Вскрыть переписку Моцарта или Мёртвые не судятся

antiagers — 15.02.2017 Про мертвых, как говорится, или хорошо, или ничего. Но только не про великих мертвых.
Если бы только они могли знать, что будут творить с их памятью глумливые потомки! Наверняка бы они поломали свои перья, кисти и скрипки еще в детстве, усмирили бы творческие амбиции и остались бы простыми гражданами.
Зато гарантированно получили бы вечный покой после смерти.
Почему все наши моральные установки, которые действуют в общении с живыми людьми, теряют силу с мертвыми?
Автор текста - временно отсутствующая elsa_brabant.


Наверное, срабатывает какой-то тайный закон компенсации: да, ты взлетаешь высоко на зависть всем людям, но потом, как старушка Урсула из «Ста лет одиночества», станешь беспомощной куклой в руках бездушных детей. И они не будут стесняться, повязывая на твои седые пряди свои бесталанные бантики.

Вот я люблю читать эпистолярное наследие великих людей. Мне интересен этот утраченный жанр, я восхищаюсь виртуозным умением вести письменный диалог или эффектно выразить свою мысль в лаконичной записке. И я знаю, что человек лучше всего раскрывается в своих письмах. Поэтому, если ты хочешь представить себе живого Бальзака или Тургенева, нет лучше способа сделать это, как прочитать их письма.
Но ведь чужие письма читать нехорошо? Почему молчит моя моральная сигнализация?
Я начинаю мысленно перечислять, почему. Потому что эти письма я не из личного стола Тургенева стащила, а прочитала их опубликованными, как говорится, в открытом источнике. И еще потому что Тургенев совершенно точно писал их с оглядкой на потомков. Он ЗНАЛ, что его письма будут читать посторонние любопытствующие люди, потому что примерно с начала 19 века публикация личной переписки великих вошла в повсеместную практику.

Но Моцарт не знал этого, а мы его читаем. Все же есть в этом какая-то двойная мораль. Здесь можно и нормально, а там нельзя и ужасно. А в чем, собственно, принципиальная разница?

Мы лезем всей любопытствующей толпой в личную жизнь человека, пусть и мертвого, против его воли, и это не может быть нормально по определению. В любопытствующей толпе есть так называемые исследователи творчества, которым письма помогают установить некоторые детали творческого процесса. Хорошо. Но огромная масса этих читателей роются там не в интересах науки, а из желания выкопать там что-нибудь черное и сделать из этого что-нибудь желтое. Это к вопросу о вечной жажде человека найти соринку в оке ближнего своего - я писала об этом вчера:
Внутренний Белинский.

И вот уже мы узнаём, что почти все великие люди были геями. На какую букву энциклопедию не открой – там обязательно найдется гей. Не так давно был разоблачен Шуберт. Он скрывал правду о себе 200 лет. Представляете, каков?! Всех ввел в заблуждение тем, что любил безответно какую-то певицу и умер рано - в 31 год от тифа. Или от сифилиса. Но сифилис предпочтительнее, - для публики, конечно. У Шуберта было много друзей, что тоже внушает подозрения. И его "Неоконченная симфония" вся какая-то женственная - прямо странно. Вон у Бетховена как мужественно всё – татата-там!!! Впрочем, и Бетховен, возможно, гей. У него вполне могло быть с его племянником. Почему нет?
Ну, и так далее.

И ведь нет никаких законов, чтобы это остановить. Законы - для живых. Пусть-ка кто-нибудь кого-нибудь попробует обозвать публично словом, порочащим честь и достоинство. Тут же будет возбуждено дело по статье 128.1 УК РФ. А мертвые великие заявление в прокуратуру не напишут, они бессильны перед нами.

То, как странно иногда потомки интерпретируют творческое наследие великих – это другой вопрос. Созданные ими произведения – это как корабли, которые выходят из верфи и попадают во власть морской стихии. У них теперь свой путь.
Но как бы вы отнеслись к такому: берете книжку, на обложке написано: С. Михалков. «Дядя Степа». Открываете, а там - «Мой дядя самых честных правил…».
Или вот такое. На обложке: «Японская поэзия 17 века. Хокку. Басё». А внутри:
«Отцвели уж давно
Хризантемы в саду
А любовь все живет».
Кстати, загуглив «Басё», прямо в дежурной справке гугла вы сможете увидеть его фото. Здорово, правда? Взял поэт XVII века свой новенький Nikon, сделал селфи - и опять за комп, хокку свои писать.

Это, конечно, мои фантазии на тему, но на просторах музыкального интернета такое явление процветает уже давно. Я писала об этом здесь Найти Бетховена.
Эти процессы не остановить, да я и не об этом.
У меня по поводу вышеизложенного такие вопросы.
Одного ли ряда эти явления: наш интерес к личной жизни классиков и интерес, который испытывает Клавдия Петровна к жизни соседской семьи?
Есть ли аморальный душок в нашем любопытстве к частной жизни великих?
Имеет ли, на ваш взгляд, смысл популярный аргумент, что, узнав больше о личности художника, мы начинаем глубже понимать его творчество?
Как бы вы отнеслись к тому, что ваши потомки опубликуют содержимое вашего почтового ящика?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив