останется. Но выпил, справился, не уронил честь гвардейскую! Хотя сколько той чести осталось… Но хватит о плохом! Не время и не место!
Вокруг – за спиной, впереди, и с обеих сторон, ехали офицеры двух застав, четвертой и третьей («с «двуйкой» у нас, пан Анджей, не мир, не война, в спину не стреляем, но в суп плюнем! А первая далеко, мы с ними вообще никак. Потому и не позвали вылупков!»), горланили песни, слов которых Подолянский не знал («Видит Царица небесна, выучу! Память хороша и горло стальное, в роте запевалой был!»), угощали новичка живительными напитками («честью клянусь, клыки у него были, вот такенные, в локоть, в два локтя! И фляжечка вот эта самая на ремне, крохотулька!»), вещали о подвигах («вот помните того, у кого фляжку забрал? Не помните?! У ихнего военного вождя, Гросса Шланга его звали. Чуть ли не в сажень! Будто мумак какой, идет, по земле волочит, прости, Царь небесный! С одного выстрела перебил!»).
О враге, что тайно бродит
По тропам в полночный час
И случается находит
Пулю меткую от нас
Не страшит его коварство
В этом сумрачном лесу:
- Я охраны государства
Службу честную несу!
Прапорщик внимательно слушал, с готовностью смеялся, где надо, и где не надо, пытался подпевать (чтоб громко выходило, вот главное! А слова, что слова, запомнятся!» Рядом были те, за кого он сейчас готов отдать жизнь и душу. И знал, что соратники поневоле и на миг не задумаются, если от них потребуется такая же жертва Рядом были свои. И он был свой.
Чувство, накрепко забытое за год. И воспрявшее сейчас, пробившее дорогу внутри, как молодые ростки пробиваются сквозь пепел.С сердца словно смывали всё старое и дурное: ревность, разъедающую душу, каленый огонь ненависти, черную тоску. И даже небо, перечеркнутое сталью решетки выветрилось из памяти. Царица Небесна, чудно-то как!
- И клянусь я, братья, честно
Государство охранять!
Спать нельзя, забудь подушку,
И всегда ты будь готов –
- На винтовочную мушку
Брать лихих врагов!*
*Песня лесной охраны Маньчжоу-Го
Впрочем, ехать так чудесно довелось недолго. Не прошло и получаса, как узкая лесная дорога свернула к заставе. Вековые сосны сменились пестрым подлеском. Вскоре показались и знакомые уже стены – камень тут был куда дешевле кирпича, и внешняя ограда была сложена из массивных валунов, скрепленных раствором.
Второй этаж кирпичного здания, где, собственно, застава и располагалась, был темен. Зато всеми огнями светились окна первого этажа. Особенно ярко газовые рожки выкрутили в кают-компании, здоровенной, на треть помещения, зале.
Парадоксальным образом Кордон, сиречь приграничные земли, схож с любым крупным городом. И там, и здесь жизнь ни на секунду не останавливается. Уходят и возвращаются наряды – границу без присмотра никак оставлять нельзя – и Племена под боком, и граничары шалят. Контрабандисты ведь не только «липовые» бывают, но и самые настоящие! Про хозяйственные нужды забывать опять же нельзя – и завтрак, и стирка, и лошадей обиходить надо.
Лошадь, она ж не человек, не так гладко к тяготам и лишениям кордонной службы приспосабливается. И помереть может. Хотя револьвером ей в спину не тыкают!
Навстречу процессии ворота распахнулись будто сами собой – хмельной Подолянский рядовых, что возились с тяжелыми створками, даже не заметил.
Во дворе затянули новую песню. Она, впрочем, быстро оборвалась - офицеры спешили переодеваться.
Кое-как сползшего с лошади прапорщика ухватил за грязную куртку старший ландфебель Вацлав – кастелян заставы. Седоусый ветеран смахнул с плеча глупо улыбающегося Анджея прилипший листок, хмыкнул в усы и потащил вяло сопротивляющегося прапорщика куда-то вглубь, в заставские подвалы, в свою вотчину.
Миновали короткий неосвещенный коридор, заваленный вещами геологов, которые третий день все никак не могли собраться, да перенести в выделенные им комнаты, несколько раз повернули, «Голову, голову береги, расшибешь к дидьку, хай ему грець!», потом еще один коридор…
Наконец, Вацлав уронил Подолянского в кресло («роскошное, чуть ли не княжеское, не по чину совсем в подвале посреди Кордона!»). Прапорщик понял, что они все-таки на месте. За спиной что-то громко падало, рушилось, ломалось и ругалось. В подвале, едва уловимо, на грани ощущения, пахло застарелой мокрой гарью.
Кое-как изогнувшись, держась за высокую спинку, чтобы не упасть – опасное это занятие, истоптанный ковер под ногами, падения не смягчит, Анджей повернулся.
Кастелян выбрасывал из здоровенного шкафа вещи со скоростью митральезы – от множества летящих предметов у Подолянского даже голова закружилась.
- Гыр на вас! – рявкнул ландфебель. - Думали, у Вацлава голова дырявая?! Вацлав все помнит, все знает! Ну уродился медведякой, и в чем беда? Всех оденем, всех обуем….
И, не оборачиваясь, кастелян скомандовал:
- Подъем, господин прапорщик, и комм цу мир фюр примерка!
Пошатываясь, Подолянский встал, неуверенно шагнул…
- Гыр на вас… - грустно повторил свою присказку Вацлав и, горько вздохнув, распахнул другой шкафчик, поменьше, - сами пьют, как кони, который год, и молодого своей мерой угощают. На, хлебни, а то смотришься будто погань бледная, сиртя-подземник.
Анджей с подозрением уставился на врученную чарку, наполненную чем-то непонятным, черно-маслянистым в тусклом свете подвала.
- Это что?
- Вудку с двух рук жрал, не спрашивал, – пробурчал Вацлав, - а тут кобенишься! пей, паныч, отрава не сильнее вина.
Подолянский неловко перекрестился левой рукой, опрокинул в себя стопку…
- Это что такое было, пан Вацлав? – ошалело тряхнул головой Анджей через несколько минут.
- Что, хороша отрава? – ухмыльнулся кастелян.
- Да уж… - голова была чиста и свежа, разве что где-то далеко гуляли отголоски выпитого, с каждым мигом становясь все тише и тише.
- Кордонный сбор за нумером девять! - с нескрываемой гордостью сказал кастелян, - вот этими вот руками собранный и сочиненный!
- И слово над ним говорено? – усмехнулся прапорщик. – Или сугубо местное колдунство?
- Никакой магии! – с видом злодея-заговорщика произнес Вацлав и подмигнул Подолянскому. – Я, если между нами, всем говорю, что секрет у орочьего шамана горящей веткой выпытал.
- Могила! – совсем как в детстве перекрестил рот Анджей.
- От и добре!
- Пан Вацлав, - нахмурился прапорщик, - раз у нас с вами общая тайна вдруг завелась, то прошу звать меня на «ты» и «Анджеем», без «пана» и «господина».
Кастелян шевельнул усами – улыбнулся, что ли?
- Вне строя, запросто, Анджею. Но как кто другой рядом, то сугубо как устав велит. Сами понимаете, субординация, выслуга лет…
- Добро, - кивнул Подолянский, - устав – книга святая, грех нарушать.
- Ну вот и договорились. А теперь, - посерьезнел Вацлав, - вставайте, господин прапорщик, да примеряйте форму. Маловата она чутка, и погоны еще причеплять надо, но тут уж не обессудьте. Кто ж виноват, что вы своего герба живое олицетворение. И поторопитесь, Царем Небесным прошу. Без вас начинать не положено, а господа офицеры, да у накрытого стола, да рядом с бутылками откупоренными…
Вацлав смешно зажмурился, отчего стал похож на странного сухопутного тюленя и покачал головой.
- Озлятся, слюною захлебываясь.
Подолянский фыркнул и начал скидывать свою изгвазданную форму прямо на пол, благо старый ковер на вид был чистым. Да оно и понятно, пока доберешься, вся грязь с подошв облетит, да обсыпется.
