Whatever I'd make of that...

idealblog — 26.09.2010 Недодуманное.

Если бы я писал роман о фашизме, я бы сделал роман о счастливом мальчике. Который ходит в школу на праздничные линейки и поднимает руку, когда все голосуют за убийства, а сам смотрит на красивую девочку с белыми бантиками, которая стоит в первом ряду. Я бы понабрал три, четыре, пять разных эпох и сюжетов: из советских 1920-х, из немецких 1930-х, из советских 1960-х, что-нибудь из периода маккартизма, если нашлось бы, и из какого-нибудь воображаемого будущего... Жалко, что у нас уже есть Сорокин, и что Акунин уже запахал всё поле стилизаций :) Можно было бы сделать римейк каких-то известных вещей из каждой эпохи -- Гайдара или Рыбакова, и "Полдня XXII век" Стругацких, -- но чтобы всё равно получался в итоге "Обитаемый остров". Это были бы сказки о детях, живущих в виртуальном мире: не понимающих, что означают ритуальные слова, что за дела стоят за этими словами. О детях, играющих в казаки-разбойники или в Quake и Morrowind, детях, для которых вся их жизнь -- интересная игра, и только игра. О не ведающих, что творят.

Общность судьбы России и Германии -- в том, что они догоняли Европу, воспринимая в первую очередь идеи, и создавая свои идеи в ответ. Не повезло с менталитетом: японцы, например, импортировали в первую очередь технологию, но в своей традиции были тверды. Русские же и немцы были готовы отказаться от своего исконного, нарядиться в европейские одежды, повторять модные европейские идеи -- не понимая, скорее всего, что для Европы модные идеи значили гораздо меньше, чем им казалось. Идеологическая революция, возвышенная философия, всенародный подвиг ради чего-то высокого -- то, что было в России и Германии, но не было во Франции и Англии. Мы не смогли быть таким же приземлёнными, мы не хотели совершать революций из шкурного интереса, мы всё хотели воспарить... Ну, и получили.

То есть не надо отрываться от корней -- как не надо и стремиться обратно к корням, если уже вырос. Такой диалектический момент. Человек, лишённый семьи и лишённый творческого начала, не получивший никакой традиции в наследство и не создающий ничего, не имеющий собственного стремления -- такое бывает в жизни. Но когда масса, весь народ становится таким -- возникает возможность фашизма.

* * *

Прочитал "Биофабрику" С.Севельского, вещь, кажется, начинающего и во всяком случае вряд ли пожилого автора, роман о молодёжи 2000-х в России -- и вспомнил "Храм" С.Спендера (он написал его в 20 лет, это практически его юношеский дневник).

О жизни героев Спендера сказано: "отцовская мораль сгнила в где-то во фландрских окопах, Бог давно умер, королева Виктория тоже. Как сказал бы Розанов: “когда начальство ушло”...". Ну так они хотя бы стихи пишут (впрочем, немцы -- практически нет: только приезжие англичане). А потом немцы становятся фашистами и идут бить евреев, к недоумению и ужасу английских друзей, не понимающих, откуда взялось это в милых мальчиках. А оттуда и взялось, откуда и русский бунт, кровавый крестьянский "чёрный передел" с сожжёнными усадьбами и церквями, с выколотыми глазами и содранной кожей... потому что традиции нет, и творческое начало убито. Когда остаётся, как часто говорит Д.Быков, "имманентное", жизнь упрощается до животного состояния: "Патриоты потому так и любят природу, что в природе отсутствует нравственное начало: имманентно-природное - в противовес всегда подозрительному "искусственно-культурному", то есть всему человеческому (включая дом, семью, привязанности)".

И вот у С.Севельского:

   Погружая зубы в упоительную, вязкую плоть торта, я задумался о том, что телесные удовольствия это, пожалуй, единственное, ради чего стоит терпеть скуку окружающей действительности. Было так хорошо, что захотелось пофилософствовать.
   -- Всё-таки как мало человеку надо для счастья, -- начал я с набитым ртом.
   Ответом было согласное мычание... (стр. 96)

Таковы наши современники. Название "Биофабрика" отсылает и к "Скотному двору" Оруэлла, и к птицефабрике из пелевинского рассказа "Затворник и Шестипалый". Ограниченность действующих лиц в самом деле напоминает героев Пелевина, а сам роман, пожалуй, даёт достаточно полную модель пусть не общества в целом, но некой отдельной и замкнутой на себе части социума: полуподпольной-полубогемной жизни молодых людей в Москве начала 2000-х. Однако в отличие от пелевинского Шестипалого в них нет ничего, что позволило бы им вылететь из своего душного мирка, перешагнуть через условности. Остановить на московской улице "крутую тачку", сладко покушать, выпить абсента, покурить травки и позаниматься любовью где-то в загаженном лифте -- вот их счастье. "Как мало нужно" -- вот вся их философия. Дальнейшее -- мычание. Именно эта скука и умственная и душевная пустота (а не только гомосексуальные отношения) роднит героев Севельского с будущими молодыми фашистами у Спендера.

* * *

"Вербатим силен не социальной, а нравственной интенцией: сквозь напластования бытовых реалий, сквозь мат, оговорки и неправильности речи проступают боль, страдания и радости, присущие любому персонажу житейской сцены вне зависимости от степени его социального благополучия..." (http://grishkovets.com/press/release_32.html).

"Биофабрика" -- это роман в жанре "доку-драмы", максимально точно фиксирующий реальность, но оставляющий читателю делать выводы из прочитанного. Автор в произведениях такого жанра присутстует только в отборе фрагментов реальности, входящих в пьесу или роман.

Я краешком зацепил в своей жизни и те места, и те компании. Не сказать, что изображение грешит какой-то неточностью или кривизной (наоборот, всё даже слишком точно). Да, всё так и бывало, и сейчас мне странно вспомнить, что я мог и в этом находить какое-то удовольствие (хотя моё соучастие сводилось порой даже не к присутствию, а к осведомлённости о том, что и где происходит...) Но при этом было что-то и помимо пьянок, поездок по странным местам, встреч со странными людьми... Жизнь не была (или по крайней мере не везде была) так убога, замкнута и плоска. И вот, почти через десять лет, мне интересно: зачем из той жизни надо было вспоминать (или придумывать, коль скоро речь о художественном тексте) только плохое, глупое, скучное, больное? Убожество жизни героев нагнетается в романе нарочно. Значит, в этом и есть, возможно, предмет внимания автора?

* * *

Один из героев Севельского, "БФ", считает, что ему дано делать всё, что он хочет. Но максимум, о чём он может помечтать -- переехать в Париж и вести там ровно тот же нелепый образ жизни. Что побуждает его пускаться в разнообразные чудачества, наигранно смеяться и наигранно рыдать, внезапно уходить и возвращаться? Что у него внутри, каков он без маски? Мы не знаем. Его друг Слава таскается за своим бойфрендом как зять Мижуев за Ноздрёвым и настолько пассивен, что, кажется, вообще ничего не решает в своей жизни (даже когда что-то касается его непосредственно, он перепоручает свои дела другим: "Мне стало тепло и спокойно. Я знал -- проблема решится, и решать её придётся не мне..." -- стр. 204). И непонятно, что заставляет Славу терпеть выходки БФ'а, и почему он не пытается хоть чуть глубже понять его -- человека, которого любит, к которому привязан, без которого не может жить? И зачем они все живут -- скучая (они постоянно скучают, все до единого -- но ничего не хотят изменить), бесясь от скуки, закатывая истерики на пустом месте, тщетно пытаясь развлечься с помощью наркотиков и алкоголя?..

А те, кто по-настоящему действует в романе -- это уже какие-то мафиози. Там и наркоторговля, и происходящее в четвёртой главе изнасилование организуют тоже они -- в итоге они добавляют в роман некий action, но ни малейшей симпатии или сочувствия, даже жалости не вызывают, и всё это скорее тянет на диагноз в стиле Стругацких: "там, где торжестует серость, к власти приходят чёрные". Впрочем, XX век вместо чёрных монашеских ряс дал другие примеры -- чёрные кожаные бушлаты большевиков и чёрные кожаные плащи и чёрную униформу эсэсовцев. Так что нам пока что ещё повезло: пока люди пассивны, настоящий фашизм нам не грозит, только бандитский беспредел.

* * *

И вот, они не работают, ничем не владеют, как птицы небесные - "ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы". Источник денег -- крохи, перепадающие от чьих-то занятий наркобизнесом, часто -- попрошайничество по клубам. Они называют свой образ жизни "гедонистическим", но вряд ли кто-то ещё польстится на сомнительные удовольствия их жизни, и поэтому они, уходя из дома, даже не запирают дверь: выносить из квартиры всё равно нечего. Ни у одного из героев нет семьи, никто не поддерживает связи с родителями, никто не унаследовал какой-то привычки к устроенной жизни, не говоря культуры. По сути, речь идёт именно о новом "потерянном поколении", о молодёжи 1990-х, не унаследовавшей знаний о том, как жить, и потому начавших жизнь с нуля, с полной дикости и озверения.

Это коснулось всей страны. Нетрадиционная сексуальная ориентация и маргинальные повадки не исключают героев "Биофабрики" из общей массы, они остаются такими же, как и все вокруг (увы, пятипалыми, а не Шестипалыми). Льстящая их самолюбию воображаемая разница между "богемой" и "быдлом" проявляется разве что в марке потребляемого алкоголя (вместо пива "Балтика" из палатки -- мартини из супермаркета) и в музыке, которую они слушают и под которую танцуют (вместо группы "Руки Вверх" -- Далида, а то и Алла Пугачёва). Есть в этом что-то от дешёвых стеклянных бус, которыми европейцы соблазняли дикарей: ведь рядом, только сделай шаг, есть другой мир, огромный и значительный, где совсем другая шкала ценностей... Но, наверное, комфортнее воображать себя значительной величиной в собственном хлеву, чем затеряться в пространствах внешнего мира. Дикари остаются дикарями -- и нет никакого важного различия между ними: все они одинаково напиваются, одинаково дерутся, одинаково издеваются друг на другом и иногда, накинувшись гурьбой, бьют кого-то одного или насилуют -- и всё это одинаково отвратительно что в казарме, что в гей-клубе, что на полубомжовой-полубогемной даче.

Так это и есть до сих пор в России: мы все по большому счёту почти одинаковые, но при этом, как ни странно, нас почти ничего не объединяет.

* * *

"Что же стало с плохими детьми, с теми, кто не слушался старших? // Они куда-то ушли и едва ли вернутся обратно..." (БГ). Герои "Биофабрики" -- "плохие дети". Беспризорные и нищие волчата. Время оторвало их от прошлого, от образа жизни и традиций старшего поколения, но не дало им настоящего, не дало никакого смысла существования. Героев Севельского с их бессмысленной бравадой, нелепым провинциальным эпатажем и бессмысленными глазами можно увидеть на каждом митинге "Наших" и им подобных движений, они едут рядом с нами в транспорте, они живут в соседних с нами квартирах. Они никуда не ушли. Что будут делать эти зомби дальше? Будут ли они делать что-то вообще?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив