СЛАВЕГ-3. ЗАВЕРШАЯ ТЕМУ XIV ВЕКА.

gunter_spb — 07.10.2010 Добил я наконец-то все эпизоды по 1307 году, все что не было освещено в "Посреднике" осветилось, так что получайте. Что было до этого - здесь или по тэгу "литература". На очепятки и ашипки не обращайте внимания - текст сырой, еще будет сто раз редактироваться.

И по названию тома-3. Итак в наличии:

- Нас-лед-ник.
- Пос-ред-ник

Вариант третьего "Стран-ник" не укладывается в размер. У кого какие мысли? Это должен быть синоним слова "путешественник", "путник". Кто предложит наиболее адекватный - тому ПСС. :)

Итак:
--------------------------------------------------------------------------------------
— До вечера заканчиваем дела в Ла-Рошели и завтра возвращаемся в Париж, — сказал Жан де Партене компаньону. — Ждать прибытия королевских легистов смысла нет, а инквизиция и без нас управится. Нанимать дормез или все-таки ты поедешь верхом? Обещаю не гнать.

— Никакого галопа, — скрепя сердце согласился аргус. — К рыси я приноровился, но галопом... Шею однажды сломаю!

— Договорились. К тому же быстро и не получится — де Бевера-старшего повезем в клетке, как Емельку Пугачева. Лишний козырь для короля и Ногарэ...

— Не боишься, что он расколется на следствии в Париже и расскажет, куда подевались командор Вилье и остальные?

— Он ничего толком не знает — в капитул не входил, о нашей роли в этой истории не догадывается. Так, шестерка. Но ради памяти Герарда Кларенского дело по убийствам на улице Боннель надо довести до конца — пускай преподобный на небесах порадуется.

— Ты же не веришь в Бога!

— Остается надеяться, что Он верит в меня. Галеры покинули гавань, пойдем домой. Кстати, возьмем с собой раба-мавра, Самира — он остался без хозяев, а нам еще пригодится. До возвращения в объективную реальность больше полутора месяцев, благородным мессирам без прислуги никак, кроме того Самир немой, что само по себе полезно для обеспечения конспирации.

— Куда его потом девать?

— Пристроим. Подарим капитану де Марсиньи например.

— Живой ведь человек! Как его можно просто «подарить»?

— Четырнадцатый век на дворе, здесь еще и не такое можно. Он раб и прекрасно осознает свой статус, не представляя себя в иной социальной роли. Бросим — уйдет нищенствовать и обязательно погибнет. Лучше добрые хозяева, чем голодное прозябание на улице...

* * *

К наступлению сумерек следующего дня скромный кортеж с королевским вымпелом на пике сержанта де Бара миновал Пуатье, Амбуаз, Онзен и Божанси, выйдя к предместьям Орлеана — столице одноименного графства, входящего в земли его величества. Ночевать расположились в замке, коннетабль не мог отказать представителю государя, тем более, что шевалье де Партене сразу потребовал дополнительную ночную охрану для схваченного злодея.

В Орлеане с храмовниками расправились не менее быстро и эффективно, чем в Париже и других крупных городах: полицейская акция по разгрому могучего Тампля была организована канцлером Ногарэ с невероятным профессионализмом. Глава правительства еще раз доказал, что Филипп Красивый может целиком и полностью на него положиться в любых, самых захватывающих политических авантюрах.

— В наши времена за такие подвиги навешивают орден, — давно стемнело, слегка подвыпившие Иван и Славик расположились на отдых в согреваемой открытым очагом комнате под крышей восточной башни Орлеанского замка короны. Из окон-бойниц тянуло сквозняком и влажностью, крепость прославящую Жанну д’Арк столетием позже стояла на берегу полноводной Луары. — Ногарэ и казначей Рено де Руа меня на руках носить должны! Такое пополнение в бюджет!

Славик исподлобья посмотрел на пергаменты, изучаемые Иваном. Трофеев было не так чтобы очень много, но каждый документ стоил безумных денег. Закладные на земли и недвижимость, под чье обеспечение взяты огромные кредиты, долговые расписки «на предъявителя» украшенные подписями крупных феодалов и церковных иерархов, сведения о депозитах в банках Ломабардии и Тосканы, аккредитивы Флоренции и Венеции. Много разного. За любую из этих бумаг не то что разбойник с большой дороги, но и благородный шевалье родную мать на скотобойню отправит.

— Поступим честно, — Ваня рассортировал пергаменты на две стопки. Та, что потолще была возвращена обратно в окованный стальными полосками дорожный сундучок. — Здесь миллион ливров с небольшим в общей сложности. Сомнительные векселя, которые возможно станут причиной судебных тяжб, оставляем королю и канцлеру — с ордой юристов и административным ресурсом Филипп Капетинг отобьет свою ренту без затруднений. А себе мы возьмем бумаги со стопроцентной гарантией.

— Сколько?

— Сказал же: делим честно. Четыреста двадцать тысяч нам, около шестисот — в казну. За четыреста тысяч сейчас можно приобрести приличное баронство на юге с замком, городком и десятком-другим деревень с холопами. Надежность абсолютная: эти векселя принадлежат самому богатому человеку Европы.

— Филиппу?

— Папе Римскому, дурень. Вернее, теперь Авиньонскому. Надо же, оказывается Апостольский престол ссужал деньги у своих подчиненных-тамплиеров — войны в Италии, накладные расходы, задолженность по торговым операциям... Векселя таких серьезных корпораций как Барди и Перуцци — они обанкротятся ближе к концу столетия, вызвав общеевропейский дефолт почище финансового кризиса в нашем объективном времени, однако в настоящий момент могут быть крайне полезны. Для будущих инвестиций.

— Ох, погорим...

— Исключено. Мы знаем, куда и в какое время вкладывать деньги. А они — рискуют, дрейфуя в неспокойном море средневекового бизнеса. Отставить уныние! Положись на меня: кажется я тебя ни разу не подводил. Убить хотел разочек, случилось такое, но не подводил. Раз ты остался жив, запомни навечно: опереться на мое плечо можно всегда и в любой ситуации. Я жду от тебя того же.

* * *

Веселый город Париж встретил легким морозцем, тысячами белых дымков, поднимавшихся над черепичными крышами и ярким солнцем. Наилучшая погода для поздней осени. Шумела Гревская гавань — ледостава на Сене ждали вскорости, надо успеть доставить в столицу припасы и заказанные товары, — на дровяных складах что сразу за Турнельскими воротами громоздились штабеля бревен, которые к весне сгинут в бесчисленных печах и каминах города.

Возле площади Мобер Университетской стороны мимы давали представление — сюжет оказался стар как мир: обманутый муж, неверная жена и распутный монах. Сорбонские школяры хохотали в голос, кидая на деревянный помост медные монетки, а проходившие мимо клирики в черных рясах изображали на физиономиях невинно-постные выражения, что явно свидетельствовало о их поголовной виновности в грехах, обличаемых автором пьесы.

Вот и отель августинцев под Нельской башней — дом, ставший почти привычным и родным. Узрев прежних постояльцев медведеподобный помощник келаря, брат Клементин, озарился приветливой улыбкой, известил, что комнаты не заняты и тотчас получил плату вперед. Немого сарацина оглядел с подозрением, но возражать против его присутствия не решился — гости платят щедро, а если обидишь слугу, обидишь и господина. Негоже так поступать с щедрыми жертвователями обители.

— Отдыхайте, — распорядился Иван. — Покажи Самиру где кухня, чтобы к моему возвращению принес горячий обед. А я сначала в инквизицию, потом забегу к Гуго де Кастро с новостями... Визит к важным особам отложим на завтра, сначала отдохнем и отмоемся с дороги — знаю неподалеку прекрасную общественную баню с отделением для благородного сословия.

— Только без излишеств, — заметил Славик, зная, что в нынешнем Париже слово «баня» прочно ассоциировалось с домом свиданий и распутными девками. Столько веков прошло, а ничего не меняется! — Прививки прививками, а подцепить что-нибудь нехорошее...

— Ты за кого меня принимаешь? Обычная баня, где моются, и ничего больше! К здешним мамзелькам я подойду только в костюме полной биологической защиты, предварительно сыпанув на них дустом и негашеной известью!.. Дай мавру один тюфяк и одеяло, пусть спит на сундуках в большой комнате.

Как и ожидал шевалье де Партене место безвременно почившего Герарда из Кларено занял брат Арнальд Геттингенский — бывший секретарь Священного Трибунала. Особых талантов следователя за ним не замечалось, зато усердия было хоть отбавляй. Герард брал интеллектом и безупречной логикой, Арнальд же предпочитал проверенные методы — допрос с пристрастием, юридические ловушки и взаимное стукачество. Впрочем, на дознании по делу Тампля ничего другого и не требовалось: признание — мать всех доказательств, а выбивать признания в Сен-Жан-ан-Грев умели.

— Дело Бевера? — пожилой доминиканец поначалу не сразу осмыслил, о чем толкует брат-мирянин сообщества Головы Иоанна Крестителя, помощников Трибунала не имеющих священнического сана. Затем сообразил. Перекрестился. — Значит, вы схватили сообщника?

— Более того, преподобный — он рыцарь Храма, это значится в показаниях свидетелей, королевских сержантов и капитана службы прево. Он не мог не знать о том, что происходило в доме, на улице Боннель. С радостью передаю его в руки Sanctum Officium, телега с клеткой ждет во дворе под охраной лотарингских латников...

— Прекрасно, — Арнальд потер руки. Стрельнул взглядом на господина де Партене, вздохнул, извлек из шкатулки матерчатый кошель. Протянул. — Вознаграждение, мессир. Как и полагается, пять ливров серебром.

Иван не стал отказываться — бескорыстие в отношениях со Святейшей инквизицией выглядит подозрительно, братья-миряне трудятся не только за идею, но и за деньги. Придется отдать Альфриду де Бару, пускай разделит между своими дуболомами, заслужили — лишних вопросов не задавали, приказы исполняли беспрекословно и раздумывать над ними не привыкли. Пускай начальство думает, наше дело — меч да копье.

Отчета о событиях в Ла-Рошели инквизитор не потребовал, не то позабыл, не то попросту не интересовался — у самого забот выше головы. С тем раскланялись. Иван, не без удовольствия понаблюдав, как дюжие братья-доминиканцы увлекли Фюстеля де Бевера к лестнице в подвал решил, что зло наказано, забрался в седло, подтолкнул своего фландрийского жеребца шпорами и выехав на берег реки направился к крепости Гран-Шатле — резиденции прево и судебной власти Парижа, где следовало отыскать сержанта де Кастро, теперь возглавлявшего медиаторов корпорации...

* * *

— Недурно, весьма недурно сударь, — одобрительно сказал Гийом де Ногарэ, хранитель печати и канцлер королевства Франция. — Ангерран, взгляните...

Кроме всемогущего премьера и Жана де Партене в кабинете замка Консьержери находился располневший с возрастом господин в мехах и синей с золотом парче — коадъютор, он же министр финансов Ангерран де Мариньи, человек больших талантов, может быть немножко коррупционер, мздоимец и карьерист, но в целом весьма успешный управленец, сумевший стабилизировать французскую валюту и стать одним из самых близких помощников короля. Выглядит человеком малоподвижным, с присущей всем толстякам ленцой и флегматичностью, но смотрит умно и остро — такому выжиге зицпредседатель Фунт палец в рот точно бы не положил.

Мариньи неторопливо ознакомился с пергаментами, некоторые откладывал в сторону, хмыкал, что-то беззвучно шептал под нос. Ну чисто ганзейский купец с картины Ганса Гольбейна.

— Вы правы, дорогой Гийом, — с непривычной для официальной обстановки фамильярностью сказал коадъютор. Улыбнулся, деликатно зевнул, прикрыв рот пухлым кулачком. И вдруг резко, с неожиданном напором, рявкнул на мессира де Партене: — Сколько вы взяли себе? Отвечайте!

Два серых нормандских глаза как сверла. Небось более впечатлительных визитеров одним взглядом в обморок роняет.

— Вот, сударь, — Партене не смутившись извлек из разреза рукава колета два векселя. Положил на канцлерский стол.

— Вы понимаете, что украли это у короля? — еще более повысил голос Мариньи. — Это плаха, мессир!

— Как будет угодно вашей светлости.

— Он не боится, Ангерран, вы же видите, — фыркнул внимательно наблюдавший за сценой Ги де Норарэ. — Оставьте, стяжательство — смертный грех, равно и гневливость... Сколько там? Расписки на семнадцать тысяч ливров? Берите, сударь. Только ничего более не просите.

— Ваша щедрость не...

— Помолчите. Вы поступили неразумно. Вовсе не потому, что решили утаить векселя, на месте небогатого дворянина я поступил бы так же. В молодости. Вы попросту ничего по ним не получите — король своим ордонансом запрещает вывозить из страны золото, а бумаги принадлежат дому Аччаюоли нарушившему указ, их активы подлежат проскрипции на всей территории Франции. Предъявив векселя за пределами страны вы, Партене, тем более останетесь ни с чем — вас попросту прирежут как француза... В вашем лице отомстят мне, как грабителю без чести и совести, положившему начало разорению семейного предприятия сеньоров Аччаюоли. Понимаете?

— И этот человек говорил про стяжательство? — Мариньи неожиданно весело подмигнул, мгновенно сменив маску «злого» толстяка на толстяка «доброго». — Действительно, не будем настаивать — Жан де Партене проявил исключительное рвение... Значит, документы были обнаружены при обыске в командорстве храмовников Ла-Рошели?

— Да, ваша светлость.

— Протоколы инквизиции и описи это подтверждают?

— Совершенно верно, ваша светлость.

— Вы понимаете, что ваши слова будут проверены?

— Безусловно, ваша светлость.

— И зачем же в таком случае вы решили утаить часть... Собственности короля? — хищно усмехнулся Мариньи.

— Знал, что вопрос о том, сколько я взял себе непременно будет задан.

— Каково, а? — коадъютор расхохотался. Закашлялся. Схватил стаканчик с вином, отхлебнул. Снова прыснул, закапав красным туреннским вином ковер. — Изумительная наглость! Далеко пойдете, шевалье! Ногарэ, вы заметили? Но все-таки шестьсот тысяч ливров! Наградите его, черт возьми!

— За вами будут присматривать, — бесстрастно проговорил канцлер, обращаясь к Жану де Партене. — Если вы неожиданно без меры разбогатеете и удерете из Франции — мне дадут знать, и тогда я найду вас даже в Индии или Катае. Обещаю, а обещания я держу...

— Не сомневаюсь, ваша светлость.

— Вот и чудесно. Два вопроса. Останетесь ли вы, господин де Партене, трудиться под моим покровительством? В числе людей, преданных королю?

— Ответ очевиден, сударь. Остаюсь.

— Я так и знал. Дальнейшие распоряжения вы получите своевременно. Второй вопрос: что вы хотите за свою преданность? Только умоляю, без пошлостей. Слова о том, что «мне дороги лишь ваша милость и расположение» я слышу каждый день. И меня тянет от них блевать.

«Вот видно, что плебей, — подумал Иван. — Но как хорош, а? Ни одного ненужного слова, говорит прямо и без обиняков. Извольте!»

— Титул, ваша светлость. И достаточно золота, чтобы поддерживать status quo titularis.

— Насколько я помню, вы младший ненаследный сын рыцаря Журдена де Партене, павшего при Куртре?

«Да, память у Ногарэ что надо...»

— Истинно, ваша светлость.

— Я знал Журдена де Партене. И обоих его сыновей. Старший, Бертран, сейчас в Англии. Младший, Жан, скончался от оспы в Марселе пять лет назад, — не меняя спокойного тона сказал канцлер. — Кроме того, он был худощав, светловолос и чудовищно шепелявил. Вы самозванец. Но судя по редкой для нашего дворянства образованности, хитрости и начитанности, вы происходите из знатного рода, этого не отнять — видна кровь... Не могу понять одного — что за изредка появляющийся акцент? Не германский, не испанский, не польский, не греческий и уж тем более не итальянский. Откуда вы, сударь?

«Попался! Всё или ничего! Правда обезоруживает — попробую!»

— Я не уверен, что эти названия вам что-нибудь скажут. Novgorod? Kiev? Vladimir?

— Достаточно. Я понял. Королева Анна, дочь великого герцога Ярислейва Киевского, супруга короля Генриха Первого и основательница монастыря Сенлис... Прапрабабка его величества Филиппа, да? — канцлер выдержал паузу. — Не люблю чужие тайны, сударь. Вашу оставлю при вас. Решено, вы останетесь Жаном де Партене. Французом. А теперь я исполню вашу просьбу.

Гийом де Ногарэ протянул руку к серебряному с золотыми накладками в виде королевских лилий тубусу, отвинтил крышечку, выбрал из нескольких подписанных монархом жалованных грамот одну, на баронский титул. Вписал имя.

— Примите. И вот это тоже, — вместе со свитком в ладонь Ивана перекочевал тяжеленький мешочек с развязанной горловиной. Полновесные венецианские цехины, золото. — Теперь вы настоящий подданный династии Капетингов. Я сказал, что не люблю чужие тайны, но люблю интересные загадки. Не обижайтесь, если однажды вашу загадку я разгадаю. За вами пошлют в аббатство августинцев, когда придет время. Более не задерживаю.

... — Гийом, но зачем? — изумленно сказал коадъютор, когда шевалье де Партене вышел из кабинета второго этажа самого блистательного замка средневековой Европы. — Что ты в нем нашел? Он лгал с самого начала!

— Лгал, но не во вред, — Ногарэ коснулся пальцами кипы долговых обязательств. — Я не понимаю, с чем, вернее — с кем столкнулся. И куда ведет эта нить. Рано или поздно увидим. Загадка, как и было сказано.

— Не стоит пытаться объяснить сложной интригой события, вполне объясняемые банальным идиотизмом! Беглый дворянин из какого-то русского герцогства, изгнанный за прегрешения или измену, представившийся французским рыцарем!..

— Любезный Ангерран, оставьте мне этот казус, а себе возьмите шестьсот тысяч ливров, валяющиеся на столе. Доложите королю.

* * *

Впредь Жан де Партене и канцлер Франции никогда не встречались. Загадка осталась неразгаданной.

В январе 2010 года в древнюю часовню замка Марсильяк, что в Камарге, вошел хорошо одетый молодой человек.

Постоял у надгробной плиты с полустертой надписью «Guillaume de Nogaret. Conseiller du Roi».

Положил на могилу шесть белых гвоздик. Затеплил свечку. Оставил записку для кюре — помолиться за упокой души раба Божьего Гийома и пожертвование на храм, купюру в 500 евро.

Затем вернулся к воротам замка-музея, сел в ожидавшее такси и приказал ехать в аэропорт Марселя.

* * *

— Мечта всей жизни, а? Ты только посмотри! — довольный, будто заваливший лося матерый волк, Иван уселся на краю постели беспощадно разбуженного Славика. Сунул в руки пергамент.

— Сколько сейчас времени?

— За полдень перевалило, ты дрыхнешь вторые сутки подряд! Эй, Самир!

Мавр появился у дверей. Глянул вопросительно.

— Смешай вино с водой и дай господину!

Безъязыкий кивнул и исчез. Хозяин, зовущийся Стефаном Ласкарисом, и впрямь изволил почивать со вчерашнего дня — просыпался дважды, чтобы справить малую нужду да пожевать теплого пшеничного хлеба с телятиной в желе, после чего снова заваливался на огромное ложе и кутался в меховое одеяло. Двухдневный конный переход от Ла-Рошели до Парижа Стефана утомил несказанно.

— Что это такое? — Славик мутно разглядывал солидный документ с выведенным умелым монахом-рисовальщиком гербом августейшего дома Капетингов и оттисками печатей на драгоценном синем сургуче. — Еще один вексель стырил?

— Хам, быдло и смерд! Ты сейчас удостоен беседой не просто с Жаном де Партене, но с его милостью бароном де Фременкур!

— Чего?

— Фременкур — это городок к северо-востоку от Парижа, — снисходительно пояснил Ваня. — Точнее, городок образуется веком-другим позже, сейчас это просто замок и ленная территория в домене короля. Без своего хозяина — род вымер, Филипп владеет правом даровать титул! Вот он и дарован!

— Охренеть, — заключил Славик, уяснив, что компаньон опять ухитрился или потешить свою гордыню, или просто реализовать детские желания быть не просто крутым парнем (в Ивановской крутости и так сомнений нет), а еще и крутым со справкой. — Что теперь?

— Хлебни, освежает, — Самир, как и положено выдрессированному тамплиерами слуге, втихую материализовался из ничего, подал бронзовый кубок в коем были намешаны сладкое провансальское, кипяченая вода охлажденная на монастырском леднике, отвар мяты и ложка меда. Местный напиток-энергетик, почище любого «Ягуара» — вкусно, полезно и никакой вредной химии. — Одевайся. Программа такая: сначала ты покушаешь, потом займемся инвестициями в местный бизнес. Ради солидности забежал в швейную лавку рядом с Сен-Андре, заказал котту с фамильным гербом!

— Гербом? — спросонья аргус соображал исключительно туго.

— Итальянским торгашам будет куда приятнее общаться с настоящим бароном, чем просто человеком с улицы, пускай и дворянином. Скорняк обещал изготовить требуемое за час. Герб старинный, с одной фигурой — золотая сломанная стрела в лазурном щите, цвета ну прямо королевские.

Погоди! — взмолился Славик. — Почему ты стал бароном? Как?

— Удостоится милости канцлера Франции. За честность, ага... Потом расскажу.

Решили прогуляться пешочком — до острова Ситэ и моста Менял рукой подать, незачем седлать лошадей. Осчастливили визитом скорняка и впрямь выполнившего работу в рекордно короткий срок — теперь господин Жан де Партене напоминал персону из монаршей свиты: шитье золотой нитью, поверх перевязь с клинком, шаперон черного бархата с брошью и падающим на плечи шарфом. Красотища!

— Выдам тебя за оруженосца, — сказал Иван. — И не забудь прописную истину: подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и глуповатый, дабы разумением своим не смущать начальство. Макаронники обязаны поверить, что я дворянин не просто обеспеченный, а богат до полнейшей непристойности. Только тогда они начнут меня уважать — в Италии этого века все решают деньги и только отчасти знатность происхождения... Не просто деньги, а огромные деньги.

Мост Менял, еще известный как Grand Pont, соединял правобережную часть Парижа и Ситэ — кратчайший путь между резиденцией Консьержери и угрожающе-хмурой громадой цитадели Гран-Шатле. Привычное слово «мост» применительно к этому грандиозному сооружению звучало сущим эвфемизмом: Grand Pont настолько плотно застроен зданиями, что увидеть мутный поток Сены можно было только из окон, выходивших на реку. Больше сотни домов, лавочек, мастерских, собственная мельница возле центральной опоры — немаленький городской квартал!

Именно на мосту Менял, писатель Патрик Зюскинд поселит парфюмера Бальдини и его странного ученика Жана-Батиста Гренуя, но создатели удивительных ароматов обоснуются тут лишь четыреста лет спустя, в галантном XVIII веке, а ныне мост является финансовым центром столицы. Иван фыркнул, увидев, что хорошо знакомая ему меняльная контора тамплиеров уже сменила вывеску: новым владельцем стал некий Алонсо Сан-Романо, ювелир из Наварры. Недвижимость оставалась пустующей всего две недели.

...Этот герб ныне был известен всей Европе: пять червленых ромбов расположенных по диагонали в золотом гербовом щите, поддерживаемом двумя орлами: родовая эмблема Бартоло Барди, итальянца основавшего крупнейшую транснациональную корпорацию своего времени с филиалами от Лондона и Севильи до Константинополя и Родоса.

— Нам сюда, — Иван указал на покрытую изящной резьбой дверь под гербом. — замечу, что мы обязаны появлением «Божественной комедии» Данте Алигьери в том числе и фамилии Барди — скончавшаяся пятнадцать лет назад жена главы дома, сеньора Беатриче Барди, в девичестве Портинари, та самая прекрасная Беатриче, которой великий флорентиец посвятил поэму... Когда у тебя золота с избытком, почему не меценатствовать и не поддерживать людей искусства? Идем.

«Офис» банкиры оформили с апеннинской пышностью, никакого стеснения или глупых комплексов. Если подсвечники, то серебряные, если кресла — так обязательно ливанского кедра. Окна забраны цветными витражами: такую роскошь не всякое аббатство позволить может. Пахнет благовониями и корицей. На представительские расходы Барди не скупились: необходимо поразить воображение потенциального клиента и уверить его в абсолютной надежности предприятия!

Гостей встретили двое клерков — солидный господин в возрасте и шустрый молодой итальянец. Последний, мурлыча и сочась елеем, незамедлительно завел сладкие речи о том, как распрекрасно, что такой знатный господин и благородный рыцарь решил прибегнуть к услугам самого известного в католическом мире торгового дома! Займы под любое обеспечение, в золоте, серебре или товарах — к примеру, в специях!

— Мне не нужен займ, — высокомерно бросил господин де Партене, останавливая поток словесной амброзии. — Вклад.

— Только от тысячи ливров, — расплылся в любезнейшей улыбке чернявый, но по скептическому взгляду было видно, что столь колоссальная сумма призвана лишь отпугнуть его баронскую милость. Видать привык, что французское дворянство в большинстве — нищеброды, голь, бось и рвань, за исключением невеликой прослойки крупных феодалов и церковных иерархов. Все правильно: провинциальные бароны в руках никогда больше сотни золотых ливров и не держали.

Однако, тут случай особый.

Пожилой, услышав о предполагаемой сделке, вначале ушам своим не поверил и решил, что его милость изволят шутить. Сколько-сколько? Сто двадцать тысяч? Я не ослышался?

Не ослышались.

В таком случае не соблаговолит ли благородный шевалье вместе с оруженосцем подняться в мои личные покои на втором этаже? Чтобы обсудить дело в тишине кабинета? Амадео, провансальского вина господам!

Шевалье соблаговолил.

Переговоры высоких сторон продолжались два с половиной часа, а когда договор был скреплен подписями, глаза у мэтра Леандро Барди, главы парижского представительства и двоюродного племянника дона Бартоло, были совершенно шалые — за многие годы трудов на банкирском поприще он всякое видывал, но чтобы такое?.. Никаких сомнений, эти молодые люди знаются с дьяволом, иначе как объяснить их престранные требования и желания?

— Полагаю, вас не должны заботить наши отношения с силами потусторонними, — усмехнулся господин де Партене, отвечая на полушутливое-полусерьезное замечание мэтра. — О многих богатых людях поговаривают, будто они продали душу Люциферу, но вы-то, мэтр, должны знать, что это не так. В конце концов, это моя собственная душа, справедливо? Я же предлагаю вам золото, которое, как известно, не пахнет ничем, включая серу преисподней.

— Оставим сей разговор, — сеньор Леандро перекрестился и поцеловал перстень с изображением Мадонны. — Соглашение принято, теперь ничего не изменишь. Но... Никто прежде не предлагал семье Барди вести совместные дела с расчетом на полстолетия вперед!

— Всё однажды случается впервые, — философски заключил барон де Фременкур. — Надеюсь, мои рекомендации будут исполнены в точности.

— Слово Барди, ваша милость. А оно дорого стоит.

Необычные визитеры отбыли восвояси, а банкир заново перечитал подробнейший контракт, написанный на трех листах лучшего пергамента. Нечто умопомрачительное! К примеру вот такой пункт: «1367 год по Рождеству Христову, весна. Передать две трети средств на поддержку ткацкого предприятия Ганса Фуггера, что в городе Аугсбург, герцогство Швабия». Или еще чище: «1348 и 1349 годы. Скупать все ленные владения, освободившиеся по смерти хозяев в Бургундии, Италии, Германии и Провансе. Спустя пять лет перепродать по тройной цене».

Неслыханно!

Но договор есть договор. Долговые расписки Апостольского престола, Святейшего папы и Римской курии будут использованы как и предписывается.

... — Да ничего особенного, — объяснял Иван Славику, на обратной дороге к монастырю августинцев. — В сорок восьмом году в Европе начнется эпидемия бубонной чумы — знаменитая «черная смерть» выкосит едва не половину населения материка. Потери среди дворянства будут не меньшими, чем у плебса, освободится множество поместий, их начнут распродавать по бросовым ценам. Чем не гешефт? Когда солнце семей Барди и Перуции зайдет, им на смену явятся могучие Фуггеры, которых надо обязательно поддержать на ранних этапах создания предприятия и посоветовать вложиться в добычу меди и серебра в Тироле и Венгрии... Усек, каков план? После Фуггеров можно развернуться более глобально — например Ост-Индская компания, финансирование экспедиции Кортеса, вывод средств из Византии перед падением Константинополя и так далее. Это уже мои заботы — техническая часть проекта висит на моей совести.

— Что-то я не уверен в успехе.

— Риск, безусловно, велик. Класть все яйца в одну корзину мы не станем: сто с лишним тысяч оставим Барди, столько же вложим в нарождающуюся Ганзу — город Любек скоро станет первейшим торговым центром Европы! — кастильским и арагонским купцам намекнем, что Реконкиста завершается, а это новые земли и рудники Иберии, использовавшиеся еще при Цезаре... Вряд ли генуэзец Кристобаль Колон будет догадываться, что его экспедицию в Новый Свет отчасти проспонсируют из фондов, вывезенных командором де Вилье из замка Тампль. Главное, чтобы цепочка не оборвалась вплоть до двадцать первого века — «червоточин» более чем достаточно и я умею ими пользоваться. Не унывай, заброска скоро закончится — откроется «окно» и мы вернемся в родную эпоху, а дальше... Дальше как Бог даст и как кривая вывезет!

— Одно беспокоит: как мы отчитаемся перед Домиником Жоффром? Он нас с кишками съест за провал операции!

— А кто сказал, будто операция провалена? — Иван лукаво покосился на Славика. — Жерар де Вилье сообщил мне, где спрятана часть сокровищ — золото в слитках. Пиренеи, пещера неподалеку от местечка Ренн-ле-Шато, которую не отыщет никто и никогда. За исключением одного посвященного — меня. Часть выкупа за жизни уцелевших храмовников. Через семьсот три года мы порадуем старика полутонной драгмета, он успокоится и простит. Книжек редких ему привезем — библиотеку Храма пограбили знатно.

— Твоими бы устами...

Над Парижем плыл низкий звон колоколов — на башнях недостроенного Нотр-Дам, в аббатстве Сен-Жермен и десятках других церквей отбивали время вечерни. Франция провожала еще один день беспокойного XIV века и шла в будущее — к Столетней войне, чудовищной катастрофе «черной смерти», подвигам Орлеанской девы и Бертрана Дюгеклена, к гугенотским войнам и Анри Наваррскому, к Республике, обеим Империям и снова Республике, фундамент которых закладывался прямо сейчас, в эпоху осененную лазурным знаменем с золотыми лилиями угасающей династии Капетингов.

Вскоре проклятие магистра тамплиеров Жака де Моле исполнится: этот мир покинут Филипп Красивый, Ги де Ногарэ и папа Климент, королевство обрушится в пропасть несчитанных бедствий и едва не погибнет, но произойдет это не сейчас. Сейчас благочестивые прихожане мирно шли к мессе, уверенные в грядущем счастливом дне и расположении Небес к прекрасной Франции...

* * *

— Конечно, все устали, — благодушно гудел Ваня, поглядывая в иллюминатор крошечного джета. Под брюхом самолета плыла холмистая травяная равнина с редкими купами деревьев. — Мы пересекли воздушную границу ЮАР, сядем в Йоханнесбурге минут через сорок. Знаете что? Вспомним народную мудрость: тише едешь, дальше будешь. Остановимся в городе на сутки — дадим отдохнуть экипажу и сами разомнемся. Попрошу капитана связаться с представительством «Интерлюфта», пускай обеспечат номер в хорошей гостинице. А уж завтра отправимся на полюс?

— Полюс? — переспросила Алёна. — Я была уверена, что станция «Номайер» расположена ближе к побережью.

— Это в переносном смысле. «Hawker» доставит нас на чилийскую базу и сразу улетит в Йоханнесбург, дожидаться обратного рейса — погодные условия не позволяют ставить этот аэроплан на длительную стоянку в Антарктиде, так будет надежнее.

— Длительная стоянка, — повторил Славик, пробуя эти слова на вкус. — Ты меня пугаешь. У меня, вообрази, нет никакого желания зимовать вместе с пингвинами! Сколько мы там пробудем?

— Дня три, пока знающие люди не организуют встречу с... С теми, кто знает о «червоточинах» несколько побольше всех нас вместе взятых. Край — неделя. Что ты куксишься? Другой бы на твоем месте только радовался — ничего себе, скататься в настоящую Антарктику!

— Я радуюсь.

— Это прекрасно заметно по похоронному выражению на твоем лице. Что опять не так? Отчего вселенская скорбь?

— Ты точно знаешь, к кому и зачем мы едем?

— Не знаю, но догадываюсь. Делиться догадками не намерен, иначе ты отдерешь от кресла ремень безопасности и повесишься в сортире. Причем нам с Алёной Дмитриевной затем придется выплачивать авиакомпании компенсацию за моральный ущерб и репатриировать труп в Россию.

— Ваня, перестаньте троллить Славика, — громко фыркнула филологесса. — Я понимаю его сомнения, самой чуточку не по себе, но во-первых барон фон Фальц-Фейн в гостях у этих господ бывал неоднократно и остался живым-невредимым, а во-вторых обожаемый премьер мог придумать другой способ избавиться от нашей теплой компании. Менее экзотический. Тома Клэнси не читали? Ассортимент богатейший: автокатастрофа, несчастный случай, киллер в подъезде...

Славик ненамеренно перехватил взгляд Ивана, которым тот одарил Алёну после слов о киллере — холодный-прехолодный, тяжелый, плохой. Господи, неужели и Гончаров пал жертвой «своей игры»? Да нет же, быть не может — мы тогда о существовании друг друга и не подозревали! Или я один не подозревал?

— Премьеру мы нужны, — медленно сказал Ваня. — Он ясно дал понять. Любезному отечеству достался такой лакомый кусочек и на халяву!.. Сердце мне отчего-то вещует, будто Сам пытается через наше посредничество навести утерянные контакты в Антарктиде...

— Контакты? — Славик хлопнул себя ладонью по лбу. — С кем?! Ассоциация любителей морских львов? Общество защиты касаток? Лига ценителей подледного дайвинга? Проще к Чилингарову было обратиться! Ну не верю я в ваши эзотерические и конспирологические построения! Не ве-рю! Не бывает такого! А если бы было — об этом писала вся желтая пресса мира!

— Она и пишет, — пожал плечами Иван. — Отличное прикрытие по-моему. Статья в лондонской «Sun» по теме любому разумному человеку даст понять: это лажа, гонево и бред ополоумевшей журналистской борзоты, предназначенный для скучающих домохозяек. Доходчиво объяснил?

— Вполне...

— Поэтому заканчивай без толку шевелить извилинами и возьми конфетку — снижаемся, уши закладывает... Сами все увидим! И собственными ручками пощупаем!

Капитан включил громкую связь — ожили невидимые динамики в салоне. Господа, уважаемая фройлен, к сожалению международный аэропорт Йоханнесбурга сможет принять нас только через час, разгар дня, большая очередь на посадку. Горючее на исходе, поэтому борт перенаправлен на «Grand Central» в Преторию. Вас обязательно встретит сотрудник компании «Интерлюфт». Пристегнитесь, мы выходим на глиссаду.

«Hawker» заложил крутой вираж, изменив направление к северо-востоку. Справа по борту раскинулась панорама огромного города — Йоханнесбург, жемчужина Африки.

— Такую страну загубили, — с сожалением сказал Иван, непонятно к кому обращаясь. — Изумительные перспективы были — региональная супердержава, свое ядерное оружие, независимая политика... А теперь что? Сплошные вувузелы? Тьфу!

— Ты о чем? — отозвался Славик.

— Южная Африка при белых людях. Страна мечты, идеальное государство, павшее первой жертвой политкорректности. У нас в Иностранном легионе было несколько буров из ЮАР — выпусти этих парней на Гитлера, никакого второго Белорусского фронта не нужно, порвали бы голыми руками. Здесь они теперь не нужны, как и я оказался не нужен в нынешней русской армии... Лучше уж сам по себе.

— Какое тебе дело до каких-то буров?

— Судьба одинаковая. Мы никому не нужны кроме себя и своих друзей...

Сохранено