Третья буржуазная революция
shiropaev — 14.12.2011
Фото отсюда
Пора, наконец, четко назвать своим именем тот мощный
общественно-политический процесс, заявивший о себе 10-го декабря на
Болотной площади в Москве и по всей стране. Это очередная попытка русской
буржуазной революции. Первая была в Феврале 1917-го, вторая в
Августе 1991-го. Третью попытку нам проигрывать никак нельзя,
поэтому крайне важно осмыслить идейную и культурно-историческую
подоплеку явления, которое уже получило наименование «Белая
революция».
Тот факт, что Россия является странным, архаичным государством, застывшим в веках, не является особым секретом еще со времен Чаадаева. Писали и пишут об этом немало. Скажем, в августе 2008 года появилось исследование политолога Андрея Рябова «Возрождение “феодальной” архаики в современной России: практика и идеи». Автор «рассматривает возникновение и распространение в разных сферах социальной жизни современной России элементов архаики, корни которой восходят к феодальным отношениям. К подобным факторам автор относит государственное непротиводействие коррупции, фактическую практику “кормления” региональных начальников, пропаганду сословности и корпоративности, противоречащую социальной динамике развития современного общества. Возрождение социальной архаики, по мнению А. Рябова, явилось реакцией на неудачу модернизации конца 80-х – начала 90-х годов прошлого века…».
Примерно годом ранее, осенью 2007 года, в своей работе «Русский передел: национал-демократия как проект» я писал:
«…путь в русское будущее лежит через революцию: национально-освободительную и буржуазно-демократическую, антиимперскую и антифеодальную. Вроде Нидерландской революции гезов 1566-1606 гг., только в мирном варианте.
Благодаря Империи русские, по сути, застряли в феодализме. Россия — страна перманентного средневековья. Изменить историческую парадигму попытался Февраль 1917 года, однако в силу того, что национал-демократия была представлена в нем лишь зачаточно и фрагментарно, дело кончилось зверской феодальной реакцией в лице большевиков (и, таким образом, сбылись мечты К. Леонтьева о социализме как новом феодализме). Путинизм — это очередная феодальная реакция. Никакого капитализма в России нет, а есть господство чиновно-олигархической знати во главе с кремлевским царем. Чекист во главе православной империи — это, пожалуй, даже покруче, чем леонтьевский царь во главе социализма.
Ответом на это является русская буржуазность — не столько социально-экономическая, сколько — и даже, прежде всего, — психологическая: стремление личности к максимальной независимости от государства, отвращение к религиозным и идеологическим спекуляциям, достоинство и самодостаточность. Это объединяет фермера и художника, студента и квалифицированного рабочего, предпринимателя и врача — всех, кто хочет трудиться, творить, знать, богатеть: русский средний класс в широком понимании, будущих русских гезов, которые выведут свой народ из церковно-имперского небытия к торжеству свободы и разума.<�…>
Я мечтаю о том, что появится, наконец, такое понятие: русский бюргер, подразумевающее свободу от психопатической тяги к “предельному и запредельному”, от “безбытности” и “богоносности”, означающей, как правило, непролазные сортиры и неадекватность “по жизни”. Бюргерство есть не измельчание русской личности, но ее трезвение, закалка, оформление. Российское государство всегда боролось с бюргером как с культурным и социальным типом, с бюргерством как состоянием души; оно начало свой исторический путь с уничтожения республики-бюргера — Великого Новгорода. Империи всегда был нужен босяк, а точнее психологическое босячество. Соответственно, для национал-демократии культурная, социальная и, прежде всего, психологическая буржуазность является основополагающей. Вообще, в России — в стране глубоко антибуржуазной — проповедь бюргерства как мировоззрения есть подлинная фронда, абсолютный нонконформизм. По существу, это проповедь революции».
Что мы видим сегодня? Кто массово вышел на Болотную площадь 10-го декабря? А вот именно бюргеры, т.е. свободные граждане. Городской средний класс, причем в значительной мере представленный молодежью – вот кто громко заявил о своих правах в лицо кланово-номенклатурным «феодалам», считающим граждан своими крепостными. Бюргеры у нас теперь есть, их очень много и они активны – в этом качественное отличие от митингов конца 80-х, начала 90-х, с которыми часто сопоставляют Болотную площадь. По сути, народ на Болотной требовал не просто соблюдения Конституции, не просто политических перемен, а смены исторической парадигмы, поскольку ментально перерос архаичную российскую государственность. На Болотную площадь вышли русские европейцы, хотящие многого. Я не могу согласиться с Вадимом Штепой, видящим «особенность этой “Белой революции” в том, что большинство ее участников никакой революции не хотят». Они не хотят насилия, помня об опыте кровавых социальных потрясений 20-го века. Мудро! Только мирная вечевая стратегия массового протеста морально оправдана и политически выигрышна. Однако при этом феномен Болотной площади, конечно, революционен по своей глубине, поскольку он заявка на новую историю, предъявленная, наконец, русским бюргером.
|
</> |