Понятие и виды керамзитобетонных блоков 
На полигоне 
моторный голод как он есть 
Я задумал захватить Мир. История одной переписки 
А ведь когда-то в Москве не было ураганов... 
Убивал за 500 000 рублей 
Заметки фенолога 
Уши 
У меня такое чувство, точно меня стригут...
17.06.2017 —
сделать заказ на голгофу с 9.00 до 22.00
продолжение про опасности
mmekourdukova — 28.06.2017
(картинки с выставки надо постить, да! но мне лень. Каникулы нахлынули на меня, как ветка, полная цветов и листьев. Поэтому продолжаю простенькое).
(начало третьеводни было тут)
"...Так что можно быть спокойным за недостаточно целомудренных Мадонн Понтормо или Йорданса – они в наш век сделались куда менее опасны, чем были (если были) опасны в своё время...
Что, впрочем, это означает – в свое время? Вдумаемся в то, что произошло: сколько-то там столетий христианское искусство не знало чувственно-привлекательного образа женщины, и вдруг (ох это «вдруг!») он появляется. Откуда появляется? С улицы забежал, и стоит лишь прикрикнуть «кыш!», чтобы он покинул помещение? Да нет, не так все просто – и с появлением, и с исчезновением. То, что в искусстве (а в христианском искусстве тем паче) «появляется» – это наверняка то, чего искали, то, чего – кровь из носу – добивались. А если появляется оно впервые не в масштабах Костромской губернии, а в мировой культуре, то это означает, что искали наощупь. Не просто съездили куда-то на стажировку и научились готовенькому, а все человечество искало наощупь, со всеми рисками и заблуждениями, жертвами и неудовлетворенностью.
Чего же искали? Убедительного, психологически нюансированного типа соблазнительницы или сексуально озабоченного самца? Будь это так, его бы уже давным-давно нашли – тоже мне, бином Ньютона... Эллинистическому искусству оставалось до него полшага – неужто за несколько сотен лет не справились бы? Ведь, в сущности, античным Венерам, нагим красавицам с помпейских фресок, спортивным кудрявым юношам недоставало совсем немногого, чтобы стать соблазнительными на наш поздний и утонченный вкус – им недоставало эмоциональной тонкости, углубленной личностной характеристики, известного приглашающего контакта со зрителем, отчасти и сознания своей греховности и проистекающей из этого гордыни, которой персонаж-соблазнитель щедро делится со зрителем... Безо всего этого они остались только породистыми представителями биологического вида – этакие тёлки с нежными боками и бычки-баловники... Нет, мы теперь на такое не очень-то клюем.
Обратил ли внимание читатель на то, какое страшное суждение мы только что высказали? Оно ведь предполагает следующее:
- языческие образы (людей-язычников или антропоморфных божеств) для нас, христиан, недостаточно соблазнительны, то есть мы, христиане, знаем превосходнейшие в этом отношении – ergo,
- мы, христиане, разбираемся в этой материи и выносим суждения исходя из нашего опыта – ergо,
- мы же сами и создали ту художественно-культурную среду, в которой возможен такой опыт. Мы, а не чужой дядя, сотворили образы, по отношению к которым Венера Таврическая и Антиной недостаточно соблазнительны!
И всё это правда. Крыть нечем. Да, это мы, христиане, создали несравненно более развитый, утонченный, привлекательный мир эротических образов, чем тот, который удалось сконструировать язычникам. Несмотря на то, что они, сердечные, только тем и занимались, и за грех не считали, ни в искусстве, ни в жизни (при соблюдении некоторых нормативов, регулирующих частную собственность на объект вожделений). Неужели мы перещеголяли в пороке мир Нерона и Эпикура, Фрины и Мессалины, Овидия и Апулея? (Мы не касаемся неевропейского языческого мира, поскольку выраженная в его искусстве эротическая (а вернее, всего лишь сексуальная) концепция, на наш взгляд, вообще не соблазнительна – она скорее пугает и отталкивает).
Поспешим утешить читателя – нет, не христиане перещеголяли в пороке язычников, а художники христианского мира перещеголяли художников-язычников в умении передавать сложность и глубину уникальной человеческой души. И именно потому перещеголяли, что целенаправленно, самоотверженно и с помощью Божией (сие есть предмет веры автора) трудились в этом направлении. Прогрессировали и в области владения художественной формой (это наша привилегия в сравнении с другими смертными), и – вместе со всеми остальными смертными, вместе со своей эпохой – в области собственно антропологической, на пути все большего усложнения и развития человеческой личности – интеллекта, творческих способностей, нравственной чувствительности. И вот эта-то цветущая сложность, это богатство, сочетаясь с пороком, и делают его более привлекательным, чем он был в «сыром» виде.
Доброе, ценой многовековых усилий приобретенное стяжание христианской культуры, будучи обращено на нечто несовместное с молитвенным настроением, наделяет его такой суггестивной силой, которая и не снилась дохристианскому искусству. «Венера» Джорджоне (1476-1510) далеко превосходит по соблазнительности античную Венеру Таврическую. Но христианская антропология на этом не останавливается: век за веком образ человека (и в том числе образ порочного человека!) приобретает все большую сложность и богатство. Пышные и бойкие красавицы Рубенса (1577-1640) дают сто очков вперед тихим, скромным грешницам Мемлинга (1433-1494) и глуповатым, неприятно-ядовитым бабёнкам школы Кранаха (1472-1553) . А к XVIII веку красавицам даже не нужно раздеваться, чтобы соблазнять. То есть, конечно, и в XVIII веке писали обнаженных – но только в XVIII веке одетые красавицы стали не менее соблазнительны, чем обнаженные: они уже научились так одеваться, так поводить глазками и делать ручкой, что зритель легко дорисовывает воображением всё, что скрыто под корсажем и фижмами. «Надевай же платье ало и не тщись всю грудь закрыть, чтоб, её увидев мало, и о прочем рассудить» – так обращается сын своего века Михайла Ломоносов к портретисту в известном стихотворении, своеобразной инструкции, как именно следует писать красавиц. Проходит ещё полтора столетия – и вот уже соблазнительницы конца XIX века научились сражать зрителя наповал даже без декольте, пудры и румян. Одними глазами, на дне которых светится уже не коровья похоть помпеянок (II в. до Р. Х.), не самодовольно-приглашающее весёлое расположение рубенсовских ядрёных девиц, не нежно-жантильная испорченность дорогих капризниц Буше (1703-1770), а такое, чему и слова-то не подберёшь. Падший ангел, всезнающая жрица смертельных мистерий, роковая всевластная царица – дальше смотри Блока, Гумилёва, или – несколько пониже калибром – Бальмонта и Северянина... То есть у этих поэтов рубежа веков можно найти словесный эквивалент тому специфическому типу женской соблазнительности, который оказался доступен кисти Врубеля куда раньше, ещё в 80-е годы XIX века, а затем появился у Эдварда Мунка, Фердинанда Ходлера, Альфонса Мухи...
Существует мнение (тесно связанное со все той же теорией «благословенного византинизма» и «падшего латинизма»), что эпоха Возрождения поставила человека на место Бога, что слишком уж он, человек, расцвёл и заколосился, что в Средние Века все мирно-смиренно шли себе по пути спасения, и вот лукавый Запад, выдумав свой гуманизм, сам с пути сбился и православных сбил... Мнение это не только предполагает, что врата адовы уже давным-давно одолели Церковь, но и проникнуто черной неблагодарностью по отношению к той самой культуре, которая ему (мнению) мать и в которой оно только и могло зародиться. Это мнение – проклятие воздуху, которым дышит проклинающий, не замечая его: Шекспиру и Гюго, Баху и Моцарту, Пушкину и Достоевскому, Владимиру Соловьеву и Анне Ахматовой. Зажмурьтесь, читатель, и вообразите себя на краткий миг в мире, который ещё не знает этих высот и тонкостей, где концепция человеческой личности, её отношения с Богом и миром, её самосознание, её самопроявление в любви, дружбе, вражде, творчестве не суть ещё таковы, какими они знакомы нам по христианской культуре времен расцвета, какими избаловала нас именно поствозрожденческая культура. Её объявляют возвратом к язычеству - давайте припомним (по лучшим, классическим образцам, конечно), каков был человек в язычестве и каково ему там приходилось – так же ли, как в наши «падшие» постренессансные времена, или иначе? Что, мурашки по коже? И у автора мурашки. Автору совсем, нисколько не хочется оказаться в мире, где, например, брат не только убивает брата, но и разрывает его тело в куски, а супруга убитого складывает их вместе и зачинает от мертвеца (Исида и Озирис). Где моряки-жертвы кораблекрушения, обратясь за помощью к гостеприимному и щедрому владыке, получают мотивированный отказ: раз бессмертные, блаженные боги вас ненавидят, то и нам вы ненавистны, ступайте прочь («Одиссея»). Где полководец обманным обещанием выдать дочку замуж вызывает её в лагерь, чтобы заколоть на алтаре для успеха предстоящего похода. А мать жертвы десять лет поджидает с войны супруга, чтобы его убить – не столько за дочь, сколько затем, чтобы он её самоё, за измену во время его отлучки, не убил. Впрочем, её все равно убьет сын, мстя за отца (история дома Агамемнона)... И это – боги и герои, выдающиеся представители рода человеческого. И это образчики из самых высокоразвитых и просветленных языческих культур – в менее развитых вообще царит кровавая каша, инцест, скотоложство, детоубийство и такие мерзости, что не леть и глаголати.
