Пусть твоя новая родина будет к тебе добра...
savall — 01.02.2011 Старею, однако. Все признаки налицо: здоровенное брюхо, опухшее от беспробудного зарабатывания денег литсо, волосы - самовольно поменявшие место прописки с головы на подбородок…Старею. А ежели так, то, как водится у нас, старых пердунов, пора писать мемуары.
Я не раз писал, что нежно люблю Израиль, и утверждал, что как вы относитесь к стране, так и страна относится к вам, и это правило не знает исключений. Кстати, это правило вообще достаточно универсальное и работает не только для страны, но и для работы, города, машин и дофига всего остального.
Но в моём случае всё было ещё интереснее; моя любовь с Израилем началась с первого шага с его стороны. Пока я только робко принюхивался к ошеломляющей своей чуждостью действительности, моя новая страна решительно шагнула мне навстречу… Было это так.
Я прилетел в Израиль 2-го января 1992 года. Отгуляв последний НГ в Москве, в пьяно-лихом угаре пройдя Шереметьево, в три часа утра пятницы я обнаружил себя в Бен-Гурионе, среди группы таких же растерянных, мало что понимающих «олим».
Формальности, оформление всех необходимых документов, быстрее-быстрее-у-людей-шабат-на-носу, и вот я уже сажусь в такси, которое отвезёт меня в Мевасерет-Цион (посёлок под Иерусалимом), где живут единственные, на тот момент, мои израильские родственники. А на улице… Да, блин. До сих пор помню – на улице пальмы – зелёные-зелёные, какого-то совершенно нереального оттенка, а на них горками лежит снег. Просто, совершенно обычный для меня белый снег. Тогда я ещё не знал, что наблюдаю совершенно невозможное по местным понятиям явление – снег в Бен-Гурионе, да и вообще в центре страны, – штука совершенно фантастическая. Забегая вперёд, скажу, что больше такого не видел за все последующие годы, прожитые здесь.
Поехали уже! Всю дорогу до Мевасерет-Цион в приоткрытое окно буквально ломился запах цветущих цитрусовых. А если кто не знает - когда в Израиле цветут цитрусовые, то нежным запахом fleur d'orange буквально пропитана вся окружающая действительность, крыша легко и нечувствительно трогается с места, улетая купаться в «солнечном цвете»...
Я, с вашего позволения, опущу подробности встречи, хотя были там свои интересные нюансы, и сразу перейду к следующему утру.
Проснувшись в пять утра, заснуть по новой, разумеется, не получилось, всё-таки первый день в новой стране, легендарный город Иерусалим - буквально рукой подать, да и вообще… Я встал, оделся, быстренько навестил комнату для раздумий и усвистал. Кстати, свет за собой я выключить забыл, по коей причине семейство моих родственников было уверено, что я в туалете, часов эдак до одиннадцати. Ну, мало ли, медвежья болезнь приключилась от страха или ещё что. В одиннадцать, переминаясь и страдая (туалет-то в доме был один), мои интеллигентные хозяева приступили к операции извлечения меня из оттуда. Каково же было их удивление (и, как я подозреваю, не только) когда обнаружилось, что меня там нет.
Ладно, это, как говорится, присказка, а сказка…
Вышел я из дома – пол-шестого утра, темень, где-то там сверху первые робкие намёки на будущий рассвет перемешиваются… Куда идти - хрен его знает, где тот Иерусалим, где та дорога… Долго ли, коротко ли, часам к шести - началу седьмого вышел я на трассу Тель Авив – Иерусалим. Вышел, а что дальше делать – вообще без понятия. В какую хоть сторону этот Иерусалим должен быть? Слава Богу, обнаружилась на обочине аборигенша, лет, наверное семнадцати-восемнадцати, к которой с радостными, но не очень членораздельными воплями на английском я и кинулся. Причём, английский у меня тогда был на очень странном уровне – выразить я мог практически любую мысль, довольно бойко и вполне понятно, а вот с пониманием обратного потока сознания у меня случались немалые проблемы. Слушай, радостно улыбаясь, спросил я её, а в какую сторону у вас тут Иерусалим? Отойдя от меня метров на пять, аборигенша спросила – ы? Ну, Иерусалим, город такой, андерстэнд? Чтобы было понятнее, на тот момент, в том месте, это было примерно то же самое, что поинтересоваться – а какая нога у меня правая, не подскажете? Налево, рассказала недрогнувшей рукой аборигенша и, на всякий случай, отошла ещё метров на пять. Но мне было уже не до неё, скоренько поблагодарив, я перешёл дорогу и начал думать, как бы мне обеспечить своё передвижение в пространстве. На моё счастье, мимо проезжало беспризорное такси, которое я и остановил. Тут надо понимать следующее – в кармане у меня была тысяча двести шекелей, выданных мне в аэропорту, покупательную способность которых я узнать так и не удосужился, поэтому, если бы таксист сказал мне, что поездка на одиннадцать километров стоит тысячу шекелей, заплатил бы на голубом глазу. Таксист оказался глубоко смуглым, общительным человеком, и всю дорогу до Иерусалима (она, кстати, оказалась довольно долгой в силу гололёда и «суровых погодных условий») мы радостно прообщались на дикой смеси трёх языков, каким-то сверхъестественным образом вполне понимая друг друга. Не обошлось, правда, без курьёзов. «Уссия, уссия» – радостно говорил мне таксист, показывая на снег. «Snow?» – переспрашивал я по-английски, «snow» - важно кивал он в ответ. Вернувшись домой, я гордо сказал родственникам – а я уже знаю, как на иврите снег – «уссия»! К моему немалому удивлению, снег на иврите оказался – «шелег», а «уссия», как постановил совет еврейских мудрецов, оказалось недослышанным мной словом – Руссия, Россия то бишь. Совсем как у вас в России, пытался сказать мне мой драйвер, андерстэнд?
Короче говоря, узнав, что сегодня мой первый день на родине, мой Вергилий пришёл в необузданный восторг и, высаживая меня из такси на въезде в Иерусалим, на мой вопрос – сколько я ему должен, очень серьёзно ответил – ничего. Как так, удивился я. Пускай это будет мой тебе подарок в честь твоего возвращения на родину, сказал он, и пусть твоя новая родина будет к тебе добра. Он уже уехал, а я стоял, пытаясь справиться с внезапно проявившейся чувствительностью. Глаза у меня отчётливо повлажнели и в горле что-то мешало дышать. Я ведь имел уже на тот момент немалый опыт общения с таксистами, и такого ну никак не ожидал.
***
Моя новая родина была ко мне всякой, первые эмигрантские годы редко бывают добрыми, но даже в самые тяжёлые моменты жизни воспоминание об этом случае не давало мне отчаяться, не позволило ни разу сказать плохих слов об Израиле (чем, кстати говоря, страдало немалое количество моих коллег-репатриантов) и, в конечном итоге, позволило продержаться на плаву и добиться вполне неплохих успехов. На сегодняшний день, прожив в Израиле полжизни, я могу сказать, что эта страна может стать для человека настоящей семьёй, поддержать в беде, помочь и обогреть, но…
Он очень чуткий, мой любимый Израиль, и очень требовательный к человеку. Здесь нельзя жить наполовину, нельзя относиться к нему, как к точке на карте, нельзя пытаться только брать. Он - самая одушевлённая страна, которую мне приходилось видеть в своей жизни, и всегда отвечает на любовь – любовью, а на ненависть и злобу – равнодушием и неприятием. И знаете… я очень-очень-очень его люблю и это одна из самых больших радостей и удач в моей жизни.