Романовский о Пушкине

texasec — 02.12.2016 Читая то, что сейчас пишут в России о Пушкине, причем не клоунские «официальные» СМИ, а маргиналы, претендующие на хороший вкус, я кривлюсь и раздражаюсь, мне и противно, и грустно, и досадно.

Цитат из Пушкина я приводить здесь не буду, потому что стихи ни на экране, ни на бумаге сегодня никто не понимает. (Более того, с голоса тоже никто не понимает. Русская манера кривляться при чтении стихов - что в дружеской тусовке, что с «профессиональной» сцены - наводит на мысль, что в России никто сегодня не понимает, что такое стихи вообще, и зачем они нужны. Я сделал несколько роликов на эту тему, где показал, как можно и должно читать стихи, но особой популярности ролики эти не снискали - их просто не поняли. Более того, умный человек, к стихам более или менее равнодушный, мне подсказал, что принятая в России манера читать стихи - традиция, и традиция давняя, и чтение стихов человеческим, а не марсианским, тоном - просто НЕ ВОСПРИНИМАЕТСЯ ...)

Пардон, пардон, то бишь - человеческим голосом не воспринимается. А ежели кривляться при чтении, как это все и делают, завывать? ТОЖЕ не воспринимается. Цирковой номер. Человек завывает и кривляется, и вот что-то в рифму, ага, это стихи.

Восприятие стихов сегодня - утерянный навык. Завидя стихи на бумаге или на экране, или услышав их, человек что-то такое переключает в своем мозгу, реле какое-то, возникает реакция отторжения, и мысли типа «А, стихи ... скучно ... надо потерпеть ... » Меняет волну.

Меж тем волна эта - именно и есть та самая волна, через которую в душу попадает и литература, и изобразительное искусство, и архитектура, и музыка. Только настроившись на эту волну человек может оценить величие океана, гор, горных озер, рассветного неба, и, да, молиться или беседовать с Богом. Есть предметы и помещения, помогающие на эту волну настроиться. Дом Божий, церковь - вот, к примеру, такое помещение. Ежели вы походите по сегодняшней Европе, увидите стоящие пустыми церкви. Это не потому, что исчезла потребность собираться втроем и в большем количестве во имя Спасителя. А от дурного, совершенно безосновательного чванства. В больших городах в церкви заходят туристы. В России в церкви заходят - ну понятно ... комсомольцы и комсомолки ... так мне объяснили, и я живо себе представил. Ура и да здравствует, только с другой символикой. В Америке в церкви заходят ... хмм ... глубинка в них заходит. В больших городах - тоже, что в Европе, и, да, туристы наличествуют.



Пушкин «известен» сегодня тем, что он великий русский поэт. Официальные СМИ объясняют, что этим нужно гордиться, и иногда какие-то строчки цитируют. Маргиналы - по разному, но видно, что стихов не понимают. «Поэт для календарей» (мсье Лимонофф), «попрыгунчик» (Тарас Бурмистров, tbv), «настоящий великий русский поэт своего времени, гениальный, нерусским не понять, переводить не нужно на другие языки» (Дмитрий Галковский, galkovsky), и так далее.

Некоторым (и СМИ, и маргиналам) приходит в голову подкрепить заявление, что Пушкин велик, объяснениями - почему. Почему Пушкин, а не, скажем, Жуковский или Баратынский. (Бурмистров говорит, что Тютчев лучше, и, кажется, Мандельштам тоже лучше. Бурмистров вообще говорит много разного).

«Пушкин велик, потому что он наше все». «Солнце русской поэзии» (кажется, это сказал Достоевский, известный повсюду к западу от Бреста, и все поверили, и верят до сих пор). «Энциклопедия русской жизни». «Создал русский язык с нуля». «Сделал возможным великую русскую культуру».

Насчет языка с нуля - прочтите «Бригадира», авторства господина Фонвизина, писавшего в веке осьмнадцатом, и не говорите больше глупости, с души ж воротит, блядь! Дикари.

Есть художники сегодняшние, милые сердцу своего поколения, есть вчерашние, милые сердцу поколения предыдущего, и есть музейные, задержавшиеся в хрестоматиях, библиотеках, «памяти людской и народной», когда собственно ценность их произведений людей волнует мало. (Художники - это собственно художники, а также литераторы, композиторы, драматурги ... имен архитекторов никто не помнит почему-то ... ) Да, так вот, мало волнует ценность. Произведений. Принято говорить - да, велик. Да, «образованный человек» должен «быть знаком». Сегодня, в эпоху небывалого и на ровном месте упадка всех жанров искусства (надеюсь, временного), «образованные люди» знакомы, «помнят», в основном музейных. Качество произведений которых ... и так далее.

Условия, благодаря которым художник попадает в ранг музейных, такие:

1. Он должен быть талантливым, а лучше гениальным. Это условие не всегда соблюдается. Процентов семьдесят случаев, ежели на глаз.

2. Должен был быть в свое время признан за границами своей страны (желательно ... не всегда соблюдается, но бывают случаи, когда художник становится музейным лишь в пределах своей страны, локально, провинциально, а затем его какой-то иностранец «открывает», лет через сто после смерти, и вдруг - оппаньки, соотечественники спохватываются и начинают думать, что слега презираемый «знатоками» ранее, данный художник всегда был велик, вот радость-то, вот предмет гордости-то).

3. Он должен входить в хрестоматии в своей стране.

4. Он должен при жизни, либо сразу после, пользоваться некоторое время большой популярностью в своей стране.

5. Очевидно, главное: в собственно в той стране, где художник становится признанным (не обязательно в своей) должны наличествовать особые экономические и политические условия, располагающие к продвижению данного художника.

Пятое условие - неприятное, но это реальность, так получается.

Можно было в Голландии махать кистью и до, и после семнадцатого века, и можно даже было быть успешным в этом направлении, но в ранг музейных попали голландцы и соседствующие фламандцы именно и только в веке семнадцатом. В котором Голландия очень круто торговала своей древесиной (в Англии случилась после спада чумы дефорестация в связи с растущим населением, голландцы подсуетились, и стали серьезной державой - ровно на один век). Поэтому все слышали, кто такой Рембрандт. Ну и Вермер, разумеется. Равно как и соседствующий Рубенс. И англофил Ван Дайк. И Хальс. Настоящим ценителям, которых один на миллион и с деньгами не то, чтобы очень хорошо, понятно, что с Рембрандтом остальную компанию сравнивать глупо. Остальным не понятно: Картина, нарисована баба, или мужик нарисован, в одежде или без, чего-то делает, все почти как на фотографии. Какая разница, Рембрандт или не Рембрандт? Когда Рембрандт, надо делать умное лицо.

Сделайте умное лицо:



Есть также эксперты, которые по половине мазка, натренированным глазом, отличат Рембрандта от Хальса, Хальса от Вермера, Вермера от Ван Дайка. Они тоже ничего не понимают. Почему Рембрандт, а не Хальс? Про себя думают - так сложилось мнение общественное, повезло Рембрандту.

Был в Англии шестнадцатый век, и начало семнадцатого, и появился Шекспир. Были и другие помимо Шекспира. Уровень не тот, размах не тот, лига другая. Но вместе с Шекспиром проходили они в Англии по категории «наше говно». Музейное, но наше, и следовательно - говно. Как нынче в России Александр Островский, по этой именно категории и проходит, и в СМИ, и у эстетствующих маргиналов. В драматургии ничего не смыслящих, в литературе, судя по отношению к Островскому, тоже.

Англия поднапряглась, нахватала себе колоний, завела индустрию. На Континенте насторожились, чего это островитяне провинциальные так вдруг разошлись. Заинтересовались. И вот лидирующие в мире искусства в то время немецкие романтики вдруг «открыли» Шекспира. Возвели в ранг мировых музейных драматургов. С тех пор он там, Шекспир, и помещается. Цитируется англоязычным людом без особого понимания, циритуется в переводах, в коих он искажается до полной бессмыслицы, но «образованный человек» должен «быть знаком». А то, что Шекспир - действительно блистательный драматург, понимают лишь те, кто умеет и желает время от времени настроиться на вышеупомянутую волну. Кто из известных людей упивался шекспировскими строчками? Не напоказ, а на самом деле? Искренне?

А кстати говоря, кто именно? Англичане скромничают по этому поводу. Не к лицу. Англичане вообще не любят восторгаться ничем, кроме какой-то чепухи. Природные условия такие на острове. А в иных странах? А, да! Марк Твен обожал. И, кстати говоря, президент Линкольн.



До великой музейной архитектуры и музыки в Голландии не дошло. Семнадцатый век - архитектура корявая в Голландии, стандартная, а в музыке тогда царило мощное удушающее барокко. С драматургией и романами - тоже самое, рано. Сервантес, в предыдущем веке, в Испании, Скаррон во Франции. Тоже мне романы. Вот и в Голландии не было никого.

В Англии елизаветинцы если и рисовали, то мало и наивно. Когда немцы «открыли» Шекспира, все заинтересовались - а что еще в Англии есть (или было)? Музыка? Гендель. Не очень интересно, да и немец к тому ж. Архитектура? Архитектура в Англии дрянь. Забавно, но не очень захватывает. Живопись? Сэр Джошуа Рейнольдс славы Рембрандта не получил. В мировые-музейные если и попал, то очень сбоку.

С художниками вообще морока. Тот же Рейнольдс - очень хорош. Не Рембрандт, но хорош. Но - Англия. Американский Сарджент невероятный художник, именно как Рембрандт. Но в мире его никто не знает, а в Америке он «наше говно», и пустые залы.



В девятнадцатом веке искусствами рулила Франция при поддержке Германии, Италии, и неможко - Англии. Так сложились обстоятельства - политические и экономические. Гремели имена французских литераторов - Стендаль, Бальзак Оноре де, Гюго, Дюма, Дюма-сын, Флобер, Золя. Писались и почти сразу попадали в ранг мировых-музейных какие-то стихи, до сих пор «нужно быть знакомым», несмотря на то, что стихи были изначально не очень, а сегодня и подавно. Много жеманства и чернухи, иногда шутка мелькнет, толку мало.

В России именно в девятнадцатом веке сложилась нужная для продвижения гениев в мировые-музейные обстановка. Наполеона одолела армия Александра Первого, Николай Первый - жандарм Европы, и где же, где же?

Поехал Тургенев, средней руки литератор, в Париж, и стал там жить, как Гоголь в Риме. Рим в то время - город-музей, а Париж - столица мирового искусства. В правильную тусовку попал Тургенев, и стал рекламировать - Гоголь, Пушкин, Пушкин, Гоголь, а еще Толстой и Достоевский, это ух! Ему не сразу, но поверили. Всех обозначенных перевели. И сразу поместили в музейные, вместе с Тургеневым - от французской, что ли, щедрости. Чаевые официанту давать - жаба душит, а в пантеон записать - запросто. Потом приехал из российских гастролей венгр Лист, и - Глинка, вот, Глинка, есть такой композитор в России, Глинка! Париж опять поверил, что, да, есть такой в России композитор. Умилились.

Ага, сказала на это Россия. Ну, раз Глинка, значит, нужно с консерваторией что-то ... денег, что ли, дать.

Так появился Чайковский. Особо далеко не пошел бы в смысле мировой музейности, если бы не вечный мученик от музыки фон Бюлов, популяризировавший Вагнера, отдавший Вагнеру собственную жену в пользование, а затем притащивший в Нью-Йорк партитуры Чайковского. Нью-Йорку понравилось. А потом и всем понравилось. Чайковский вошел в моду, его пригласили дирижировать первым концертом в Карнеги Холле, дали кучу денег, и ему не пришлось больше униженно клянчить деньги у фон Мекк, которую он тут же и кинул, а она нуждалась сильно именно в это время. Ладно.



У Пушкина была очень светлая, почти детская, душа и фантастический дар литератора. Стихи были в большой моде везде, и он ими занялся в отроческом еще возрасте. К двадцати годам сделался успех, Пушкину очень понравилось. Он написал помимо прочего «Гавриилиаду», о чем впоследствии сильно жалел, ибо, повзрослев, стал искренним вполне христианином.

Продолжал писать стихи, их продолжали печатать и платить автору солидные суммы.

Поэзия - такой специальный жанр, «мальчикам в забаву». Пик достигается очень быстро - за считанные годы. Романист и драматург могут развиваться хоть всю карьеру, и понимать, что можно еще лучше, и где эта верхняя планка - одному Создателю известно. А гениальный поэт до этой планки дорастает в ничтожные сроки - и что же дальше?

К тридцати годам, имея в загашнике много разного, блистательного, и паршивую пьесу с несколькими гениальными строчками (зато «как у Шекспира» во французских переводах), Пушкин задумался вдруг. Было удобно задуматься - из столицы его выслали, сидел в имении. И стал пробовать писать повести. И сам удивился. И пьесы. Тоже удивился.

«Маленькие трагеции» - это набор кульминаций, ставить их сложно. Между кульминациями ничего нет. У Пушкина не было в тот момент опыта. Рано. Но как эффектно!

И повести - ну, это как-то сразу у него получилось, безупречно. «Повести Белкина» - произведения невероятные. Дань времени в них есть, есть условности, есть ситуации, где вместо свободного повествования инженерия - «алгебра» - и тем не менее, невероятные они. Так тогда никто нигде не писал. И потом не писал. Как-то очень всё ... в повестях этих ... прелестно. И - ни одного лишнего слова нигде. Гоголь так умел - иногда. Далеко не всегда. А у Пушкина получилось само собой. И при этом, в отличие от Гоголя, очень много света.

Потом было у Пушкина очень много дурацких дел. То он редактировал журнал, то он в карты играл, то семейными дрязгами занимался, то при дворе наличествовал, то с цензурой воевал, то верноподданические вирши строгал, чтобы не упекли куда-нибудь опять. На это уходило время, Пушкин зарывался, зацикливался. К тому же начал понимать - многое, если не все. Я думаю, что почти все.

Что, к примеру, Россия не входит в данный момент в число государств, в которых в данную эпоху произрастают мировые знаменитости в области искусства. (Он ведь не знал, что вот, через сколько-то там лет, Тургенев возьмет да и поедет в Париж, и будет там вась-вась с Флобером). И что культурное поле России - болото. И что, читая его произведения, люди не очень-то понимают, что читают. А начальная, скандальная известность ушла, да еще написал дурной, туповатый критик, думающий обо всех русских литераторах в ключе «наше говно»: «талант его слабеет». О Пушкине. Взял и написал. И деньги получил за это.

Болото, безнадежность, беспредел. Очень большие расстояния, очень дурной климат, и очень неповоротливые умы кругом. Медленные и чванливые. И при этом ужасно хочется в Париж. Так ведь еще и не пускают, суки. Можно плюнуть и уехать без высочайшего соизволения и благословения, и горите вы все огнем, но - жить на что в Париже при таком раскладе? Идти в дворецкие? К кому? К русским в Париже - не возьмут, «унизительно». К французам? Притвориться мещанином? Можно, но боязно как-то, да и молодость ушла, средний возраст наступил (он в ту эпоху рано наступал). Авантюризм в среднем возрасте - оно того ...

А тут еще жена с детьми. Дети - это прелесть, конечно. Очень милые такие все, у-сю-сю. Жена - дура страшнейшая, сюрреализм какой-то. Очень жалко проделанной уже работы - слава меркнет, в мировые-музейные ход закрыт, друзья стихов не понимают, а тут еще она - «Читайте, я все равно не слушаю» - при людях-то! Нормальная баба сказала бы - «А ну, заткнитесь все, долбоёбы, перестаньте языком молоть, послушайте гениальные стихи хоть раз в жизни внимательно, скоты!»

Всякому поэту очень хочется иметь именно такую жену. Ах, как хочется! До мычания и звона в ушах хочется. И, знаете - бывает такое иногда. Очень-очень редко. В основном же ... в основном ... Вот у Пушкина и было - в основном.

«Солнце русской поэзии».

Пушкин бы покривился - что за гадость вы, мсье, сказали, как вам не стыдно, ебена мать.

Сколько-то лет назад мне сказал интернетный знакомый, что, де, Пушкин был хорош для своего времени, выдающийся был человек - тогда, за это и помним, а сегодня таким четырехстопным ямбом умеют писать все грамотные люди. Я сделал вид, что изрядно удивлен, и попросил продемонстрировать. Через двадцать минут появилась дюжина строк на экране. Я их прочел.

Вот и бейся головой об стенку. Я думал, что будут стихи - пусть не Пушкин, пусть даже не ... ну, просто стихи, типа. То, что мне представили, к стихам отнести было нельзя. Черт с ним с благозвучием, благозвучие - технический навык, которому можно научить за неделю - но у человека не было ни чувства слова, ни чувства ритма, ничего не было. Ничего. Было коряво и глупо.

Но он знал, что вот, четырехстопный ямб - ударения на вторых слогах в строчке, и в рифму. И написал. И серьезно считал, что это не хуже, чем у Пушкина, и что он умеет. Такое вот понимание стихов. Было очень обидно, и было понятно, что спорить бесполезно. Не убедишь, не поверят.

А читать надо, разумеется, с завыванием.

Благодаря хлопотам Тургенева в Париже и жлобской речи Достоевского в России, Пушкин попал в мировые-музейные заочно. Ну как, знаете, поэтам дают Нобелевку. Стихи - дело десятое, язык, на котором они написаны - тем более.

Некоторые переводы его стихов на английский (я могу судить только по английским переводам, другие языки я знаю недостаточно, чтобы оценивать) очень хороши, и в некоторых местах блистательны.

Не сомневайтесь - блистательны. Я убедился, что мое мнение в данном случае не предвзято-провинциально, не русские мои корни в данном случае решили высказаться, когда спросил стороннего человека, русского языка не знающего - вот, не находите ли вы этот момент в переводе сомнительным? И показал - шесть строк из «Медного Всадника». Человек прочел и сказал, что не знает оригинала и не может оценить, но вот эти шесть строк - «чертовски хорошая поэзия», несмотря на «сомнительность данного места». Так и сказал. А он в стихах (английских) разбирается очень хорошо, мы с ним - те самые, настоящие, ценители, а не умный вид делаем.

Ладно, даю оценку.

Пушкин - супергениальный литератор. Он был бы супергениален в любом литературном жанре. К сожалению ли, к счастью, первым жанром, им освоенным, была поэзия.

Пушкин - великий литератор, его сделали таковым счастливые обстоятельства, короткая эпоха, когда Россия вдруг стала, на некоторое время, благоприятным местом для литературы (и, впоследствии, музыки, тоже на короткое время).

Современные ему русские поэты - посредственны, любые сравнения смехотворны, сразу понятно (мне), что сравнивающие стихов не понимают.

Он очень светлый, и его всегда приятно читать (мне). Читать его вслух другим - затруднительно. Переключают реле, и с концами.

По сравнению с Пушкиным, поэты так называемого «серебряного века», специализировавшиеся на внешних эффектах и «глубоком смысле» - неинтересны, жеманны, и скучны, без исключений.

То, что было в России после «серебряного века», обсуждать просто стыдно. Это как, знаете, приехал пианист с концертным роялем в деревенский клуб, сыграл несколько опусов Шопена, поправил фрак, встал. Все хлопают, а потом подходит к нему местный и говорит - «Вот у нас тут сосед есть, так он на дудочке так играет - вам бы послушать!»

Сегодняшние мнения о Пушкине в частности и о поэзии вообще - безнадежно провинциальны. Не только в России, разумеется, а вообще везде. Но Россия, со своим комплексом национальной неполноценности, совершенно достала словесями о поэзии в частности и о Пушкине вообще. И СМИ, и эстетствующие маргиналы. У всех в голове реле.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив