Последняя любовь Тараса Шевченко.

                     Дом Карташевских в Петербурге в конце 50-х стал художественным салоном, в котором собирались литераторы и художники — Анненков, Жемчужниковы, Тургенев. Бывал там и Шевченко.

         Здесь он  заметил юную симпатичную девушку в украинском наряде с такими обольстительными формами, что красавец Тургенев, от которого млели все светские дамы, писал о ней:

      «У госпожи Кар...ской находилась в услужении девушка малороссиянка, по имени Лукерья; существо молодое, свежее, несколько грубое, не слишком красивое, но по-своему привлекательное, с чудесными белокурыми волосами и той не то горделивой, не то спокойной осанкой, которая свойственна её племени»....

             Карташевские всегда наряжали ее в национальную украинскую одежду с ожерельями на шее и лентами в косах. К тому же и говорила она певуче по-украински. Это было так волнующе — встретить в чужом Петербурге свою украиночку. Когда она прислуживала ему за столом, подавала одежду или приносила записки от господ, он всегда давал ей «на чай» серебряный рубль и одарял комплиментами.

             Но вот летом он поехал на дачу к Надежде Забиле, сестре Александры Кулиш. И опять встретил там Гликеру. Но совсем другую Гликеру. Карташевские уехали за границу и оставили ее Надежде Забиле, которую считали образцом добродетели. Уезжая на дачу вместе с Александрой, они взяли с собой и Ликеру.

             У Макаровых и Карташевских Гликерия была как член семьи. Ее даже звали на «вы». А здесь паны захотели поставить её на место. Заставляли и воду из колодца таскать, и полы мыть. Ее увлечение вышиванием и мастерство белошвейки считали глупой затеей и уклонением от настоящей работы.

        И вот к Кулишам приехал Шевченко. Когда у Карташевских Гликерия встречала его нарядно одетой, расфранченной. А здесь увидел оборванной, непричесанной, в дырявых, мокрых туфлях. Он пожалел ее. Жалость и сочувствие переросли в любовь..

.

          Что с того, что она такая молодая и еще ничего путёвого не видела и не знает. Он себя всё ещё чувствует молодым и симпатичным! Он научит ее смотреть на мир своими глазами и видеть то, что видит он.

              Об этих его встречах с Ликерой в Стрельне писала дочь Надежды Забилы, писательница Наталка Полтавка: «...Ликере тогда было лет с двадцать (19 авт.), но красивой в строгом смысле ее нельзя было назвать.

       Так себе, приятная украинского типа девушка. Роста она была среднего, круглолицая, немного конопатая, кареглазая, рот маленький, уста пышные, косы густые, темно-русые... Фигура у нее, тонкая в талии и пышная в плечах, была очень красивая и Ликера это хорошо знала... Одевалась она всегда по-малорусски и хорошо знала белошвейное мастерство. Мать добавляет, что для простой дивчины она была чрезвычайно умна, хитра и ловка...

       Рассказали ему о Ликерье всё, что знала недоброго, и стала его отговаривать, чтоб оставил свое странное намерение. Однако, как и следовало ожидать, Тарас не только не послушался этого дружеского совета, сказанного неосторожно, а еще и очень разгневался на мать, что она оскорбляет дорогого ему человека, и пылко ответил ей:

— Хоч бы и батько мий ридный устав из домовыны, то и його б я не послухав!

С тем он и поехал, очень раздражённый против матери...

           Шевченко присел тут же к столу и сгоряча, экспромтом набросал известное стихотворение:

«Моя ты любо! Мий ты друже!

Нема нам виры без хреста!

Нема нам виры без попа,

Рабы, невильныки недужи»...

                      Как бы то ни было, а 27 июля Тарас сделал предложение Ликере. Об этом хорошо написала сестра Надии Забилы, писательница Ганна Барвинок (Александра Кулиш):

     «После обеда приехал Шевченко и сделал предложении Лукерии... Вы вообразить себе не можете, до чего я была изумлена не тем, что он хочет жениться на горничной, а тем, что он избрал себе в подруги Лукерью!..

      Как она холодно приняла его предложение, хотя через час все во дворе от неё знали об этом! Какая она интересантка! Как хочет стереть с себя то, чем интересуется Тарас Григорьевич. Ей хочется быть барыней, а он ищет простоты и родного слова; её мучит, что его сестра ходит в национальной одежде; спрашивала меня, в чём он был одет, когда был моим шафером, и лицо просияло, когда я сказала: во фраке...