Таблер

georgin — 22.05.2010 Только что узнал, что умер Володя Таблер. Плачу. Мои соболезнования родным и близким.
Семье. Друзьям. Он не ответил мне на последнее письмо, не успел. Боролся со смертью. А теперь его уже нет....

У меня есть одно стихотворение, где мы с Володей перекликнулись. И небольшая заметка о его стихах.
Вечная память Володе.

Владимиру Таблеру в г. Каунас

Зима. И вроде всё понятно.
Вот снег, вот улица, вот дом.
Бело и чисто, и опрятно,
как и положено. Кругом
стоят застывшие деревья
и на скамейках дрыхнет снег.
Вот жадный голубь чистит перья,
вот вдаль уходит человек.
Проста картинка. В парке – пусто
и тихо. Рядом – никого.
И только снег крахмальным хрустом
своё являет естество.

Есть некая странность в том, что мы пережили свою страну. Союз раздробился, растаял, исчез и даже получил лаковое посмертное призрачное существование в некоторых же своих бывших республиках. Ощущается определённая дисгармония существования: и Союз нерушимый жалко и «тюрьма народов» рухнула. Извечная русская шизофрения: и рыбку съесть и на ёлку сесть.
В наследство почивший оставил две свои беды, великую культуру и литературу, которая, как известно, наше всё и точка, а кому не нравится – вон пошёл. Ну, холопство там наше извечное, «авось да небось», «полюби меня чёрненьким», культ Вождя с бедами мы трогать не будем. Не наше это дело. А вот литература – дело иное, благородное.

Читатель, разохотившись первыми абзацами, уже может быть потирает руки и ждёт продолжение заметок в прежнем тоне, но, увы, дорогой друг, не будет этого. Это автор только поманил тебя наживкой. На самом деле я буду серьёзен. Правда и субъективен, как всегда. Потому что пишу эти заметки о дорогом и близком по духу для меня человеке, которого никогда не видел, но его стихи пришли ко мне и стали моими.
Пусть высоко сказал, но честно.

А начал я вспоминать наш нерушимый Союз не случайно. Момент его распада прихватил и когда-то единое литературное поле и наш один большой колхоз разбился на несколько новых хозяйств. Можно долго спорить о литфондовских активах, но это не сделает литературу. Литературу всё-таки делают люди. Конкретный человек в конкретных обстоятельствах и в конкретном времени.

Мне до сих пор странно, что при разбегании республик и обжираловки суверенитетов, мои друзья, проживающие в прибалтийских республиках, стали для своей бывшей родины иностранцами. Странно, что писатель, пишущий на русском языке, живёт в суверенной Латвии или суверенной же Литве, имеет тамошнее гражданство (или негражданство, таковы факты, господа, факты), но при этом является, ощущает и считает себя русским писателем, поэтом.
Русская литература вначале волнами эмиграции, а затем не оставлением дома рассеялась по странам.

Марина Цветаева однажды заметила: «все поэты – жиды». Вот мы и переживаем своё рассеивание. А Сионом нашим стала поэзия. Настаёт ли время собирать камни? Молчит птица-тройка…

Конец 90-х годов XX века и начало XXI века породило феномен сетевой литературы. (Как нам известно, из курса русской литературы, на стыке веков и не то может происходить). Этот феномен ещё ждёт своего вдумчивого исследователя (интересная попытка осмысления предпринята, на мой взгляд, Вячеславом Харченко http://termitnik.ru/kritika/40/ ), но лишь за одно сетевую литературу надо благодарить: она взяла на себя труд познакомить, свести, не дать потеряться авторам, работающих едиными/разными творческими методами. И все происходило стремительно, не просто в то время, когда деревья были и т.д., а когда рваное одеяло литературы начало расползаться, а тиражи журналов, после блаженных перестроечных времён, сорвались в пике. Сетевая литература настолько быстро прошла своё взросление и развитие, что уже можно вспомнить Блока и «минуты роковые». Но главное она сделала. Она кого (увы) нивелировала, а кому и дала дальнейший толчок к развитию. Выступила инструментом естественного отбора. Так сказать: эволюция в действии. Поставьте памятник человеку, придумавшему Интернет. Он это, право, заслужил от благодарной русской литературы.

Все, что я сказал выше, понадобилось мне только для того, чтобы назвать имя человека, о чьих стихах я сегодня хочу говорить.
Владимир Таблер.
Родился Владимир в 1957 году в Березниках Пермской области. С 1972 года живет в Каунасе. До 1984 года печатался в республиканской и всесоюзной печати. С 1984 по 2002 практически не писал. Начал записывать стихи вновь с 2002 года. Если бы не Интернет, то я бы, возможно, никогда не узнал поэта Владимира Таблера. Его стихи сразу обратили на себя внимание, когда начали размещаться на сайте ТЕРМИТник поэзии. (http://termitnik.ru/author/tabler/) Позднее возникли авторские страницы в Живом Журнале:
http://tabler.livejournal.com/ http://tabler-stihi.livejournal.com/


На сегодняшний день Владимиром Таблером написана книга стихов, ждущая своего издания.
«По кончикам верб», «Плачуще дерево», «Молитва», «Когда оглянешься», « А дальше что?», «Только дорога», «Послесловие», «Ливень слепой», «К той реке», «Сим сообщаю»… Стихотворения книги собраны автором в циклы, и читать их предлагается именно в этой последовательности.

Стихи Владимира Таблера подкупают своей искренностью и лиричностью. В них нет «искристого» выверта для привлечения внимания, той мишуры, которой иной раз грешат многие пишущие, принимающие блеск самовара за блеск золота. Стихи ещё неизданной книги Таблера даже несут в себе ту традиционность, в лучшем смысле этого слова, которая и делает русскую поэзию именно русской поэзией, с вечными темами её лирики.

Золотая пыльца вербных почек легка и невесома, как наша жизнь, готовая оборваться в любую минуту. Всё движение первых стихотворений книги направлено на мысль о скоротечности нашего бытия, о жизни и любви, которая случилась. Владимир Таблер допускает даже неприкрытый эротизм в стихотворении «Весна наступила!» и делает это так тактично и так светло, что стихотворение читается как гимн любви. Человек для Владимира Таблера – вселенная и одновременно terra incognita.

И мы с тобой тоже, обнявшись, плывем,
вращаясь, как щепочки за кораблем...
По ложам измятым, над ложью и ржой
по мяте, сливаясь душою с душой...
По жилкам, ложбинкам, по родинкам всем.
Как раньше я жил-то, и был-то я чем?
Под пение птичьих альтов и виол -
по бархату дёсен, холмам альвеол.
По крови, раздевшись до самых сердец.
Над прахом империй и злых королевств.
И - сердцем по сердцу,
и - нервом о нерв,
по свету, по ветру, по кончикам верб...

Вселенной может являться и муравей с крошкой хлеба на хрупком хитоне, и капля воды, повисшая на ветке дерева. Возможно, это и есть главное в лирике – суметь увидеть и передать нам те чувственные движения, которые поднимут нашу душу ещё, хотя бы на миллиметр, к Богу. Стихотворение напоминает нам: человек создан по образу и подобию Творца и сам является Творцом.
Стихотворение «Прощёное воскресенье» (следующее по порядку расположения) затрагивает уже другую, но переплетающуюся с первой тему:

Я виноват. Я что-то повредил.
Своим телодвиженьем неуклюжим
я что-то поломал или нарушил-
баланс, ранжир, соотношенье сил.
Я виноват в убийстве муравьев .
Из-за несоразмерности огромной
я их давлю с привычкой многотонной,
не замечая гибнущих миров.
…………………………………………
Я виноват как индивид. Еще
я виноват как представитель вида,
что этим видом столькое убито —
навряд ли будет этот вид прощен.
Я виноват и сто, и сотни крат
в том, что убог, труслив, несовершенен.
Еще до совершения движенья
я знаю, что в нем буду виноват…
………………………………………………
Господь, что ты затеял надо мной?
Зачем в вину уводишь, словно в топи?
Скажи, Господь,коль я - твое подобье,
то как ты сам-то с этакой виной?..

Чувство вины, переполняющее лирического героя, здесь не нарочито. Поэт только облёк в слова то, что привычно называется совестью. Совесть – понятие сегодня начинающее расплываться. Примеров этому тьма. Но осталась традиция русского интеллигента быть больной совестью и царапать благодушие конформиста.

Владимиру Таблеру присуща самоирония. Но сквозь эту самоиронию свозит печаль.

Зое

Ты не корми меня этой лапшой-
"еще повезет" и про "небо в алмазах".
Я все понимаю. Я мальчик большой.
Я самая грустная лошадь в пампасах.
..........................................................
Или не лошадь?-
Плешивый койот...
Птица линялая с гузкой обвислой...
Знаешь сама ведь, что не повезет.
Бобик издох — и вся аста ла виста...
............................
Ты мои волосы гладишь ладонью.
Возле тебя я, как возле ручья
с самой живою и доброй водою.
Как меня любят и как я люблю...
Спрятались раки тоски под коряги.
Завтра посмотрим.
Сегодня я сплю -
самый счастливый карась в Титикаке.

Превращения героя здесь вершатся под женской рукой. Женщина – жизнь, хранительница дома, берегиня усмиряет дневные заботы, дарует отдых… Мир сужается до женской ладони, в которой искринкой лежит золотой, как пыльца вербы, карась.

Свою инаковость поэт остро чувствует: он не просто жираф, т.е. «то, чего быть никогда не может», а жираф на высочайших горных вершинах:

Одиноко мне в толпе,
как жирафу на Памире.
Я скучаю по тебе,
будто душу прищемили.

К пункту А из пункта Б,
жилки красные на карте -
моя кровь течет к тебе,
так и вытечет по капле.

Самоирония Таблера почти всегда решается через страдание. Это жираф уже не «изысканный», он экзот, истекающий кровью от разлуки с любимой.
Зооморфные превращения лирического героя, рассыпанные по книге его лирики, отсылают нас не только к «Метаморфозам», но одновременно подчёркивают противопоставление «поэт – толпа».
Эти мотивы в поэзии Владимира Таблера происходят на стыке двух внутренних конфликтов: лирическое переживание – действительный мир, поэт – другие и поэт – любимая. В любом случае здесь происходит столкновение двух миров, их переплетение, проникновение одного в другое, что и рождает поэзию.
Пространство движется в стихотворении к человеку, концентрируется на нём, погружается в частное. Но характерно, что в заключительном стихотворении цикла это же пространство развернётся, даст отсыл к тем мотивам, которые уже возникали, свяжет всё воедино. И стихотворение соберёт инструментовку в единый аккорд:

Мир для любви, для чуда. Пусть он таким и будет...

Я не буду останавливаться отдельно на теме музыкальности стихотворений Владимира Таблера, над их оркестровкой, занудливо разбирать ассонансы и аллитерации (имеющий уши да услышит), отмечу только, что многие стихотворения Владимира Таблера стали песнями, а некоторые изначально писались как песни. Стихи Таблера очень музыкальны. Их хочется петь. И повторять вслед за автором: мир создан для любви, для чуда…

Это мироощущение пронизывает все стихи каунасского поэта. Острое восприятие природы свойственно лирике, но как точно об этом говорит Владимир Таблер:

Поранюсь, порежусь
о сонный осот,
о раннюю свежесть,
о сини высот,
о сирый осинник,
о крылышки птах.
И вовсе не сильно,
но больно-то как...

Но именно эта боль живого мира позволяет поэту в полной мере почувствовать жизнь, принять всю её неоднозначность и сложность:

О воды, о стрежни,
о хвою в бору
поранюсь, порежусь...
запомню...
замру...
Порежь меня, поле
заросшей межой.
И больно...
И воля...
Живой я.
Живой

Так чувствовать мир может только большой лирический поэт или человек, проживший жизнь и обретший мудрость, даруемую очень долгой жизнью.

Одна моя прекрасная знакомая, когда ей было уже за восемьдесят, в последнюю осень своей жизни приехала к нам на дачу. За свою долгую жизнь она прошла и фашистский концлагерь и Гулаг. Честно прожила жизнь, подняла детей. Но, зная, что умирает, приехала прощаться, о чём по приезду сказала сразу и без всяких яких. Она сидела во дворе, перечитывала Бунина и глядела на сосны и небо. Пила чай. Ходила к Ладоге. Однажды сказала, что единственное, что ей жаль оставить, это вот эти сосны, эту воду, небо, траву… «Мне всегда казалось, что со временем острота моего восприятия действительности будет снижаться, я впаду в равнодушие и синильное слабоумие, но этого не произошло и уже не произойдёт. Если бы я могла только унести с собой хотя бы бледню тень того, что подарил мне Господь напоследок: тяжёлую ветку сосны после дождя, горячий песок, ветер этот, небо… Жаль будет всё это оставить и жаль, что я уже никогда (тебе ещё непонятно это, поверь мне), никогда, понимаешь, никогда больше не увижу всё это божье великолепие…»
Восприятие Владимиром Таблером природы сродни тому восприятию, с которым я тогда столкнулся. Моя прекрасная знакомая была поэтом, только стихов не писала. А Владимир Таблер смог облечь в слова ту боль от мира, которая всегда с нами.

Владимир Таблер оглядывается на свой путь. Имеет полное право хотя бы только потому, что вошёл в возраст зрелости, его перо обрело мастерство и ему есть что сказать читателю. Характерно, что в цикле «Когда оглянешься», доминирует определение «белый». Белый день, белый свет, белый снег…
Как и у Пастернака, мотив снега, метели у Таблера тесно переплетается и часто равен с мотивом одиночества, душевного дискомфорта, чувством тревоги. А вот преодоление этих тревоги и одиночества решается через изменение мира силами природы, сменой сезонов, явлением чуда человека. Примечательно в этой связи, что «белый» вначале превращается в «серый», а затем проявляются яркие краски и в цветопись поэта включаются «изумрудные кроны» и цветущая сирень. Т.е. «белый» в стихах Таблера прочно связан с тем ощущением тревоги творчества, свойственной многим лирикам. Вспомним: «Не знаю, что я буду петь, но только знаю: песня зреет…». А, может, я не прав и это прошлое седеет, уходит от нас.

Мне иногда кажется, что о чём бы не писал поэт, он всегда будет писать о времени. Лирика, как разговор о времени и человеке. У времени есть свои секреты и свои глубинные тайны, а поэты призваны в этот мир открыть другим то, что сокрыто от любопытных глаз. Время у Владимира Таблера приобретает свойство белого шума, в котором растворено всё, что составляет нашу жизнь. Его задача, с которой он без сомнения великолепно справляется, проявить своей лирикой нам то, что до этого было скрыто от наших глаз или прибывало в белом тумане.

Показалось примечательным, что в книге стихов Владимира Таблера неоднократно появляется мотив пешки. Ощущение мира, как игры, свойственно современному человеку играющему. Но в поэтике Таблера человек часто не свободен в правилах игры. Он их только обязан принимать. Над человеком простёрта огромная рука Рока, двигающая шахматные фигуры по доске мира. Этот мотив Рока, несвободы в своей воле, поднимает поэзию Таблера до истинных высоких трагедийных нот. Здесь происходит только движение вперёд. Но, стоит ли напоминать искушённому читателю, что пешке, которая дойдёт по определённой линии, суждено превращение? И если жизнь и мир – это игровое поле шахматной доски, то поэт Владимир Таблер далеко не пешка, а самодостаточная полная фигура, имеющая право двигаться как угодно…

В этом же цикле прорезается больная нотка, о которой я говорил в самом начале своих заметок:

А вот и дождь как раз.
Все точно по Гильену.
Ей- ей, начну сейчас
бодать башкою стену.

В морях живет треска,
плывет, куда попало.
А у меня тоска -
как рыба-прилипала.

Хоть существую вне
америк иль японий,
но все ж - в чужой стране,
как хрен среди бегоний.

Сижу невыездным
в европовом приямке,
мне глаз не выест дым,
что сладок и приятен...

Вода – река, море, океан, даже дождь в стихах Владимира Таблера служат некой границей, через которую лирический герой пытается дотянуться всем своим существом до людей. Возможно, здесь сказывается местожительство поэта, морской порт, тяжёлая река… И как реки впадают в моря, так и поэзия Владимира Таблера широко вливается в нашу жизнь. Таблер говорит об одиночестве, и текущая вода здесь часто служит не только метафорой вода – время, но и вода – граница, через которую так сложно дотянутся голосом до собрата. Тем более если эти голоса разделены государственными границами. Поэтому в стихах можно наблюдать исчезновение лирического героя в воде, возвращение его в стихию, из которой вышел людской род. Буквально растворение…
Это же растворение происходит и в другой стихии, имеющей полярный знак – небе. И, получается, что лирический герой Таблера живёт среди трёх стихий: на земле между небом и водой. Если бы был посмелее, то мог бы процитировать Бытие, стих 2. Этим Духом пронизано творчество Владимира Таблера.

Стихотворение, давшее название циклу «А дальше что?» заканчивается словами:

И набрести лососю
на роковую снасть.
Такое время осень –
спастись нельзя пропасть.

Элемент игры остаётся. Поставь читатель запятую сам. Я, разумеется, ставлю её после слова «спастись». Владимир Таблер спасся уже тем, что пишет прекрасную лирику. Его инструментарий – виртуозен. Россыпь метафор, рифмы, построение образов таковы, что лирику эту пьёшь, как родниковую воду. И всё это укладывается в строгую и элегантную форму.
Этот же вопрос, вынесенный в названии цикла, возникает ещё раз, уже в другом стихотворении («Благодарю твой промысел, Создатель!»):

Что дальше? Там, за разрушеньем плоти?
И как насчёт бессмертия души?..
Пройду свой путь и растворюсь в природе.
А что с душой моей – ты сам реши…

Стихотворение, чаще всего – молитва. Это в традиции русской лирики. (Как и богоборческие мотивы). Но здесь, смирение, неподкупное и чистое, тонкая лирика русского поэта – есть ответ на заданный вопрос.

Зачем ты, дорога? Куда? К кому?

Практически тот же вопрос.
Дальше – стихи и ширящаяся дорога к благодарному читателю, ценителю русской поэзии.

Ад для поэта – немота, впадение в приямок, корыто, из которого невозможно выбраться отсутствие диалога, оторванность от Родины…
Видимо от этой извечной боли, жажды собеседника хоть на пресловутой лестничной клетке, в стихах Владимира Таблера появляются «каверзы», «тмутараканный гимн», даже «SOS»… Отсюда вырастает тысячелетняя зима в удивительном по силе стихотворении «Письмо», цикла «Сим сообщаю».
Наша литература, явленная нам поэтами «нового зарубежья» – несомненно, явление. Она даёт не только высокие образцы гражданской лирики, но и образцы лирики «чистой», где центром является человек, переживающий личную трагедию, его тончайшие душевные движения в изменяющемся и часто очень жёстком мире. Сейчас же, на мой взгляд, ситуация с нашей литературой в бывших республиках Союза, сродни той, что была в начале 20-х – 30-х годах XX века, когда первая волна эмиграции накрыла Берлин, Париж и Прагу.
Луковичкой, которая вытаскивает человека из приямка, становится для Таблера поэзия, часть русской литературы, к которой он по полному праву принадлежит.


Лирика Владимира Таблера философская. В его стихах происходит не только осмысление дороги, пройденного пути, но и находят свои решения философские обобщения и вечные вопросы бытия, наблюдения за ростом души человека, что ставит эту лирику на высокий пьедестал большой русской литературы.

Октябрь. И вроде, все понятно...
Листва летит желта и ала.
И эти солнечные пятна,
разбросанные как попало...

В зените гуси говорили,
сносимы ветром поперечным,
о быстротечном счастье или
о чем-то медленном и вечном.

И прогудели, замолчали,
пропав в небесном купоросе.
А ты глoдай свои печали,
решай проклятые вопросы.

И слышать ты не перестанешь
вокруг летящую несущесть
от кратковременных пристанищ,
из сущности в иную сущность...

Стихотворения Владимира Таблера лирика тонкая, чистая, глубокая, которая приходит к тебе и остаётся с тобой уже навсегда. Невзирая ни на какие границы и расстояния.
Мне осталось только дождаться, надеюсь, скорого выхода этой, пока ещё не напечатанной, книги…

Сетевая литература дала возможность выйти в большую литературу многим именам, чьи стихи печатают наши журналы. Читая анонс новых стихов журнала «Знамя» на 2007 год, я увидел знакомые имена: Александр Анашкин, Глеб Бардодым, Игорь Караулов, Дмитрий Легеза, Глеб Михалёв, Вячеслав Харченко, Сергей Шестаков… Среди них имя Владимира Таблера. Всех этих поэтов открыла для меня именно сетевая литература. Честь ей и хвала.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив