Отброшенные маски

Когда в первой половине девяностых я работал над «Психологией духовности», мне и в голову не приходило, что не пройдет и двадцати лет – и это слово нужно будет произносить извиняющимся тоном, с объяснениями. Потому что в массовом сознании оно прочно свяжется с клерикализмом, с клерикальной агрессивностью и ограниченностью. И то, что в русском языке в последние 150 лет, минимум, означало расширение, рост живой души (психики, сознания), превратится в символ окукливания, омертвения, замерзания той же самой души в киселе догматики и церковных ритуалов.

А посмотрите, что сегодня происходит со значением слова «нравственность». Из «жить по совести, по правде» оно стремительно превращается в «жить по старинке, как праделы жили, в соответствии с традиционными ценностями». Анекдот с михалковским панегириком крепостному праву не случаен: сын своего отца просто довел традиционализм до логического завершения, не заметив, что тем самым доводит его и до абсурда. Да, рабство, кнут, покорность – наши традиционные ценности. Основа нравственности в ее новом понимании.

Про слово «патриотизм» я не говорю – его захватили едва ли не первым. Из любви к родине, оно превратилось в самовосхваление, в бахвальство, в ксенофобию. Приличному человеку считать себя патриотом никак невозможно – как бы он ни любил Россию. Стыдно. Но это, положим, началось не сегодня: «последнее прибежище негодяя» и «тише, тише, господа! Господин Искариотов,патриот из патриотов,приближается сюда» пришли к нам из 19-го века. (Хотя в 20м и бывали времена, когда этого слова не нужно было стыдиться.)

А возьмите слово «покаяние». С ним что случилось? Из стыда, из переживания вины за свой неблаговидный поступок, в общем, из внутренней работы по расширению сознания и самосознания его настойчиво пытаются превратить, с одной стороны,  в непростительную малодушную слабость (еще бы, когда первое лицо государства откровенно хвастается, что с детства решил о сделанном не сожалеть), а с другой, привязать к единственному эпизоду нашей истории – убийству царской семьи, как будто все остальное из сотворенного коммунистами, а равно их предшественниками и преемниками было образцом совестливости.

И что в результате? Покаяние нам необходимо, чтобы жить. Без покаяния мы обречены. А нам этак неназойливо, но вполне эффективно вбивают в голову, что каяться стыдно и недостойно таких брутальных казаков, какими являемся все мы. И что уж если вам так невтерпеж каяться, то вот вам пожалуйста чин всенародного покаяния и кайтесь себе на здоровье за убийство семьи последнего царя. Только не вздумайте при этом учить историю, а то начнете еще каяться за убийства трех других царей – мужа великой императрицы, отца победителя Наполеона и просто не дорожившего семейными ценностями либерала. А этого не нужно.

И так по всему фронту. «Красоту» разными конкурсами красоты пытаются из переживания гармонии мира превратить в сексапильность, в то, что возбуждает половое влечение. Про политический лексикон вообще говорить не приходится: и «либерализм», и «демократия» в их повседневном употреблении превратились в ругательства, по смыслу не имеющие ничего общего с их словарными значениями. А на очереди и «совесть», и «счастье», и много другого, без чего наша жизнь обречена потерять свою глубину, обречена стать плоской.

Схема этого захвата всегда одна и та же. Сначала слово захватывают руками, употребляя к месту и не к месту. А потом, однажды проснувшись, мы обнаруживаем, что привычного слова уже нет, что слово захвачено: опошленно, выхолощенно и что его и произносить-то в приличной компании как-то неприлично.

И что вообще в языке не осталось приличных слов, кроме мата.

А это уже звонок.