А теперь перейдем к монотеизму, к Ветхозаветному миру, к его выдающимся представителям. Хочется нам вновь перенестись в те времена, где отец, ослабнув зрением, различает своих столь разных близнецов лишь по волосатости конечностей? Где влюбленный, ухаживавший за девушкой в течение семи лет, умудряется стать супругом другой, не заметив подмены? Где братья, продав одного из своей среды в рабство и ложной вестью на много лет омрачив старость отца, живут с ним как ни в чем ни бывало одной семьей, а проданный даже не пытается известить о себе? – это о личностных отношениях. А вот социальная концепция – уютно нам будет в обществе, где для острастки, после раскрытого (неосуществленного!) заговора, перебито 75 000 лиц, не имевших никакого к заговору отношения – перебито «законно», с разрешения монарха, но без суда и даже ареста, не палачами и не армией, а своими же соседями другого этнического происхождения? Не удивительно, что Нагорная проповедь и притчи как громом поражали это толстокожее, жестоковыйное, нравственно грубое и интеллектом небыстрое общество.
Но вот уже и проповедь прозвучала, и Искупление совершилось, и бродит священная закваска в мире и в человеке, вскисает тесто – но небыстро оно вскисает, недаром Спаситель употребил эту метафору, а не какую-нибудь другую, сравнив внесенные Его явлением перемены с какой-нибудь мгновенной химической реакцией: раз-два, выпал осадок и раствор принял иную окраску... Нет, с закваской иначе, ей нужно время для действия, и даже в Церкви человек не сразу восходит не только на высоту своего Прообраза, но даже и на тот уровень, к которому мы, после двух тысяч лет вскисания, привыкли. Вот картинка из VI века – героический период монашества, весь накал недавней эпохи мучеников, только что перелитый в иную форму, чудеса аскетизма. Авва Питирим, по данному свыше откровению, посещает славную женскую обитель с целью отыскать подвижницу более высокую, чем он сам. Настоятельница собирает всех насельниц, числом около полусотни, но Питирим не видит среди них «той самой». Ситуация известна читателю как «модель Золушки»: духовная жемчужина обители, юродивая Исидора, занята самой черной работой и настолько презираема за свою простоту, что у неё (постриженной монахини) нет ни келлии, ни облачения, ни даже места за общей трапезой, она покрывается тряпьём и питается отбросами. Питирим указывает на неё как на «ту самую» - и тут все постницы и молитвенницы, все до единой, начинают вслух каяться: одна Исидору бранила, другая гнала, третья заушала, пятая палкой била, десятая обливала помоями... И это в Фиваиде, в самой колыбели и средоточии иноческой жизни, в обители с первобытно-строгим уставом – что же, скажите на милость, творилось в миру? Зубами друг друга грызли?