- Здесь и оставляй. Ярка постирает, - кивнул кастелян замешкавшемуся офицеру.
- Ярка? – уточнил Подолянский, скачущий на одной ноге. Вторая застряла в коварной штанине.
На заставе, на взгляд Анджея, с женским полом было скудно. Точнее, никак. Разве что геологическая барышня с удивительно яркими глазами…
- Внучка моя, - пояснил Вацлав. - Она и у пана Бигуса в подмоге, и прачкой для офицеров.
- Ага, понял. А то не видел ни разу, вот и не сообразил.
- Ну то бывает. Помню, сам как пришел, аж на второй месяц со всеми раззнакомился. Как форма, не жмет нигде?
Подолянский развел руками, присел, приподнял ногу, согнув в колене… Китель сидел отлично, разве что чуть сковывая в плечах. Штаны же оказались заметно больше, чем надо, и сидели дикопольскими шароварами. Анджей подумал, что завтра обязательно нужно отписать в Дечин, заказать несколько комплектов формы. У пана Заглобыша все его мерки есть – и месяца не прошло, как пограничную строил.
Вацлав оглядел прапорщика, нахмурился. Подумал недолго, махнул рукой.
- Для местностей наших провинциальных сойдет, не в столицах же вошкаемся.
Анджей подавил тяжелый вздох. Столица, столица, Дарина Доманська, Снежка Лютова…
- А ну, поворотись-ка, сынку, дай погляжу, какой ты у нас!
Подолянский глянул на себя в зеркало. Из полумрака смотрел высокий, чуть сутулый парень с короткой стрижкой, широкие плечи плотно обтягивало сукно новенького кителя. Тускло отсвечивали крохотные, почти не различимые звезды. Ничего, это ненадолго! И помогут, раз обещали, и сам не дурак, и забудется же содеянное, пылью запорошится….
- Орел! – согласился Вацлав. - Двадцать лет пройдет, в генералы выйдешь!
…В первый день по приезду на заставу, Подолянский оказался предоставлен сам себе. Не было ни одного офицера, не говоря уже о начальнике. Поэтому прапорщик бесцельно бродил по огороженной территории, внимательно разглядывая место будущей службы. Вспоминал недавний разговор, в очередной раз перевернувший жизнь с головы обратно на ноги:
« - Вам, Анджей, предстоит провести на Кордоне несколько лет. Естественно, обер-офицером, не рядовым стражником. Сами понимаете, общество взволновано. Волна должна спасть. Год, два, три… И все, про вас забудут даже в самых замшелых будуарах. И вернетесь. Это я вам обещаю!
Подолянский провел рукой по чисто выскобленному черепу, подавил желание сесть прямо на пол – новые привычки въедались быстро, почти мгновенно, хмыкнул.
Неизвестный, чья размытая фигура еле угадывалась в темноте, недоверие уловил. Прищелкнул пальцами:
- К словам человека, что вытащил вас с каторги, я бы на вашем месте прислушался.
- Я до сих пор не знаю цену.
Фигура в тени дернулась.
- Считайте это благодарностью, пан Подолянский.
- Не Твардовский? *(пан Ежи Твардовский, польский аналог Фауста) – вовсе уж по-простонародному звонко цыкнул зубом Анджей. Яремчук оценил бы класс мастерства.
- Не ждите меня в грозовую ночь, Анджей, я не приду. Впрочем, не удивляйтесь, если некоторые вещи в вашей жизни будут меняться в лучшую сторону сами собой и без вашего ведома. Считайте, что это и есть цена…»
Пока что такая сделка, что греха таить, прапорщика вполне устраивала...
Кают-компания встретила огнями, резанувшими по глазам после темноты подвала, и радостным шумом. Прапорщику тут же поднесли очередную чашу, с наказом непременно выпить, не то счастья в службе не будет!
Подолянский выпил, расколотил о стену хрупкое стекло, как того требовали традиции.
- Закусить пропустите, а то сомлеет! – приказал Темлецкий, который по праву начальника заставы был «королем пьянки».
Прапорщика пропустили к столу. Что ж, захолустье есть захолустье. Еды на старых дубовых столах («верите, пан Анджей, и пожар мебеля перенесли стоически, пепел только с них и стряхнули!») было вдоволь – с запасом выкладывали, хватило бы трижды, а то и четырежды всех до отвала накормить.
Но вот с разнообразием наблюдались некоторые негативные моменты. Паршиво с ним было, если отбросить словесные столичные выкрутасы. Много дичи и всяческого лесного мяса, овощей и ягод, сало, яйца, капуста опять же, с солеными огурцами. Все местное…
В качестве украшения стола имелись аж три бутылки шампанского и пара еще запечатанных кувшинов вина. Зато по всему периметру столов горделиво возвышались четвертьведерные бутыли с чем-то мутным.
Не успел Анджей спросить, что же это такое, как ему тотчас из одной великанской бутыли и плеснули.
Поручик Байда, командир взвода пеших стражников, протянул Подолянскому стакан, второй рукой подал вилку с наколотым груздем.
- Вы, господин прапорщик, если решите как-нибудь с бимбера начинать, то сразу на нос прищепку нахлобучивайте, рекомендую как пограничник пограничнику. Вывернет иначе. Буквальнейшим образом наизнанку. Но если к Нему, - поручик отчетливо выделял большую букву, - подойти, предварительно разогрев желудочную мышцу, то скользит как по маслу. Зато есть у него немаловажное в наших суровых буднях достоинство – голова наутро свежа и ясна, будто небо весеннее.
От бимбера, который представлял собой, как догадывался прапорщик, банальнейший самогон, мощно несло сивухой.
Но горло не опалил, проскочил чудесно. Груздочек же и вовсе сделал картину благостной.
- А я как говорил?! - торжествующе вскинул руки Байда. - Повторим, пан Анджей?
Подолянский не успел ни согласиться, ни отказаться. Поручика мягко оттер в сторону Темлецкий:
- Позвольте, Дмитрий? А то у меня к нашему соратнику новому есть приватный разговор.
Байда на миг вытянулся по стойке «смирно», кивнул и исчез, будто и не было его.
Гауптман склонился к Анджею:
- Наш поручик, хоть и горький пьяница – ничего поделать не можем - но следопыт великолепный. И служака отменный, вон, в прошлом году на полторы тысячи наградной выплаты задержал!
Подолянский быстро прикинул в уме. На выплату, то есть, на добавочное жалование, в Корпусе шла четверть суммы, в которую оценили задержанную контрабанду. Соответственно, наловил лихой поручик тысячи на две с мелочью – не в одиночку же он по лесам бегал, а нижним чинам тоже кое-какой процент положен. Билет третьим классом от ближайшей станции – Вупницы, где, кстати, и баталион дислоцируется, обойдется в сотню.
Небогато живут местные господа обер-офицеры, совсем небогато. И с размахом у них тут дела обстоят ровно так же, как и с деликатесами. Паршиво. Не сообразил, надо было из саквояжа хоть пару банок шпротиков достать. Порадовались бы!
С приватным разговором не вышло. К Подолянскому и Темлецкому подошел Орлов, начальник «трешки».
- А вы, прапорщик, богом клянусь, молодец! Помните, пан Владислав, того красавца из столицы?
Гауптман нахмурился, вспоминая.
- Точно, точно! С него еще бриолин так и капал! Догадываетесь, господин прапорщик, что сей поручик сотворил?
Подолянский замотал головой. Действие самогона надежно заклинило все мыслительные процессы.
- Вы совершенно правы! И мало того, что подписал, так еще торговался из-за процентов.
- И что с ним стало? – уточнил прапорщик.
- Как «что?» - удивился Орлов. - Пан Лемакс слов на ветер не бросает! Он же вроде вам говорил о жадной породе Лабы? По глазам вижу – говорил. Утопили мы круковянина. Как местные говорят – лышень бульбы зи сракы выдулись.
Анджей догадывался, что над ним подшучивают, но решил промолчать – развлекаются гауптманы, пусть их!
- Павел… - протянул Темлецкий, - мой же прапорщик, я его пугать обязан! Он, бедный, уже ведь лыжи примеряет, дабы убечь на первом же паровозе. На самом деле, мы поручика отправили в бригаду, минуя баталион. А следом, с нарочным, его расписку. Говорят, полковник очень смеялся.
- А вы, пан Анджей, повторюсь, молодец! Двоих в лазарет спровадили.
Подолянский поперхнулся.
Но гауптман, похоже, нисколько случившимся, не был возмущен. Напротив, он повернулся к Темлецкому и продолжил:
- Вы бы, пан Владислав, в следующий раз предупреждали. Наш новый товарищ - сущий медведь! Корчинский до сих пор перхает – что-то там с хрящами.
- Надеюсь, ничего серьезного? – поспешил Анджей.
Начальник третьей заставы отмахнулся:
- Сам виноват! Не думаю, что у поручика к вам будут какие-нибудь претензии. Ну а если что, то я вам как старший товарищ и его непосредственный командир, рекомендую поручика пристрелить и закопать где-нибудь в овраге.
Не выдержав, Орлов засмеялся, чуть не расплескав вино.
- Анджей, с вас можно писать картину! Воплощенное удивление, пополам с ужасом.
- Не привык я еще к таким методам разрешения споров, - развел руками Подолянский.
- Это еще что! - хмыкнул Темлецкий, и ткнул пальцем в потолок, где ровной строчкой тянулось восемь пулевых отметин. – Видите?
- Естественно!
Гауптман Орлов подал Анджею наполненную чарку, - вы, друг мой, смотрите лучше сквозь благородный хрусталь! На дне – очаровательная линза получается.
Прапорщик с благодарностью принял, но пить не спешил.
- Так вот, - продолжил Темлецкий, - дыры сии произошли после того, как один юный прапорщик… О, пан Анджей, совершенно не в вашу сторону, вы такой глупости в жизни не совершите, даже в лютом подпитии. Представьте: роковое письмо, лунная ночь и много-много вудки. К несчастью, тут же стояла и картечница – мы ее только-только получили из Вупнянки, хотели на следующее утро пристрелять – очень уж для утиной охоты полезная штука. Как дашь очередью по стае, перья во все стороны!
- И что стало с тем юным прапорщиком? – осторожно вернул Подолянский разговор к нужной теме.
- Застрелился, - совершенно серьезно заявил гауптман, - соорудил хитрую систему, потянул за веревочку и ррраз!
Первым не выдержал паузу Орлов, согнувшись от смеха. Через полминуты его поддержал и Цмок.
Отсмеявшись и кое-как разогнувшись, начальник «трешки» хлопнул Анджея по плечу:
- Ваш гауптман – неисправимый фантазер и обожает шокировать свежих людей! Вы погодите, он вам еще про призраков расскажет!
- Не буду я ему ничего рассказывать, - с хмурой физиономией заявил Темлецкий, - сам увидит. Все видят. Ну, кому парни показаться захотят.
В ответ на молчаливый вопрос, гауптман пояснил:
- Не знаю, обратили внимание или нет, но постройка наша свежая, ей и пяти лет нету.
- Обратил, конечно!
- Вот-вот. И запах в подвале тоже слышали?
Анджей кивнул.
- Семь лет назад, в начале осени, среди ночи полыхнуло. То ли граничары подожгли, то ли кто из рядовых огнем добаловался. Так и не разобрались. Да особо и не до того было, а потом дожди, снег… Прежнее здание деревянное было. Ну и со всеми, кто внутри оставался. Человек десять со всей заставы уцелело, те, кто в дальних флангах был. Ну и Вацлав «Гыр на вас», с внучкой из огня выскочил.
- Да уж…
- А дырки те, что в потолке, как Павел верно сказал, вовсе не от застрелившегося прапорщика образовались, - Темлецкий поставил пустую чарку на стол, вытянул руки, оглядел их с пьяной внимательностью, - у нас, правды ради, вообще никто не стрелялся. Пока что, разумеется. Это к нам в прошлом году экспериментальную ручную картечницу привозили. Блок на сорок выстрелов, с плеча стрелять можно… Я, вот, по неумению, и шарахнул. И ррраз! Хорошо хоть на девятом выстреле заклинило и не убило никого, только штукатуркой обсыпало. Замечательная вообще штуковина, если между нами. Заряжать, правда, сущая мука. Но на то нижние чины есть!
Выпив еще по одной, гауптманы удалились, оставив прапорщика в полнейшем раздрае чувств. На услышанное накладывалось выпитое, отчего в голове творился полнейший сумбур, анархия и революсиньерство. Хорошо хоть чудодейственный «кордонный сбор за нумером девять» по-прежнему действовал, и Анджей сохранял некоторую трезвость сознания. Что будет, когда количество перейдет в качество, прапорщик и подумать боялся.
Впрочем, пьянка давно уже прошла официальные стадии, и присутствующие разделились на компании, оставив Подолянского скучать в одиночестве у стола. Появилось время хоть немного обдумать происходящее.
Вообще, традиция, в первые минуты показавшаяся ему дикой, и, признаться, приличествующей граничарам, но не офицерам Корпуса, выглядела разумной. Это здесь, в свете газовых рожков и в тепле, что волнами накатывает от ребристых радиаторов, можно морализаторствовать. А места здесь дикие, глухие. С соответствующими нравами. Оружие, опять же, есть у каждого. А на выручку, кроме сослуживцев никто не придет. Да, в баталионе есть блиц-шквадрон. Но Княжество не Арания, и летательных аппаратов на весь Корпус ровным счетом четыре штуки. И возят они генералов. По местным же дебрям самый молниеносный отряд усиления будет пробираться не один день. Могут и к похоронам опоздать…
- На месте стой, раз-два! Ко мне, шагом марш!
Унтер-офицер был тот самый, из наряда. Здоровенный, куда шире Подолянского в плечах, глаза маленькие, но умные. Блестят из-под косматых бровей. Ладони – как ковши парового землекопа. Ему бы не на границу, в саперы!
- Ландфебель Водичка по вашему приказу прибыл, господин прапорщик! – с уставной четкостью грянул унтер и покосился на Анджея. – Вы, господин прапорщик, ежели за вечернее решили мне в морду залезть, то я вам как на духу скажу, что имел приказ от господина гауптмана изображать тварь дрожащую и бесхребетную.
- Не глупи, - благодушно отмахнулся Подолянский. – Я же не дурнее паровоза. Понятное дело, что на такой кунштюк по своей воле хрен бы ты подписался. Однако, - Анджей нацедил унтеру стакан («с горкой, с гвардейским шиком!»), плесканул и себе на два пальца, ну, может, с ноготком, - в следующий раз, прошу тебя, друг Водичка, ты хоть мигни, что ли. А то ведь до смертоубийства чудом не дошло.
- Дык, самолично наблюдал, как вы «трешников» валяли. Занимательное зрелище для понимающего человека. Что же до приказа, просьбы, точнее, - поправился Водичка, - то на иконах клясться не буду, но ежели будет возможность хоть мурашу пролезть, обязательно просигнализирую.
Выпить сослуживцы не успели. За стеной, в комнате дежурного, где нынче сидел непьющий Вацлав, зазвенела рында (если верить надписи, идущей по ободку, с геройского корвета «Гром», что утоп лет эдак сорок назад в жарком бою у мыса Чухна. И как такой раритет в двухстах верстах от ближайшего моря оказался? Не иначе, Лаба вынесла…)
В кают-компанию вошел гауптман Темлецкий, сменивший парадный мундир на тусклую серо-зеленую полевую куртку.
- Господа офицеры, за сим объявляю тревогу. Бганы на Старой схлестнулись смертно. Якобы коров делили. Имеем десяток трупов минимум. Мальчишка Младших прибежал. Кровью, вопит, все залито, хоть кораблики пускай.
|
</> |