Взлётная полоса

В начале августа мы переехали с проспекта Королёва на улицу Аэродромную. Ну, вроде бы, что тут такого, переехали, так переехали. Что касается названия, так у нас весь район называется Комендантский Аэродром. И улицы у нас, соответственно - Парашютная, Планерная. маршала Новикова, Сизова и т.д. Всё связано с авиацией.

Вроде бы. ничего особенного. Ну может быть, за исключением того, что метрах в двухстах расположен сквер "Дуэль Пушкина". То место, где когда - то оборвалась жизнь великого поэта.

Но знаете, что странно? В отличии от многих питерских улиц, эта улица идёт непривычно ровно, она словно вытянута в струну. Не такая она, кстати и большая. Размером со среднее лётное поле (по длине, разумеется). Это я заметил, когда в течении недели пришлось с Прохором в Переноске ходить в ветлечебницу.Но, тогда мне было не до изысканий.

А недавно, мы решили с дочкой пройти по нашей улице, посмотреть, что же интересного на ней есть. Естественно, я решил почитать, что же известно о нашей, Аэродромной улице.

Я читал и не верил своим глазам. Раньше, ещё не так давно, чуть меньше ста лет назад здесь проходила взлётная полоса. Поэтому и лица такая ровная и вытянутая, как стрела.

 Комендантское поле было преобразовано в аэродром осенью 1910 года. Именно от него и пошло название "Комендантский аэродром". Все первый российские "МАКСы" проводились именно здесь. Там, где я сейчас живу...

В 1920 - 30ых годах на аэродроме проходили лётную подготовку курсанты - учлёты (вспомните фильм "Добровольцы".

Важную роль сыграл Комендантский аэродром и в годы  Великой Отечественной войны В период блокады здесь приземлялись транспортные самолёты, доставлявшие в город продовольствие и увозившие обратным рейсом эвакуируемых ленинградцев.

Такое вот место. Посмотрите на схему улицы. Это парк Мациевича. Маленький, немного зажатый домами. Но он жив и неразрывно связан с моей улицей. Почему? Сейчас расскажу.

С таких вот "Фарманов" начиналась российская авиация. Парк назван по имени лётчика. Льва Макаровича Мациевича. На этом самом месте, 24 сентября (7 октября) 1910 года, на глазах многочисленной публики рухнул с неба самолёт авиатора. Рухнул на взлётную полосу, с которой совсем недавно стартовал в небо.

"Столица в те дни жила исключительно авиацией, а слово "авиатор" вызывало бурю восторга. Газетчики замечали, что дамы и те говорили о "моторах", "лошадиных силах" и "пропеллерах". Местом проведения праздника выбрали так называемое Комендантское поле. Часть его, напротив Коломяжского ипподрома, огородив забором, превратили в аэродром. Вдоль него поставили зрительские трибуны. Билеты на трибуны аэродрома шли влет, а потому цены были установлены немалые - в ложу 25 рублей, на простые места - от 20 копеек до 5 рублей. 
В празднике участвовало 11 летчиков, среди них четверо военных и двое - морского ведомства. Причем все 11 пилотов были российскими подданными. Всем петербуржцам были известны имена М.Н. Ефимова, С.И. Уточкина и А.А. Кузминского. Последнему, правда, не повезло - он сильно разбился в самом начале состязаний и дальнейшего участия в празднике не принимал. В день открытия праздника весь Петербург, казалось, устремился на аэродром товарищества "Крылья" на Комендантском поле. По Каменноостровскому проспекту тянулись бесконечные вереницы колясок, автомобилей, таксомоторов, извозчиков и переполненные вагоны трамваев. Зрителями состязаний стали и высокопоставленные особы - премьер-министр П.А. Столыпин, председатель Государственной Думы А.И. Гучков, военный министр В.А. Сухомлинов, а также члены императорского дома, что, по мнению обозревателей, показало всеобщее сочувствие авиационному делу. 
Так уж получилось, что все желающие подняться в воздух обращались с просьбой к Ефимову или Мациевичу. Капитан Лев Мациевич 23 сентября (6 октября) предложил совершить воздушное путешествие председателю Совета Министров П.А. Столыпину. Премьер согласился не без колебаний, ибо страдал стенокардией. Полет прошел без осложнений (об этом событии был составлен специальный протокол).

Обаяние Мациевича на земле и мастерство в воздухе привлекали к нему всеобщее внимание. С ним поднимались в небо известный атлет И.Заикин, профессор К.Боклевский, народоволец Н.А. Морозов, адмирал Н.Яковлев, председатель Государственной Думы А.И. Гучков и многие другие известные люди. "Все хотели летать с Мациевичем, - писал один из современников, - всем он внушал доверие и всех очаровывал своим удивительным обаянием большого и талантливого человека". 
Авиаторские состязания на Комендантском аэродроме подходили к концу. Успех соревнований был огромен, было установлено множество авиационных рекордов. Так, поручик Е.В. Руднев установил рекорд "полета без спуска", продержавшись в воздухе почти два с половиной часа, описав на глазах изумленных прохожих два круга над Исаакиевским собором, а затем преодолев расстояние от столицы до Гатчины. Штабс-капитан Б. Матыевич забрался выше всех на небо, преодолев высоту в 1250 метров. Лейтенант Г.В. Пиотровский перелетел из Петербурга в Кронштадт (рекордно далеко по тем временам, этот полет вошел в историю как "первое воздушное путешествие над морем"). Пилот Г.Сегно демонстрировал публике аэроплан отечественной конструкции - "Россия-А". Впервые в России М.Н. Ефимов и Л.М. Мациевич летали ночью, были и другие рекорды. Морской офицер Лев Мациевич стал любимцем всей публики. 
Утром 24 сентября (7 октября) 1910 года стоял погожий день - ветра совсем не было. Мациевич планировал совершить пробный полет на аэроплане Соммера. Но он отложил полет на новом аппарате до вечера; пока же решил подняться на проверенном "Фармане IV". Это было удивительное сооружение, состоящее из двух перкалевых плоскостей, скрепленных между собой тонкими вертикальными стойками. Между стойками были натянуты проволочные растяжки. На нижнюю плоскость у самого ее переднего края было наложено плоское сиденье. Пилот садился, берясь рукой за рычаг руля высоты. Ноги он ставил на решетчатую подножку уже за пределами самолета, ногами двигал рули поворота. Мотор, пятидесяти- или стосильный звездообразный "Гном", бешено вращающийся на ходу вместе с укрепленным на его валу пропеллером, был расположен у летчика за спиной - перегоревшее масло из цилиндров летело в струе воздуха назад, а не плевалось пилоту в лицо, как это было на монопланах "Блерио". 
В тот роковой день авиатор сначала поднимает в воздух начальника Главного морского штаба вице-адмирала Н. Яковлева, устанавливает рекорд высоты соревнований; затем изъявляет желание его улучшить, что приветствуется высшими чинами ведомства. В начале шестого Лев Макарович решил, наконец, лететь на "Соммере", но мотор аэроплана забарахлил. Авиатор махнул рукой и вернулся к "Фарману", бросив на ходу: "Попробую на нем взять высоту". Мациевич повесил на грудь барограф (прибор, записывающий высоту) и забрался в аэроплан. Когда он в последний раз запустил мотор, было 17 часов 33 минуты. В воздухе в тот момент находился лишь поручик Руднев, да посреди поля поднимали на змейковом аэростате всех желающих. Прошло минут пять с момента взлета; Мациевич кругами набирал высоту. 
Летный день закончился - об этом известил выстрел сигнальной пушки ровно в шесть вечера. Только Мациевич все еще плыл на своем "Фармане" с цифрой "20" на борту высоко в небе. Публика не расходилась, все с восхищением смотрели на его полет, ждали момента, когда машина спустится и побежит по земле. И вдруг, через восемь минут после выстрела, - аппарат был на высоте около 400 метров - по трибуне пронесся вздох ужаса: зрители услышали в воздухе непонятный треск, аэроплан странно качнулся, передняя часть наклонилась, он будто переломился пополам. Потом на мгновение аэроплан выровнял полет и тут же, к ужасу собравшихся, стал разламываться на части. Фигурка пилота отделилась от машины и камнем полетела вниз.

Тысячи людей застыли в оцепенении. Летчик что-то кричал, переворачиваясь в воздухе. Следом, разломанный на две части, рухнул аэроплан. На трибуне, прижав к себе семилетнюю дочь, билась в истерике жена офицера - Александра Анатольевна. 
"Это продолжалось менее полуминуты, но казалось вечностью, - вспоминал очевидец ужасной катастрофы Н.Морозов. - Всем сознанием чувствовалось и понималось, что Мациевич летит в объятие смерти, ждущей его внизу, и что ничем уже нельзя его спасти...

Многочисленная толпа замерла на месте. Только потом, когда все летевшее в воздухе уже лежало вдали на поле, раздался крик ужаса толпы, которого никогда не забудет тот, кто его слышал...". Аэроплан превратился в груду обломков, обрывков полотна, разорванных проволок; в двадцати шагах от исковерканного "Фармана" лежал, врывшись в землю, прикрыв рукой лицо, капитан Лев Мациевич. По заключению врачей, смерть наступила уже на земле. Тело сохранило обычную форму, но почти все кости раздробило страшным ударом. Когда труп подняли, в твердой почве осталась впадина, точно повторявшая форму тела. Уложили на носилки и с обнаженными головами двинулись на выход с аэродрома. Так погиб Л.М. Мациевич - первая жертва авиационной катастрофы в России. "

http://funeral-spb.narod.ru/necropols/nikolskoe/tombs/macievich/macievich.html 

На месте гибели Мациевича на бывшем Комендантском аэродроме в 1912 году его друзья, собрав добровольные пожертвования, поставили памятный знак, сохранившийся до наших дней (архитектор И.А. Фомин; ныне на углу Аэродромной улицы и Серебристого бульвара). На мраморной плите надпись: "На сем месте пал жертвою долга 24-го сентября 1910 года, совершая полет на аэроплане "Фармана" Корпуса корабельных инженеров флота капитан Лев Макарович Мациевич. Памятник сей сооружен Высочайше учрежденным Особым комитетом по усилению флота на добровольные пожертвования, членом которого состоял погибший". 

Именно поэтому, парк и назван именем Мациевича.

И я очень горжусь тем, что памятник дожил до наших дней. И, то мы помним...

Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.

Его винты поют, как струны…
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полёт…

Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь…
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь…

Потом — напрасно ищет око:
На небе не найдешь следа:
В бинокле, вскинутом высоко,
Лишь воздух — ясный, как вода…

А здесь, в колеблющемся зное,
В курящейся над лугом мгле,
Ангары, люди, всё земное —
Как бы придавлено к земле…

Но снова в золотом тумане
Как будто — неземной аккорд…
Он близок, миг рукоплесканий
И жалкий мировой рекорд!

Всё ниже спуск винтообразный,
Всё круче лопастей извив,
И вдруг… нелепый, безобразный
В однообразьи перерыв…

И зверь с умолкшими винтами
Повис пугающим углом…
Ищи отцветшими глазами
Опоры в воздухе… пустом!

Уж поздно: на траве равнины
Крыла измятая дуга…
В сплетеньи проволок машины
Рука — мертвее рычага…

Зачем ты в небе был, отважный,
В свой первый и последний раз?
Чтоб львице светской и продажной
Поднять к тебе фиалки глаз?

Или восторг самозабвенья
Губительный изведал ты,
Безумно возалкал паденья
И сам остановил винты?

Иль отравил твой мозг несчастный
Грядущих войн ужасный вид:
Ночной летун, во мгле ненастной
Земле несущий динамит?

А. Блок. "Авиатор"