Мы теперь иные. В круге личных знакомых автора инокини составляют меньшинство, но даже и мирянкам – ни одной из наших знакомых мирянок, это что-нибудь да значит! – не случалось облить помоями или избить палкой кого бы то ни было, тем более безответное слабоумное создание. Мы и с палками-то больше не ходим, и помоев-то дома не держим, они в канализацию текут... Конечно, мы теперь иные и живется нам полегче не по причине роста производительности труда, а именно потому, что св. Исидора и множество других святых действительно уподоблялись Христу в смирении и терпении; потому, что необузданные сёстры той обители все же осознавали мерзость своих поступков и каялись в них. И миряне тоже осознавали и каялись – поколение за поколением, всматриваясь в образ Христов, в иконы святых Церкви, последуя им и Самому Христу. И вкладывая все достигнутое на этом поприще – в искусство, запечатлевая для нас то, что уже было на данном этапе известно об обоженном человеке и о принявшем человеческий облик Боге. Возрастание человека на этом пути, развитие всех его даров и потенций – нравственных, интеллектуальных, творческих – увеличивало и опасность обращения этих возросших потенций «не туда». Но бороться с этой опасностью путем искусственной задержки, остановки или даже рецессии роста было бы так же дико, как оскоплять подростков при первых признаках полового созревания, не учить младенцев членораздельной речи (а позже – грамоте), и направлять в психушку на лоботомию всякого, кто проявил хотя бы малейшую склонность к агрессии. Да, обработанные подобным образом особи ни при каких условиях не впадут в плотской грех, наверняка не прочтут Ницше, Маркса и Фрейда, мухи не обидят – но это ещё не значит, что они уподобились Христу.
У обожения другая «программа»: даны тебе телесное здоровье и сила – употреби их к созиданию, а не к разрушению; достиг половой зрелости – научись управлять своими инстинктами; оказался способен к интеллектуальной деятельности – познавай Творение, не забывая, кто ему Творец и Господь; одарен тонкими чувственными интуициями, богатым эмоциональным миром – не обращай этих способностей на темное и низкое, а раскрывай их доброму и высокому. Будешь поступать иначе – всё отнимется. Плотское, конечно, в первую очередь, но и прочее тоже: интеллект ослабнет, притупятся эмоции и интуиции. Этот механизм действует и на онтогенетическом, и на филогенетическом уровне. И тем, что христианский мир (а вместе с ним и среднестатистический отдельный представитель этого мира) явно изменился к лучшему, мы обязаны как раз выполнением этой «программы обожения» – в Церкви и через Церковь..." -
- стоп, хватит на этот присест.
(Картиночки я сюда нарочно повесила только дохристианские - христианских все сами легко наизвлекают из запасников памяти. Опасно красивые женщины и мужчины - греческие и римские.
Из Брюсселя, Арля и Тулузы).
Сохранено
|
|
</> |
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
07.06.2017 —
об оскорблении чувств Пушкина православным органом
07.06.2017 —
бестиария немножко
05.06.2017 —
о маньеризме таком разном
Архив записей в блогах:
К кардиологу, знакомому моего знакомого, обратился его пациент образованный ,в широком смысле, человек, которому заменили один из клапанов сердца. Были все показания. Перед операцией они неоднократно обсуждали потенциальные риски и предстоящую пожизненную антикоагулянтную терапию. Слово ...
Наслаждаюсь ноябрём. Какой-то отрезок пути иду, закрыв глаза. Без музыкальных клапанов в ушах, слушая только ветер и себя. О чём он шепчет, этот ветер?! ... Московская плюшка без мака. Саратовская — с маком. И кофе взял в пакетиках. Буду взбадриваться. А какой нарядный сегодня ...
Только мы сегодня рисовали не мелом а пастелью. В честь 200-летия Айвазовского в Москве сегодня проходят пленэры на природе. Слава богу, буря и шторм были только на холсте. Ко дню рождения великого мариниста Айвазовского на территории Мазиловского пруда состоялся пленэр "Фантазии о ...
Пространственное воображение - это прекрасное чувство! Но когда это чувство начисто отсутствует у человека, приходится прибегать к помощи зала.Представьте себе кусок дерева. Как его можно распилить на кубики, разрезая параллельными ...
А у нас есть биорезорбтивка. Спирали и вектора. Для подтяжки лица и придания четкого контура губам. Так было. Так стало. Это нити для поднятия кожи и вычерчивания контура лица и спиральные нити для создания каркаса лица плюс нитевые импланты в губы для придания четкости контуру губ и ...
