о тесте проквашенном и непроквашенном
mmekourdukova — 31.01.2016Никак не слезу со смягчения нравов, прошу
прощения (а зато на той неделе завалю ЖЖ картинками, выставка
же).
(русско-европейская картинка с умыслом просто
для привлечения внимания)
В комментах прозвучало,
что о нищете и социальном неравенстве русская
литература заговорила сразу, еще до собственного рождения, не
опоздала ни на 50 ни на 100 лет, как кому-то могло показаться.
Это Александр Радищев имеется в виду.
Мол, западные сострадатели вроде Гюго и Диккенса были уже
потом.
Мы, дескать, хотя и прибежали на виноградник в полдвенадцатого, но зато сразу стали в нем – делатели! А Запад всё балду пинал, даром что уже с раннего утра торчал на винограднике.
Признаюсь, что знакомства с Радищевым по школьному уютному дайджесту мне достало надолго. Полностью прочесть любопытную книгу (1790) я подвиглась в совсем зрелом возрасте, и впечатление вышло ослепительное. Нет, не от гуманизма автора. А наоборот – от его феодализма.
Да, он понахватался у французских энциклопедистов на предмет некошерности рабства и с пафосом проиллюстрировал тезис жанровыми картинками, снятыми с окружающей действительности. Ну и что? Вы можете мне назвать в этой книге хотя бы одного крепостного или даже простолюдина, чье лицо и характер удержались бы у вас в памяти по прочтении книги? Хоть одного живого человека, а не лубочную картинку, иллюстрирующую политический памфлет? Ась? То-то. Я тоже не могу.
А со сколькими простолюдинами, горожанами и даже крестьянами, вы знакомитесь, дочитав такой памятник, как «Декамерон», 1350-е? Да полгорода заселить можно. Живые люди, автор со всеми знаком, почти с любым может вместе выпить и поговорить на равных о чем угодно, любого уважает и от любого хоть немного да зависит – как от согражданина, соседа, соприхожанина, даже пускай личного слуги – но не раба.
Вот это и есть разница между проквашенным
и непроквашенным тестом.
Нежный крин христианского гуманизма, спешно сорванный на западной
грядке и воткнутый в русские сугробы, чах, сох и не радовал
плодами. Да, в России на протяжении всего 19-го в. литераторы
окучивали это нежное растение, а иногда и тянули его вверх за
хрупкий стебелек – но белые нитки торчали отовсюду. Непреодолимая
пропасть зияла между теми, кто писал о страданиях «народа», т.е.
низших социальных слоев, и вот этими самыми страдальцами. Сами
пишушие сострадатели жалели их, как жалеют хромую собаку или
раздавленную гусеницу, - но не как равных себе людей, и эта
особенность национального сознания режет слух не только у Радищева,
но даже и – эпоху спустя! – у разбудившего декабристов
Герцена. Немного полегчало только у «шестидесятников», да и то не
без проколов, сразу обнажающих младой и зеленый возраст их
гуманизма. Иногда я делюсь в ЖЖ такими поразившими меня проколами
- Лесков
, Герцен
, Достоевский
,
Ещё Достоевский
– а могу ещё, ещё кучу.
Гуманизм, он ведь катится вперед (если вообще катится) по параллельным таким рельсам – один рельс называется «возлюби ближнего своего как самого себя», а другой – «кто мой ближний?». И первое без второго не работает. Феодальное отставание второго почти свело на нет проповедь Радищева. Да, на первый взгляд у него такое мощное «возлюби!», что горы должно своротить. Ан нет.
Ониженеближние.
И останутся неближними до 1917 года.
Может показаться - это как во Франции тогда, с разбудившими Радищева энциклопедистами вышло, когда неближние взорвались? Да нет, не совсем. Во Франции-то бунт был буржуазным, т.е прослойка ближних была гораздо толще, и там, после всех безобразий, все же проще оказалось постепенно включить неближних в разряд ближних, т.е. феодализм наконец издох. А в России – умирающий феодализм перешел на государственный уровень, только и всего.
Он и сейчас там – во всяком случае, на уровне, кгм, церковной проповеди.
|
</> |