Об эстетике и технологии. Часть пятая.

anlazz — 04.03.2017 Итак, в прошлой части мы вплотную подошли к пониманию одной из главных причин неприятия СССР нашими современниками. И одновременно – в силу диалектичности общественного развития – к пониманию того, на чем основывалась его огромная устойчивость в раннесоветский период. (Когда количество предоставляемых благ было на порядок меньше, нежели в конце существования страны.) На самом деле, подобное противопоставление раннего и позднего состояния не случайно – оно свидетельствует об особенности советской социодинамики, о тех фундаментальных переломах, что произошли в начале и в конце истории СССР. Причем, последний из этих переломов имеет прямое отношение к генезису нашей сегодняшней реальности. Впрочем, пойдем по порядку.

И, прежде всего, скажем, чем же столь ужасен пресловутый «сталинский барак», ставший сейчас одним из «пугал» того времени (имеется в виду, в архитектуре). Нет, понятное дело, что это – не коттедж, и даже не комфортабельная квартира. Но ведь речь идет о временном жилье, призванное заменить еще менее комфортную землянку или палатку. Пользуются же люди палатками - и не возмущаются, что последние не имеют санузла. Примерно так же воспринималось современниками и временное жилье, возводимое в 1930-1950 годах, тем более, что по всем строительным нормам ему не полагалось выстаивать более трех десятилетий. К счастью – или, к сожалению – строили тогда «на совесть» даже постройки, и большинство щитовых бараков, не говоря уж об их бревенчатых аналогах, выдержали в несколько раз больший строк эксплуатации. Впрочем, говорить о сколь либо пригодном для жилья состоянии после этого бессмысленно. Но, с учетом изначально поставленной задачи это даже недостатком признать трудно…

Однако подобное утверждение будет верным только при одном условии. А именно – тогда, когда постулируется возможность дальнейших изменений. Оказаться в бараке на всю оставшуюся жизнь действительно, не слишком приятная перспектива. Да что там, в бараке – жизнь, заключенная в гораздо более прогрессивную хрущевскую панельную «малометражку», вряд ли может рассматриваться, как идеал. В том смысле – «если только там, и навсегда». На самом деле, разумеется, при проектировании и каркасно-щитовых сталинских строений, и хрущевских пятиэтажек, подобной концепции никто и представить не мог. Поскольку, во-первых, эти строения изначально рассматривались с той или иной степенью временности. Да, у «хрущевок» она в несколько раз выше, чем у «бараков» - но, в любом случае, предполагалась дальнейшая замена их на жилье большей степени комфортности. А во-вторых, что не менее важно, реальная жизнь предполагалась выходящей за пределы «своей персональной квартиры».


На самом деле, это проявление той же, не раз уже помянутой, инновации, созданной архитекторами в далеких 1920 годах. А именно: выведение жизни людей из личного пространства в пространство общественное. Разумеется, первоначальная идея сделать это через особую организацию жилого пространства (дома-коммуны) оказалась труднореализуемой - даже через сорок лет. Но вот повсеместное устройство специальных «общественных зданий», именуемых «клубами», создание общих спортивных сооружений – стадионов, бассейнов, спортзалов, наконец, развертывание развитой сети внешкольного образования позволила в какой-то мере реализовать конструктивистскую утопию. Точнее – позволила бы, если бы была осознана как важнейшая черта советского образа жизни. Но, к сожалению, как и большинство советских инноваций, идея «общественного пространства» оказалась не отрефлексирована. И поэтому уже к 1970 годам возобладала тенденция приоритетной постройки жилья – со вторичностью указанной «социальной обвязки». Все это усугубила уже не раз помянутая «ведомственная застройка», ставшая, наверное, главным бичом советской архитектуры. Поскольку очень часто такое строительство шло вообще без генерального плана, руководствуясь исключительно локальными особенностями. Но даже тогда, когда подобный план существовал, он, как правило, реализовывался через известное место: вначале строились жилые дома, а объекты соцкультбыта возводились по остаточному принципу. (Именно так «зарождались» те самые «депрессивные районы», ставшие печально известными к концу 1980 годов.

Впрочем, это были еще цветочки. Гораздо опаснее было то, что в это время (в конце 1960 – начале 1970 годов) время возобладала «линия» на «останов развития» и стабилизацию текущего состояния. Почему эта самая «линия» победила, и что стало основой для конца столь успешного советского проекта – тема отдельного разговора. Впрочем, особого секрета данная проблема не представляет. И если говорить очень кратко – то можно указать, что появившаяся уверенность в стабильности общества привела к ослаблению любых подсистем коллективной и конструктивной направленности. И соответствующему усилению всего, что относилось к устроению личного благополучия за общий счет. Собственно, именно это и выступило главным «стабилизирующим фактором», как не парадоксально подобное звучит. Обычно считается, что «личные стратегии» приводят к развалу общества – и это, разумеется, верно. Но до определенного предела, пока у социума есть «свободная энергия», эти самые стратегии могут показаться безобидными – «отсасывая» эту самую энергию, они как раз и стабилизируют состояние. Другое дело, что рано или поздно, эти самые социальные вампиры со свободной энергии перейдут на необходимую…

Впрочем, все это неоднократно описывалось в темах, посвященных «безопасному обществу» - и поэтому повторяться нет смысла. Достаточно лишь указать на то, где-то к середине 1970 годов «стабильность» стала господствующим трендом. И вот тут-то оказалось, что при подобном восприятии любая квартира – если она только не равна Букингемскому дворцу – неизбежно видится, как однозначно недостаточная. Причина простая: в отсутствии идеи будущих перемен все существующее – в том числе, и жилье – выглядит, как вершина, высшее достижение. Ну, а в качестве «вершины» даже не малогабаритная «двушка», но вполне полноразмерная «трешка», выглядит, как усмешка природы. Это люди 1920- 1950 годов готовы были жить в бараках – поскольку видели в будущем белые города. И себя в этих самых городах. (Что интересно – это видение оказалось пророческим.) Но люди 1970-1980 на такое представление о будущем оказались неспособны – и их благоустроенные квартиры оказались малы по сравнению со всей широтой человеческой натуры..


В общем, можно сказать, что на перемену отношения советского человека к своему жилью оказали влияние два параллельных, хотя и взаимосвязанных процесса. Во-первых, «объективный» - условно, конечно: это нарастание «остаточного принципа» по отношению к объектам соцкультбыта, приведшее к схлопыванию идеи общественного пространства. А во-вторых, «субъективный» - ликвидация «времяориентированного» восприятия, «останов» сознания, замыкание его в вечном здесь и сейчас. Впрочем, итог всего этого был один – позднесоветский гражданин, как пресловутый Ахиллес, оказался обречен вечно догонять «черепаху» личного благополучия. Того, «на дальнем конце» которого сиял если не пресловутый дворец, то, по крайней мере, особняк в стиле «арт-нуво», с балами, красавицами, лакеями, юнкерами – а в окружающей реальности господствовала серая пятиэтажка. Или вообще, сталинский щитовой барак. Собственно, представлять такое существование, как комфортное, было бы очень странным. А значит – чем дальше, тем больше становилось претензий к существующему положению, тем менее комфортной оказывалась существующая жизнь.

Причем не просто казалась, а именно – оказывалась. Так как достижение нужного уровня «текущего комфорта» требовалао значительных усилий – начиная с зарабатывания денег, и заканчивая вечным «доставанием дефицита. Поскольку только в этом случае получалось привести свое «место обитания» в какой-то, более-менее «приличный» вид. Разумеется, «приличный» с точки зрения господствующих представлений – но по другому и не бывает. Просто представления бывают разными. Для человека, находящегося в «потоке» 1920 годов, к примеру, господствующие представления включали построение «белых городов» в некотором неблизком, но вполне достижимом будущем. Для человека 1970-1980 годов, этого будущего лишенного, реальность ограничивалась лишь существующим – и требовала указанных жертв.

А все призывы и агитации, направленные на будущее, казались в данное время нелепыми и бессмысленными. Кстати, по иронии судьбы, именно в это время велась самая мощная идеологическая работа за все советское время – которая оказалась и самой бесполезной в истории. Советская власть, не видя кардинальных общественных изменений, пыталась по-прежнему «давить на будущее» - и проиграла. А вот всевозможные «диссиденты» и «голоса», несмотря на жалкое количество имеющихся в их распоряжении ресурсов, обращались именно к настоящему – к той единственной реальности, что воспринималась современниками. В итоге они победили – создав целый спектр мифов, начиная с идеи «неестественности социализма», враждебности его самой «человеческой природе». И заканчивая концепцией «преданной революции»…

Впрочем, разбирать данную мифологию надо отдельно. Тут можно отметить только то, что все это нисколько не объясняет тот факт, что до определенного времени вся «советская система», включая агитацию, прекрасно работала. И что перелом наступил вовсе не в период какой-то страшной катастрофы для страны – вроде 1941 года. А в момент, когда последняя достигла максимального уровня могущества в истории – не только советской, но вообще, всей, начиная с Рюрика. Подобная особенность «советской катастрофы», которая не является катастрофой в классическом понимании - т.е., столкновением с внешней непреодолимой силой - а выступает исключительно следствием развития внутренних противоречий, прекрасно показывает, откуда пришла беда. И что надо с ней надо делать…


Но, как бы то ни было, это все уже прошлое. Поскольку в настоящем все гораздо интереснее. Поскольку той системы, которая воспроизводила «безопасное общество», давно уже нет. Остаются еще какие-то ее остатки – вроде образования, здравоохранения или коммунальных служб. Но и они уже открыто подвергаются эрозии, распадаются, гниют – т.е., реформируются. И чем дальше, тем более важными становятся вопросы банального выживания – причем, уже сейчас понятно, что будущая деградация неизбежно затронет базовые точки существующей инфраструктуры, вроде электростанций, ЛЭП, трубопроводов, мостов, дорог и т.д. Поскольку даже в настоящее время все это опирается исключительно на накопленные ранее ресурсы. (Причем, включая самые важные – человеческие. В виде инженеров, врачей, управленцев – в общем, тех, кто может работать с реальным производством и т.д.) Но поскольку в общественном сознании по прежнему господствуют идеи «безопасного общества» - то современный социум продолжает воспроизводить абсолютно неадекватные стратегии и модели поведения. В итоге все пути, что позволили бы нам выйти из текущего суперкризиса, неизбежно отрицаются.

В том числе – если вернуться к исходной теме – и в архитектурном плане. В итоге, чем дальше – тем больше наши города превращаются в малоприспособленное к человеческому существованию пространство. Причем, не важно – идет ли речь о нагромождении многоэтажных башен, по какому-то недоразумению именуемом «жилыми микрорайонами, или о «комфортабельных коттеджных поселках», лишенных нормальной социальной инфраструктуры и нормальной связности с местами работы. В любом случае, все это строительство сводится к тому же деструктивному принципу: личное жилье = весь мир. Что, разумеется, абсурдно – а в текущем состоянии однозначно вредно. А значит, что бы ни случилось, в любом случае степень неудовольствия граждан своим текущим положением будет увеличиваться.

Впрочем, не только, да и не столько по «архитектурным» причинам. Но это, понятное дело, уже совершенно иная – хотя и связанная тема.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив