О времени и о свободе.

Изменение взглядов со временем - обычная и вполне естественная вещь. Идут годы, накапливаются впечатления, делаются выводы. Сделанные выводы трансформируются в поступки.
Дело за малым - иметь смелость сказать себе и другим, что действительность, реальная, а не выдуманная жизнь оказалась и сильнее, и сложнее придуманных тобою теорий.
И что истины, от которых изо всех сил отказывался на протяжении многих лет, на самом деле не перестали быть истинами. И не они к тебе придут, а ты к ним придёшь, если ты не совсем идиот.

Истинам не нужно твоё признание. Они и без этого - ИСТИНЫ. Тебе, а не им, нужно это признание.
Кому-то для осознания этого факта требуется время и рассудок. Другим - встряска, наподобие украинской. Но суть от этого не меняется. Не время нуждается в нашем отношении к нему, а мы нуждаемся в нём. Оно без нас проживёт. А мы без него - нет.

Когда-то, в другом времени и в другом измерении существовал Советский Союз. Со всеми плюсами и минусами того мироустройства. И плюсы, и минусы того времени мы все, кто был тогда взрослым человеком, помним очень хорошо. Перечислять их не буду. Скажу только, что Союз рухнул не из-за своих минусов. Он рухнул из-за того, что мы сами считали минусами, не имея в то время возможности сравнения минусов одних и минусов других.
Не из-за того, что БЫЛО ПЛОХО, а из-за того, что МЫ СЧИТАЛИ ПЛОХИМ. А это не одно и то же.

Старожилы помнят, например, всеобщую в те годы ненависть к КГБ и партийному диктату. Был ли КГБ на самом деле всемогущ? Да, был.
Имел ли на самом деле место партийный диктат? Да, имел. Имели ли мы право  быть всем этим недовольными? Да, имели. А имели ли мы право делать вывод о необходимости ликвидации и того, и другого?
Нет, не имели! Потому что не представляли себе, чем мы заменим и то, и другое.
Были ли в то время уродливые проявления в области пропаганды и идеологии? Да, были. И мы их видели и понимали. Имели ли мы право требовать их отмены? Да, имели.
А имели ли право перейти от слов к действиям? Нет! Не имели. По той же причине: мы не знали, не были способны понять, чем заменим сломанное.

Понять ход этих рассужений несложно. Нет больше партийного диктата и всевластия КГБ.
Нет больше ни СССР, ни коммунистической идеологии. И пустых магазинных полок нет. И запретов на информацию нет. И заграница открыта для всех желающих. Если визу дадут, конечно.
Зато есть терроризм, сепаратизм, девятый вал преступности, наркомании и коррупции. И Грузия недавно. И Украина сейчас. И что-то новое, подобное этому, в скором будущем непременно случится..
А ещё есть колоссальное количество безграмотной, необразованной и агрессивной в своём неведении молодёжи, не понимающей, что её такой сделали намеренно.
И эта молодёжь, читая эти или другие подобные строчки, немедленно реагирует:
- Ага, это вы по молодости ностальгируете! По тому, что тогда трава была зеленее, и борщ наваристей.
Другие мысли им в голову придти не могут. И хорошо, если придут когда-нибудь попозже. А могут и вовсе не придти.
Поэтому они не в состоянии понять, что взрослый человек не потому пишет о прошлом с теплотой, что ностальгирует по нему, а потому, что СРАВНИВАЕТ одно с другим.
И сравнивает беспристрастно.
Нам нет нужды приукрашивать ту действительность. Мы отлично помним всё. Ничего не забыли. И отлично видим эту, новую реальность. И вовсе не только минусы. Плюсы мы видим тоже.  И немало.

Поэтому имеeм право сравнивать.

И, сравнивая, я понимаю, что за своё святое право пить кофе в Кофе-Хаусе и покупать одежду в Стокмане я приобрёл неотъемлемое право взорваться в троллейбусе или получить нож в подворотне от безумного наркомана или кавказца. За право читать любые книги и пользоваться любыми источниками информации я получил право быть втянутым в войну.
За право свободно высказывать свои мысли я получил право быть оскорблённым и униженным лживой, наглой риторикой мировых лидеров по отношению к моей стране.

И за право зарабатывать столько денег, сколько хочу, я получил право быть беспомощным и бесправным перед лицом легализовавшегося ворья, гигантских корпораций и банков, федеральных ведомств и чиновников и органов местного управления.
Вместо косности и неповоротливости партийных органов я получил нахальное и жадное всевластие церкви, вместо идеологически правильной истории, где гитлер, власов, бандера и колчак с красновым считались врагами, я получил деидеологизированную историю, где все эти персонажи выглядят, как лица, достойные размышлений, различных толкований и даже некоторого уважения.

Продолжать ряд сравнений и преимуществ можно до бесконечности, и делать этого я не буду.  Всё это - реальность нaших дней.
Вместо этого спрошу сам себя:
Когда я был свободнее, и что такое - свобода?

Студентом, в начале и середине 70-х я получал стипендию. Тогда она была 55 рублей. Обычная - 40 и ещё 15 нам доплачивали по линии МО за военную подготовку.
Обычная практика в те годы, принятая во всех ВУЗах, где была военная кафедра.
И хотя на эти деньги вполне можно было жить, не особенно шикуя, у нас, студентов, они заканчивались, как и полагается, через несколько дней.
Уже не следующей неделe мы все дружно "сосали лапу" и с вожделением рассматривали в институтском  буфете всякие нехитрые вкусности, ставшие "не по карману".
И я отлично помню, как наша бессменная буфетчица, имя которой я, к стыду своему, позабыл, гладя на наши вытянутые страждущие рожи, насмешливо, не скрывая издёвки, вопрошала:
- Что, лодыри, опять все деньги на пиво спустили? А? - добавляла она грозным голосом
- Да! - честно отвечали мы, глядя на неё так ласково, словно мы были хорошо дрессироваными собаками. Только что хвостом не виляли от преданности!
И после обязательного нравоучения непременно получали тарелку с картошкой и котлетой и даже компот впридачу вместе с непременным условием заплатить со следующей стипендии.
И должен сказать, что это своё обещание мы никогда не нарушали.

Однажды, спустя несколько лет после окончания института, где-то на самом рубеже 80-х годов, я стоял в очереди на раздачу в очень популярном в Ленинграде тех лет кафе на углу Невского проспекта и улицы Рубинштейна. Это кафе называлось в народе "кафе-автомат" и славилось исключительно вкусной солянкой, которую  подавали в  фирменных мисочках из нержавеющей стали.

Народу там всегда было много, и в этот раз собралась внушительная очередь желающих вкусно и недорого перекусить.
Я уже почти приблизился к прилавку, когда заметил рядом с ним пожилую женщину, старушку, чистенько, но бедно одетую. Старушка, не поднимая глаз, рассматривала что-то за стеклянной витриной.

Подходящие посетители всякий раз нечаянно толкали её, извинялись, и вновь толкали, но она не уходила.
Буфетчица, наконец, заметила её и, громким голосом прикрикнув на очередь: "Ну-ка тихо тут мне!", обратилась к женщине, как можно любезнее и вежливее, но в то же время как-то очень по-свойски, так, как обратилась  бы дочь к матери:
- Чего Вам, мамаша? Говорите!
Старушка засмущалась и застеснялась.
У неё не было денег. И сказать об этом она не могла. И поэтому молчала, смущённо и растерянно отводя глаза.
В ту же секунду, как по волшебству, на прилавке перед ней появилась тарелка с дымящейся гречневой кашей и свежезажаренной котлетой, испускавшей приятный мясной дух.
- Берите, мамаша! - насточиво повторила буфетчица, - Берите! На здоровье!
- Спасибо тебе, дочка, - еле выдохнула женщина, но буфетчица уже не слушала её и обращаясь ко мне, прежним зычным голосом спросила:
- Ну, что у вас?
- Солянку, пожалуйста, и котлету с кашей, - сказал я в ответ, протягивая чек.
- Нет котлет! - Отрезала буфетчица, - последнюю сейчас отдала, видели? - И посмотрела на меня так, что мне немедленно стало стыдно.
- Сосиски будете? -спросила буфетчица?
Я тут же согласился и отошёл от прилавка, с трудом пробираясь в толпе со своим подносом.

Этот случай позабылся почти сразу же. Он был настолько типичным проявлением товарищества и взаимовыручки, что уделять ему особое внимание в те годы  никто не стал бы.
Я внезапно вспомнил о нём летом прошлого года, когда на открытой террасе блинной "Теремок" около метро Василеостровская, не успев приняться за вкусные блины с мясом, увидел прямо рядом с собой совсем седую старушку, которой  было не меньше 80 лет. Она стояла по ту сторону лёгкой ограды террасы, на тротуаре, прямо рядом со мной и смотрела на меня пустыми, выцветшими голодными глазами.
Кусок ещё не успел застрять у меня в горле, а она уже тихим голосом, не особенно надеясь на помощь, говорила:
- Сынок, помоги, пожалуйста! Хлеба не на что купить.

Молодая деваха, убиравшая посуду со столов, хотела было прогнать нищенку, но, посмотрев на меня, отвернулась.
Конечно, я немедленно полез в карман и отдал пожилой женщине все мелкие деньги, которые там нашёл.
Она благодарно перекрестилась и, отойдя от меня на несколько шагов, остановилась у ближайшей урны, пристально разглядывая что-то внутри.
И это не было бедностью. Это была нищета. Беспросветная и безнадёжная нищета. Новое, прежде неведомое качество жизни, которое пришло к нам совсем недавно.
Этой чужой нищетой я платил в тот день за свои вкусные блины с мясом на террасе кафе "Теремок".
Этой нищетой я  был повязан с окружающим.

Хотите верьте, хотите - нет, но есть я долго не мог. Потерял аппетит.
Вместо этого я думал. Вспоминал прошлое.
Сравнивал ту, давешнюю женщину в кафе на Невском и эту здесь, на Васильевском.
А рядом, на похожей террасе какого-то модного пивного ресторана молодые ребята и девушки ели вкусную еду и пили пиво, кружка которого стоила столько же, сколько этой старушке хватило бы на несколько дней... И эти ребята видели её. И равнодушно отворачивались.

Мальчишкой я в полном соответствии с возрастом горячо интересовался войной. Той самой, недавней. Великой Отечественной.
И занудливо изводил взрослых бесконечными расспросами. Чаще всего от меня просто отмахивались с улыбкой. Иногда отвечали. Иногда спокойно и подробно расскaзывали и объясняли мне то, что понять я был ещё не в состоянии и что понял только спустя много лет.
Но я хорошо запомнил, как однажды во дворе, один из наших доминошных завсегдатаев, огромный Иван, прослуживший в морской пехоте всю войну, выслушав мой очередной вопрос, сказал, как отрезал:

- Слушай и запоминай! Плевать нам было на их танки и автоматы! И на пушки плевать! И на эсэсовцев! И на всю их Германию вместе с гитлером.
Если  бы в 45-м году нам дали приказ взять не Берлин, а какой-нибудь Лондон или Нью-Йорк, то мы бы его взяли за две недели! На плечах втащили бы на крышу самого высокого небоскрёба какое-нибудь пианино и сыграли бы там польку-бабочку! Понял?
И тут же, отвернувшись к столу, как ни в чём ни бывало, добавил
- Давай дуплись, Митрич! Что заснул? Хорош коту яйца крутить!
Тогда мне казалось, что я понял.
Сегодня я точно знаю, что я не понял тогда и что понял  относительно недавно...

Так когда же мы были свободнее? Тогда или сейчас?