ПРОФЕССИОНАЛ
mihalych_lv — 09.08.2010
Хамелеон, нет
"ПРОФЕССИОНАЛ"
Через базарную площадь идет
полицейский надзиратель Очумелов в новой шинели и с узелком в руке.
За ним шагает рыжий городовой с решетом, доверху наполненным
конфискованным крыжовником. Кругом тишина... На площади ни души...
Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет божий уныло, как
голодные пасти; около них нет даже нищих.
— Так ты кусаться, окаянная? —
слышит вдруг Очумелов.— Ребята, не пущай ее! Нынче не велено
кусаться! Держи! А... а!
Слышен собачий визг. Очумелов
глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина,
прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится
человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке». Он
бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает на землю и
хватает собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик:
«Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около
дровяного склада, словно из земли выросши, собирается
толпа.
— Никак беспорядок, ваше
благородие!..— говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и
шагает к сборищу. Около самых ворот склада, видит он, стоит
вышеписанный человек в расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую
руку, показывает толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его
как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!» да и самый палец
имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает золотых
дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив передние ноги и
дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый
борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся
глазах его выражение тоски и ужаса.
— По какому это случаю тут? —
спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу.— Почему тут? Это ты зачем
палец?.. Кто кричал?
— Иду я, ваше благородие, никого не
трогаю...— начинает Хрюкин, кашляя в кулак.— Насчет дров с Митрий
Митричем,— и вдруг эта подлая ни с того, ни с сего за палец... Вы
меня извините, я человек, который работающий... Работа у меня
мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю
не пошевельну... Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от
твари терпеть... Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на
свете...
— Гм!.. Хорошо...— говорит Очумелов
строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо... Чья собака? Я этого
так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить
внимание на подобных господ, не желающих подчиняться
постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня,
что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу Кузькину
мать!.. Елдырин,— обращается надзиратель к городовому,— узнай, чья
это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля!
Она наверное бешеная... Чья это собака, спрашиваю?
— Это, кажись, генерала Жигалова! —
кричит кто-то из толпы.
— Генерала Жигалова? Гм!..
Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас как жарко! Должно
полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю: как она могла
тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину.— Нешто она достанет
до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно
быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову
идея, чтоб сорвать. Ты ведь... известный народ! Знаю вас,
чертей!
— Он, ваше благородие, цыгаркой ей
в харю для смеха, а она — не будь дура и тяпни... Вздорный человек,
ваше благородие!
— Врешь кривой! Не видал, так,
стало быть, зачем врать? Их благородие умный господин и понимают,
ежели кто врет, а кто по совести, как перед богом... А ежели я вру,
так пущай мировой рассудит. У него в законе сказано... Нынче все
равны... У меня у самого брат в жандармах... ежели хотите
знать...
— Не рассуждать!
— Нет, это не генеральская...—
глубокомысленно замечает городовой.— У генерала таких нет. У него
всё больше легавые...
— Ты это верно знаешь?
— Верно, ваше
благородие...
— Я и сам знаю. У генерала собаки
дорогие, породистые, а эта — чёрт знает что! Ни шерсти, ни вида...
подлость одна только... И этакую собаку держать?!.. Где же у вас
ум? Попадись этакая собака в Петербурге или Москве, то знаете, что
было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Ты,
Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить!
Пора...
— А может быть, и генеральская...—
думает вслух городовой.— На морде у ней не написано... Намедни во
дворе у него такую видел.
— Вестимо, генеральская! — говорит
голос из толпы.
— Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на
меня пальто... Что-то ветром подуло... Знобит... Ты отведешь ее к
генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал... И скажи,
чтобы ее не выпускали на улицу... Она, может быть, дорогая, а ежели
каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли
испортить. Собака — нежная тварь... А ты, болван, опусти руку!
Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
— Повар генеральский идет, его
спросим... Эй, Прохор! Поди-ка, милый, сюда! Погляди на собаку...
Ваша?
— Выдумал! Этаких у нас отродясь не
бывало!
— И спрашивать тут долго нечего,—
говорит Очумелов.— Она бродячая! Нечего тут долго разговаривать...
Ежели сказал, что бродячая, стало быть и бродячая... Истребить, вот
и всё.
— Это не наша,— продолжает Прохор.—
Это генералова брата, что намеднись приехал. Наш не охотник до
борзых. Брат ихний охоч...
— Да разве братец ихний приехали?
Владимир Иваныч? — спрашивает Очумелов, и всё лицо его заливается
улыбкой умиления.— Ишь ты, господи! А я и не знал! Погостить
приехали?
— В гости...
— Ишь ты, господи... Соскучились по
братце... А я ведь и не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад...
Возьми ее... Собачонка ничего себе... Шустрая такая... Цап этого за
палец! Ха-ха-ха... Ну, чего дрожишь? Ррр... Рр... Сердится,
шельма... цуцык этакий...
Прохор зовет собаку и идет с ней от
дровяного склада... Толпа хохочет над Хрюкиным.
— Я еще доберусь до тебя! — грозит
ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по
базарной площади.
Интересно, читал ли Медвед
Чехова?